Две смерти Сократа

Продик остановился, чтобы передохнуть. Голова больше не болела. Глядя на дым жертвенного костра, софист надеялся, что Аспазия слышит его. Он продолжал:

— Предположим, досточтимые граждане, что Анит все же совершил самоубийство. Можем ли мы судить о мотивах его поступка? Они никому неизвестны, все наши версии будут лишь более или менее вероятными допущениями. Тем не менее, в ведении суда находится определение виновного и назначение наказания. В том случае, когда жертва сама наносит себе смертельный удар, преступление само по себе является наказанием. Правосудию нечего к этому добавить. Я смею надеяться, что, принимая решение о судьбе дома свиданий, вы учтете огромную роль, которую это заведение играет в жизни города, и весьма высокую вероятность волнений, которые последуют за его закрытием. В ходе расследования мне, помимо прочего, удалось выяснить, что гетеры «Милезии» почитают Афродиту и Афину, помнят о долге, соблюдают законы и приносят городу огромную пользу. Закрытие дома свиданий не принесет Афинам ничего, кроме распрей и смуты. Досточтимые граждане! Трудно переоценить вклад покойной ныне супруги великого Перикла в укрепление нашей демократии и перечислить добрые дела, совершенные ею во славу Афины, защитницы нашего города. В память о ней я прошу вас проявить добрую волю.

Слово взял старейший ареопагит, смущенный и тронутый речью Продика:

— Достославный софист, оратор и посол! Мы с превеликим удовольствием выслушали твои слова и разумные советы и ценим твою заботу о благосостоянии нашего города, а также о памяти почтенной Аспазии, кончину которой все мы горько оплакиваем. Наше собрание вскоре вынесет свое решение. Мы примем его, полагаясь на милость Зевса, и немедленно известим тебя.

Продик не верил в истину, он верил только в здравый смысл. Софист соглашался с Протагором в том, что каждый шаг человека сопряжен с выбором: мы выбираем, действовать или бездействовать, говорить или молчать, отстаивать правду или лгать, если это необходимо, и от того, насколько прозорливы мы были в своем выборе, зависит наша судьба. Продику не дано было понять Сократа, искренне верившего в существование изначальной истины и абсолютного блага.

Софисту предстояло выбрать, что делать дальше. Афины влекли его из-за Аспазии, а теперь это был самый обыкновенный город, мертвый город, утративший душу. Вещая сова покинула его. Пора было собираться в путь: его расследование завершилось, а «Милезия» находилась в надежных руках Необулы, и Продик не сомневался, что она станет управлять домом свиданий твердо и мудро.

Сначала софист хотел откровенно поговорить с Необулой, но потом решил оставить все как есть. Продику не давали покоя вопросы, оставшиеся без ответа. Главный вопрос был связан с мотивом преступления. Едва ли Алкивиад так сильно любил бывшего наставника, что стал преследовать Анита. Скорее всего, он мстил за свою женщину, а вернее сказать — был орудием мести в руках Необулы. Впрочем, эта загадка уже не могла захватить софиста и избавить его от печальных раздумий. Продик твердо решил, что дождется решения Ареопага и вернется на Кеос.

ГЛАВА XXXVI

Ареопаг снял с гетер «Милезии» все подозрения. Дому свиданий было позволено и впредь принимать гостей. В честь такого события устроили веселый праздник. В тот вечер денег ни с кого не брали, а танцы продолжались до самого утра.

Продик выполнил свою миссию. Ни в Афинах, ни в его собственном сердце уже не могло произойти никаких важных перемен. Существовавший в реальности каменный город волновал софиста куда меньше, чем тот, что существовал в его памяти. Продика окружали воспоминания, печальные вестники скорого конца. Если в Афинах еще оставался кто-нибудь живой, старику не хотелось прощаться с ним. Если у богов и слепого случая еще было чем удивить софиста, он ничего не желал об этом знать.

Продик стал снаряжать посольское судно, чтобы навсегда покинуть земли Паллады и вернуться на Кеос, под солнце Гесперид. Он оставлял позади свою любовь.

Продик был стар, болен и жил воспоминаниями. Для него уже не существовало настоящего и будущего. Куда реальнее казался мир памяти: липа во дворе отбрасывала резную тень на нежное лицо матери; они с Аспазией, совсем молодые, гуляли рука об руку среди тростников Саламина, в небе тянулся серый гусиный клин, и она внезапно обняла его и поцеловала. Как-то раз они с Протагором, уже не наставником, а просто другом, повстречали на берегу реки Илис, у Калиорского источника симпатичного чудака, который называл себя геометром и членом секты пифагорейцев. Незнакомец чертил палочкой на песке круги и линии. А потом вывел удивительно красивую теорему, прозрачную, как стекло, и точную, как сама истина: тогда Продику впервые явилась красота дерзкой человеческой мысли, смиренной строгими законами логики.

Перед отплытием софист выполнил второе поручение своей подруги: придумал эпитафию для надгробия Сократа. Все утро он старался подобрать слова, которые отразили бы сущность его философии, но тщетно. В памяти софиста Сократ остался живым мертвецом, по ошибке оказавшимся среди людей, ходячей аллегорией истины и добродетели. В конце концов, он выпил цикуту во славу своего учения, и Афины смогли перевести дух.

И Продик заказал в мастерской Фидия надгробную плиту с надписью:

В сердце своем софист носил совсем другую эпитафию. Продик повторял ее до конца своих дней:

Здесь лежит Аспазия из Милета, прожившая на свете шестьдесят шесть лет, мудрая, словно Паллада, прекрасная, словно Паллада, та, что многому нас научила, та, которую мы так любили.