Синдзю

— Досточтимый судья, досин и его люди арестовали невиновного. Опросив очевидцев, я получил описание истинного поджигателя и...

Воздев палец, Огю принудил Сано замолчать. Жест был настолько близок к открытому упреку, что Сано не мог припомнить, прибегал ли судья когда-либо к подобному приему.

Огю переменил тему:

— Вчера я был удостоен чести пить чай с Кацурагавой Сюндаем.

Сообщение словно обухом ударило Сано. Кацурагава Сюндай выхлопотал ему должность.

Во время внутренних войн прошлого столетия прапрадед Сано, вассал на службе у правителя Кии, спас жизнь своему соратнику, главе рода Кацурагава. Со временем этот случай неразрывно связал две семьи. Кацурагава разбогатели, а Исиро, напротив, познали бедность, и наступил день, когда отец Сано решил напомнить о старом долге.

Они отправились навестить Кацурагаву Сюндая в казначействе. Стоя на коленях в роскошном кабинете Кацурагавы, они приняли пиалы с чаем.

— Мне недолго осталось жить, Кацурагава-сан, — сказал отец. — Поэтому я вынужден просить вашей помощи для моего сына. У меня нет денег, чтобы оставить ему, а он всего лишь учитель без особых перспектив и таланта. Но вы, при вашем влиянии...

Кацурагава не сразу ответил на невысказанный вопрос. Он зажег трубку, оценивающе посмотрел на Сано, Наконец промолвил:

— Я подумаю, что можно сделать.

Сано не поднимал глаз от пиалы. Кацурагава, надеялся он, ничего не станет делать. Долг перед отцом потребует от Сано принять все, что будет предложено. И он согласен на покровительство Кацурагавы. Самурай больше не добывает состояние мечом. Успех обеспечивается местом в системе правительственной бюрократии, а оно достается путем некоей комбинации способностей и связей. Единственное, что огорчало Сано, — это необходимость бросить любимое дело ради работы, которая подходит ему так же мало, как и он ей.

Голос Огю вернул Сано к действительности:

— Надеюсь, мы поняли друг друга?

— Да, досточтимый судья, — печально ответил Сано. Долг перед отцом и Кацурагавой, по просьбе которого Огю назначил Сано ёрики, исключал всякую возможности для спора или неординарного поведения. Долг, верность и сыновнее почтение — основополагающие принципы сурового кодекса бусидо. Иначе — пути воина, определяющего поступки самурая. Его честь, самая важная из добродетелей, зависит от приверженности этому кодексу. А бакуфу, которому служит Сано, ценит только подчинение и послушание. Истина и справедливость по сравнению с ними расплывчаты и могут быть предметом договоренности. Сано, глубоко опозоренный завуалированной критикой, обязан подавить собственные желания в угоду вышестоящим начальникам. Он больше никогда не покинет служебный кабинет, не будет сам заниматься расследованием. Пусть документы, которые ложатся на его стол, остаются просто словами на бумаге. Сано снова поклонился, ожидая конца аудиенции.

— Мое внимание привлекло небольшое дело, — сказал Огю, — дело, требующее крайней осторожности. Вы сделаете именно так, как я скажу.

Прямота, несвойственная судье, разбудила в Сано любопытство.

— Сегодня утром рыбак выловил из реки два трупа, мужчины и женщины. — Крохотный рот Огю перекосился от отвращения. — Синдзю.

Любопытство Сано возросло. Двойное самоубийство любовников было почти столь же обычным явлением, как и пожары. Родственники возражают против брака. Любовники не находят ничего лучше, как дружно уйти из жизни в надежде соединиться в буддийском раю. Почему Огю хочет привлечь Сано к незначительному расследованию, хотя минуту назад запретил лезть в чужие дела?

Огю дал ответ на невысказанный вопрос:

— Это было найдено на теле женщины. — Он протянул Сано сложенное вчетверо письмо.

Сано поднялся и обогнул сирасу. Тонкая рисовая бумага захрустела у него руках, когда он развернул письмо и прочел выведенные женским почерком иероглифы:

Прощаемся с этим миром и этой ночью

Мы, идущие тропой, которая ведет к смерти...

С чем это можно сравнить?

С инеем, лежащим вдоль дороги на кладбище,

Который исчезает с каждым нашим шагом:

Как печален этот сон обо сне!

