Комитет Тициана

Ей удалось обнаружить неофициальную составляющую работы комитета, которая сформировалась в последние годы. Во всех трех случаях действовала одна и та же схема: эксперт по стилю Робертс производил осмотр, а архивариус Коллман работал с документацией и писал отчеты. Два полотна были проданы, и Робертс постарался заработать на всех операциях.

В первых двух случаях это оказалось просто. При старом режиме Тициановский комитет работал неповоротливо. Коллман закапывался в архивах и проверял факты до полутора лет, что нарушало планы владельцев, которые хотели продать картины и нуждались в авторитетном свидетельстве подлинности, чтобы максимально поднять цену.

В первом случае инициатором идеи был даже не Робертс. Владелец полотна из Санкт-Галлена предложил пятипроцентные комиссионные от продажной цены в обмен на его личное свидетельство подлинности. В результате Робертс получил солидный чек на сумму в сто двадцать тысяч долларов и, кстати, ничем не поделился с Коллманом. Во втором раунде с инициативой выступил он сам и предложил все устроить.

А почему бы и нет? Полотно скорее всего подлинное. И Робертс был уверен, что в случае чего сумеет надавить на Коллмана. Но с другой стороны, его поведение никто бы не назвал вполне этичным. И если бы выплыли факты, что великий Энтони Робертс торгует услугами, это бы катастрофически скомпрометировало комитет. И конечно, повредило бы репутации самого Робертса, которую потребовалось спасать, что и привело к печальной цепи событий. Засветиться в роли человека, который склоняется к тому или иному мнению в зависимости от того, сколько ему предложат, привело бы к ужасным последствиям. Не простили бы даже такие люди, как Коллман, и Робертс превратился бы в легкую добычу для Лоренцо.

Все шло гладко, пока не возникло миланское полотно. Бенедетти хотел продать картину, и Робертс не мог устоять перед соблазном, хотя и не нуждался в деньгах и куш был относительно невелик. Но при новом режиме Лоренцо комитет оборачивался быстрее, и Коллману приходилось шевелиться. Время между осмотром картины и вынесением окончательного суждения слишком сократилось, тем более что в данном случае Жорж Бралль уже откопал большинство доказательств.

Но Робертс просто-напросто их скрывает и намекает Коллману, что полотно немногого стоит. Коллман намеревается отказать владельцу в установлении подлинности, а Робертс тем временем предлагает свои услуги на обычных условиях. Он планирует, когда продажа зайдет достаточно далеко, объявить о доказательствах Бралля и тем самым повлиять на решение комитета в обратную сторону.

Вроде бы просто, но тут он совершил прокол: нарушил все допустимые рамки этических норм и попался. Решающим фактом стало то, что Бенедетти консультировался с Браллем, тот понял, что к чему, и вышел из себя. Вот почему он заявил, что Коллман не ошибался. Бралль подумал, что Коллман — часть всей неприглядной схемы, и начал искать, не случалось ли подобного в прошлом.

Коллман покраснел от ярости и громко запротестовал:

— Это неслыханно! Предположить, что человек в положении Робертса поведет себя настолько бессовестно…

Боттандо собирался его оборвать, но не успел: за него это сделали другие.

— Заткнись, надутый старый дурак! — осадила Коллмана жена. Она говорила по-немецки, но смысл ее слов ни от кого не ускользнул. — Нечего выставлять себя полным идиотом!

— Спасибо, фрау, — улыбнулся ей Боттандо. — Дело в том, — продолжал он, — что Робертс сообщил синьорине ди Стефано, что он не составил особого мнения по поводу достоинств полотна, а Коллману сказал, что оно ничего не стоит. Почему он противоречил самому себе? Есть только одно объяснение: он хотел, чтобы его имя связывали с определенной оценкой картины и таким образом взвалить всю ответственность за принятие решения на доктора Коллмана.

Терпеливо объяснив немцу, что тому вовсе не разумно защищать своего бывшего патрона, Боттандо поспешил вернуться к основной теме: он немного опасался, как бы не забыть, в чем суть его роли.

