Адская ширма

Зато в ближайшее время его уж точно не призовут ко двору. Правда, положение Тосикагэ, как ни крути, требует разрешения. Теперь им уже совершенно точно известно, что его начальник вознамерился провести служебное расследование. Сейчас опасен каждый день бездействия. Акитада не мог не думать об этом, пока медленно тянулись часы.

Пламя ослабло, и в него подкинули новых дров. В воздухе стоял запах дыма, благовоний и горелой плоти.

Тора осторожно понес уснувшего ребенка к матери. Когда он ушел, Тосикагэ прошептал:

— Как вы думаете, женщинам там не холодно? Акитада посмотрел на небо.

— Скоро рассветет, — тихо проговорил он. — Пойдемте потом ко мне домой погреемся.

Тосикагэ благодарно кивнул.

Акитада подумал о том, с какой легкостью эти слова «ко мне домой» слетели с его уст. Теперь это и впрямь был его дом, больше уже не отравляемый воспоминаниями о родительской неприязни. Перед его мысленным взором возникло суровое лицо отца, так пугавшее его в детстве и оказавшееся всего лишь маской, которую он натягивал в угоду ревнивой жене, чтобы заставить ее думать, что он вовсе не любит своего сына, а только терпит его присутствие в доме. А еще он теперь думал о молодой женщине, которая была его настоящей матерью. Какая короткая ей выпала жизнь! Любила ли она отца? И как сложилась бы его жизнь, если бы смерть не настигла ее так скоро? В глубине души он точно знал, что родная мать обязательно любила бы его.

С первыми лучами рассвета монахи прекратили пение. Они принялись заливать водой остатки костра, потом окропили пепелище рисовым вином. Позже им предстояло собрать останки и поместить их рядом с его отцом. Интересно, где покоится его настоящая мать, подумал Акитада. Участники погребального ритуала поднимались на ноги, носильщики побежали готовить паланкины для женщин. Ёри, так и не просыпавшийся, конечно, поехал с Тамако, но Акитада с Тосикагэ пошли обратно бок о бок пешком.

На обратном пути они остановились у одного из городских каналов совершить ритуальное очистительное омовение. Ледяная вода обжигала.

— Достойные похороны, — сказал Тосикагэ, пряча мокрые руки в просторные рукава кимоно.

— Да. Все прошло как подобает, — ответил Акитада.

Пустые слова, какие обычно произносят, когда нечего сказать. Разумеется, Тосикагэ лучше других знал, что госпожу Сугавара с неподдельной искренностью оплакивают все, включая его собственную жену Акико.

Впрочем, «скорбь» не помешала Акико прочесть стихотворные строки по поводу печального события чуть позже, когда они все собрались за поминальной трапезой. Грустно вздыхая, она поведала о пустоте и тщетности бытия, являющегося не чем иным, как «бесконечной чередой ночных грез», за которыми открывается «последний мрачный путь» к смерти. В перерывах между этими вдохновенными речами Акико, разумеется, не забывала как следует подкрепиться и приложиться к чарочке с горячим саке.

Тосикагэ благодушно любовался ею, утверждая, что теперь благодаря трауру он сможет чаще видеться с обожаемой супругой.

— На работе меня не ждут, — сказал он и с ноткой отеческой гордости прибавил: — Такэнори вполне способен заменить меня на ближайшей неделе. В эти трудные дни он стал мне поистине крепкой опорой.

В тот же день Акитада отправился побеседовать с Такэнори. Было начало дня, и поспать ему довелось всего несколько часов. Погода стояла все такая же ветреная, зато сияло яркое солнце, прогревавшее все вокруг. Облачился он в однотонное серое кимоно и черную шапку-эбоси, ношение которой не возбранялось при трауре — разве что к ней была прикреплена специальная деревянная табличка, служившая знаком ограничения общения.

Такая же табличка висела и на воротах дома — мрачное напоминание о смерти, повергавшее в уныние перед и без того нелегким делом. Сейчас многое — да нет, пожалуй, все — зависело от сына Тосикагэ, а ведь их предыдущая встреча не вселила в него спокойствия.