Нориёси (художник)

Ниу Юкико

Сано узнал выдержку из популярной пьесы кабуки о двух обреченных влюбленных. Это была их последняя песня перед смертью. И Сано понял, почему Огю призвал его к осмотрительности. Мужчина, Нориёси, — простолюдин, о чем говорят отсутствие фамилии и приписка о профессии. Никто. А вот Юкико — дочь Ниу Масамунэ, правителя провинций Сацума и Осуми, одного из самых богатых и могущественных даймё.

— Вижу, вы осознали деликатность ситуации, — сказал Огю. — Так как причина смерти очевидна, полагаю, вы разберетесь с делом быстро и тихо. Вы вернете тело Ниу Юкико семье и скажете своим подчиненным, что всякий, кто осмелится разболтать ее имя и обстоятельства гибели, будет беспощадно наказан. Что касается Нориёси... — Огю взял кисточку и обмакнул в тушь. — Нориёси ответят перед законом по полной программе. Это все, ёрики Сано.

Противоречивые чувства одолевали Сано, когда он покидал зал суда. Огю приказал закрыть дело. Утаить личность женщины и опозорить семью мужчины, выставив его труп на всеобщее обозрение, — так всегда поступают с любовниками-самоубийцами. Однако интуиция подсказывала Сано, что не так все просто. Нужно попытаться выяснить правду об этом синдзю. Конечно, соблюдая правила игры, установленные Огю.

Полицейское управление располагалось в самом южном углу административного района, вдали от особняков и на максимальном удалении от замка. Согласно догматам синтоизма всякое соприкосновение со смертью означает духовное загрязнение. Даже косвенная причастность полицейских к казням заставляла многих чиновников сторониться их. Вид управления подчеркивал изоляцию: оно было обнесено высокой стеной, чтобы даже крыши зданий не были видны с улицы.

Сано миновал стражников у ворот и передал коня мальчику из конюшен. Пройдя через двор, образованный казармами досинов, вошел в приземистое бревенчатое главное здание и пересек внешнюю приемную, большое открытое пространство с квадратными колоннами. В комнате царил хаос. Четыре мелких чиновника, сидя на помосте в центре зала, отправляли посыльных и разбирались с бесчисленными посетителями, выстроившимися в очереди. Досины стояли в ожидании приказов о дежурстве или готовились к докладу. Слуги вбегали и выбегали через боковые двери с подносами, разнося чай по кабинетам ёрики. Солнечный, узорчатый от дыма множества трубок, свет падал на пол столбами. Из непрерывного гула время от времени вырывался чей-нибудь голос. Во внутренней приемной было тихо и пусто, если не считать двоих в официальной одежде. Свободные, в складку шелковые штаны, хаори с накладными плечами, кимоно, перехваченные широкими поясами наимоднейшего покроя и расцветки. От тщательно уложенных волос исходил запах винтергринового масла. Сано понял, что перед ним образчики горделивого, стильного ёрики.

Сано поклонился:

— Ямага-сан, Хаяси-сан, добрый день.

Ямага, тот, что был выше ростом и старше, слегка кивнул, излучая явную враждебность.

Хаяси, ровесник Сано, искривил тонкие губы в ехидной улыбке:

— Привет, новичок. Надеюсь, отдел под твоим руководством трудится хорошо. Насколько возможно ожидать от человека, не привыкшего к ответственности. — Из-за насмешливого тона участливые слова прозвучали оскорбительно.

Сано печально проводил глазами сослуживцев. Непросто будет подружиться с ними, впрочем, как и с остальными сорока семью коллегами. В отличие от него настоящие ёрики унаследовали должность от отцов. Проникновение чужака в их ряды было своего рода вызовом их семьям и профессиональной гордости. Холодные неодобрительные взгляды преследовали Сано, пока он шел по длинному коридору к отделу, где располагался его кабинет, и раздавал приветственные поклоны мелким подчиненным.

Открыв дверь кабинета Сано обнаружил еще один источник неприятностей. Хамада Цунэхико, его шестнадцатилетний секретарь, развалясь на циновках у жаровни, читал рассказы, сопровожденные рисунками. Доклады, которые Сано передал ему для подшивки в дела, беспорядочно валялись на столе. Черное хлопчатобумажное кимоно, разрисованное белыми спиралями, с красными клетками по подолу туго обтягивало полный торс. Выбритая макушка делала секретаря похожим не столько на взрослого самурая, сколько на большого ребенка. При появлении Сано круглое потное лицо выразило почти комический ужас.