— Итак, Мастерсон решает самостоятельно исследовать полотно, и Робертс начинает беспокоиться. Он не понимает, что она задумала, и всячески пытается сбить ее с толку. Робертс не верит в ее способности ученого, и ему приходит в голову, что она тоже видела документы Бралля и намерена использовать эти доказательства против него. Он непременно желает выяснить, что происходит, и для этого посещает Бралля. Это выяснилось, поскольку имеется соответствующая запись в дневнике самого Бралля. Еще раньше Ван Хеттерен сообщил нам, что Бралль любил давать своим коллегам комичные прозвища. Скажите, как он называл Робертса?

Ван Хеттерен очнулся от полузабытья, в котором лишь наполовину прислушивался к тому, что происходило в комнате, и заморгал глазами.

— Ну… за его благочестивое поведение и величественную внешность он прозвал его святым Антонием.

— А ежедневник Бралля гласит, — радостно улыбнулся генерал, — что в день убийства сделавший запись ожидал визита святого Антония. Ко всему прочему Робертс сказал, что Мастерсон собиралась писать отзыв на Миллера. Но из всех ее коллег в Венеции об этом знали лишь двое: она сама и Ван Хеттерен. Мастерсон не хотела об этом распространяться. Откуда же такие сведения у Робертса? Ответ один: он видел копию письма Бралля Мастерсон на его письменном столе в Балазуке.

Что произошло во время их встречи во Франции, восстановить, конечно, невозможно. Скорее всего Бралль обвинил Робертса в непрофессиональном поведении и ради спасения комитета пригрозил вывести на чистую воду. Он был убит так, чтобы могло показаться, что с ним расправилась старость. Только таким способом можно было заставить его хранить молчание. А Робертс, видимо, посчитал, что старик так или иначе вскоре умрет.

За этим заявлением последовал всеобщий вздох. Так, значит, это Робертс! Как только подозрение, которое до этого падало на всех, сфокусировалось на мертвеце, атмосфера в комнате заметно разрядилась. Казалось, только Ван Хеттерен сознавал трагическую меру последних событий.

— Когда Робертс возвращается в Венецию, он убежден, что дальше все пойдет как по маслу, — продолжал Боттандо. — Бралль исчез с горизонта, и не было никаких свидетельств того, что Мастерсон с ним общалась. Но потом Робертс заимствует у нее книгу и находит в ней билет до Санкт-Галлена. Он знал, что Мастерсон работала над миланским полотном, а затем обнаруживает, что она ездила в Падую. И тут масло в огонь добавляет Ван Хеттерен: он заявляет, что Луиза намерена переделать текст своей работы, и добавляет, что она произведет эффект настоящей сенсации. Робертс понимает, что это будет за сенсация — нечто такое, что не имеет никакого отношения к анализу мазков Тициана в ранний период его творчества.

У Робертса на момент убийства Мастерсон безукоризненное алиби: он приобретает билеты в оперу в последний момент перед спектаклем. И еще: Робертс не мог украсть картины маркизы.

В этот момент в глубине комнаты возникла суета: в дверях появились Боволо и еще один полицейский. На губах комиссара играла довольная улыбка, и генерал встревожился: такие люди, как его венецианский коллега, беспричинно не радуются.

— Часто утверждается, что одно убийство ведет к другому, — заключил Боттандо, в душе надеясь, что все не так уж скверно. — Но в нашем случае этого не случилось. Робертс оказался слишком осторожным, чтобы испытывать судьбу во второй раз.

Это заявление повергло слушателей в некоторое уныние. Сначала генерал, ко всеобщему удовольствию, сузил сферу подозреваемых, но теперь снова ее расширил.

— В этом деле присутствует много картин: работы Тициана из Милана и Падуи и другие полотна, которые украли у маркизы. Возникает странная параллель: на одной из картин Тициана женщину закалывают в саду. Луизу Мастерсон тоже убивают ножом в парке. С героиней на картине расправляется ревнивый муж. И любовник Мастерсон Ван Хеттерен, по его собственному признанию, ревновал свою возлюбленную. История словно бы повторяется и указует перстом на виновного. Но в дальнейшем мы поняли, что пошли по ложному следу. Ван Хеттерен начал ревновать благодаря тому, что доктор Миллер наговорил ему о Мастерсон весьма некрасивые вещи. Он — единственный человек, который всеми силами хотел от нее избавиться. Это так, доктор?