В императорском городе вовсю кипела жизнь: чиновники, посыльные и нарочные с документами носились туда-сюда; имперская стража торжественно вышагивала перед воротами и занималась муштрой на площади перед казармами. Насчет действенности такой армии у Акитады имелись глубокие сомнения. Эта профессия с некоторых пор возымела успех у сынков мелкой и провинциальной знати, желавшей во что бы то ни стало пропихнуть своих отпрысков ко двору.

Хранилище дворцовых ценностей располагалось в огромном здании чуть севернее резиденции императора. Вход охранялся двумя молодцеватыми стражниками, которые, смерив пристальным взглядом Акитаду с его траурной табличкой и знаками различия на шапке, пропустили его внутрь.

Акитада был не готов к каким бы то ни было вопросам в свой адрес, поэтому испытал облегчение, когда отыскал вывеску с именем Тосикагэ на одной из ближайших дверей. Постучавшись, он услышал из-за двери молодой голос и вошел, закрыв за собой дверь.

Такэнори сидел за рабочим столом отца и делал какие-то записи. Увидев, кто к нему пришел, он замер с кистью в руке и едва ли не отвисшей челюстью.

— Здравствуйте, Такэнори, — любезно проговорил Акитада, усаживаясь напротив юноши.

Такэнори опустил кисть в воду и поднялся на ноги, чтобы раскланяться.

— Здравствуйте, господин, — с благоговением выдохнул он. Даже уже выпрямившись, он все еще выглядел крайне смущенным. — Э-э… Позвольте выразить вам мои соболезнования, — запинаясь, пробормотал он и тут же, нарушая все условности, выпалил: — Но похороны вашей достопочтенной матушки состоялись только вчера, мой отец по этой причине остался дома. Как же это вы сами выбрались сюда? — Он умолк и вдруг со страхом на лице и в голосе воскликнул: — Что-то произошло! Что-то с отцом? Он занедужил?

С облегчением Акитада отметил про себя, что парень явно беспокоился об отце. Что-то начинало проясняться.

— Нет-нет, ничего такого не произошло, — сказал он. — Вы, пожалуйста, садитесь. Просто я хотел поговорить с вами в отсутствие вашего отца, вот и все.

Такэнори медленно опустился на подушку. По его нахмуренным бровям Акитада понял, что к нему вернулась прежняя антипатия. Его, конечно, раздирало любопытство, что это за важная вещь такая заставила Акитаду нарушить общепринятые нормы траурного приличия и так поспешно явиться сюда, чтобы переговорить с ним лично.

Акитада улыбнулся:

— Хотя мы с вашим батюшкой знакомы совсем недавно, я уже успел почувствовать к нему огромную симпатию.

Такэнори с трудом скрывал неприязнь. Он явно не верил Акитаде, но ответил весьма учтиво:

— Благодарю вас, господин. Вы оказываете нам великую честь.

— По этой вот самой причине я как раз очень обеспокоен этими пропавшими ценностями. Полагаю, вы осознаете всю серьезность положения вашего отца. Если его признают виновным в этой краже, то он вместе со всем своим семейством должен будет отправиться в ссылку в какое-нибудь отдаленное и малоприятное место в глухой провинции.

Такэнори покраснел.

— Мой отец ни в чем не виноват, и он это докажет!

— Более того, — продолжал Акитада, будто бы и не слышал его слов, — имущество его будет конфисковано, и вы все, включая вас и вашего брата, останетесь нищими.

Такэнори притих, только все время сжимал и разжимал пальцы, неотрывно глядя на Акитаду. Вдруг он хрипло и резко спросил:

— Так вы пришли сюда сообщить мне, что намерены забрать вашу сестру обратно в вашу семью, потому что боитесь за ее будущее?

Акитада высокомерно изогнул брови.

— То, что вы сейчас сказали, прозвучало не только грубо, но и глупо. Если бы я и стал обсуждать подобное, то не с вами, а с вашим отцом.

Но Такэнори продолжал изображать негодование.

— Хорошо, если вы не насчет брачной размолвки, то в таком случае я не понимаю, какая еще срочная причина могла бы выгнать вас из дома в момент официального траура. Что еще, простите за непонимание, могли бы вы обсуждать со мной?

Глядя искоса и свысока на своего собеседника, Акитада приступил к делу:

— Ну вот что, Такэнори, мы-то с вами оба знаем, кто взял пропавшие ценности. Разве нет?