Таинственный труп

Пользуясь неожиданно выпавшим свободным временем, Николя решил сделать Луи сюрприз — отвезти его в Ранрей. В течение нескольких дней он занимался делами поместья, подолгу разговаривал с управляющим, сьером Гийаром, и обходил жилища арендаторов, многие из которых узнавали в новом маркизе мальчишку, некогда игравшего с ними в суле на илистых берегах в устье Вилена. В замке все напоминало о маркизе де Ранрее. Он долго стоял в часовне над его могилой, а затем отправился в Геранд, в церковь, где был погребен каноник Ле Флок, дабы почтить его память. С радостью от приезда в родные места вместе с сыном, связующие узы с которым за время путешествия многократно окрепли, соперничала невыразимая печаль возврата к прошлому и к самому себе. Однако постоянная необходимость отдавать распоряжения и напоминать о проведении срочных работ, визиты к соседям, проживавшим в окрестных замках, постепенно рассеяли окутавшее его облако ностальгии. Наконец прибыл гонец с последними новостями. Шторма, нередко бушующие зимой возле побережья Бретани, заставили суда направиться в Нант. Один из фрегатов королевского флота обнаружил истерзанный морем корабль в бухте Киберон, где тот бросил якорь в эстуарии Орэ, ожидая разрешения пристать к берегу.

Через несколько дней в порту Сен-Густан Николя стоял на набережной возле трапа корабля «Репризал» и смотрел, как к нему навстречу спускается высокий старик в очках, одетый с деревенской простотой; изрядно облысевшую голову старца прикрывала шапка из лисьего меха. Простые, но вместе с тем исполненные достоинства манеры и прямая, без уверток, речь гостя произвели на Николя большое впечатление. Всю дорогу, включая несколько дней отдыха в Нанте, они вели долгие беседы, прерываемые только на стоянках. Николя приходилось сдерживать себя в словах, зная из различных донесений, и в частности своего друга Наганды, вождя племени микмак, что во время недавней войны в Канаде американец выступал наиболее непреклонным и яростным противником французов.

Посланец Америки заметил, что война в Новой Франции, ввергнувшая Англию в колоссальные расходы, могла бы обойтись англичанам гораздо дешевле, если бы Питт решил купить эту колонию, а не завоевывать ее. Революция, что сейчас происходит в Америке, добавил он, без сомнения, ослабит британцев, и те перестанут держать в страхе всю Европу. Не раз бывая в столице Англии, ученый прекрасно изучил эту страну. Разумеется, времена изменились, и теперь американским колониям требовалось золото, оружие и союзники. Николя знал, что Бенджамин Франклин тесно связан с физиократами и масонскими ложами. Однако ничто не указывало на его естественную склонность к Франции; скорее всего, он испытывал к ней тот же расчетливый интерес, что и мятежная колония, стремящаяся вырваться из экономических тисков метрополии. Приятный попутчик, американец со своим непередаваемым акцентом рассказывал философические притчи и забавные истории. Во время ужинов, когда вино развязывало языки, он услаждал слух собравшихся шотландскими балладами и игрой на изобретенной им и усовершенствованной стеклянной гармонике. На протяжении всего пути старший из сопровождавших ученого двух внуков приставал с разговорами к Луи; после мальчик поведал отцу, что американец вел себя надменно и излишне оживленно. Младший внук Франклина, которому едва исполнилось семь, всегда и везде проявлял исключительную невоспитанность.

Николя поднял воротник плаща — холод и сырость, царившие в Шатле, слыли смертельными — и продолжил свои размышления. Хотя молодой король считался скупым на эмоции, а особенно на доверие, он сумел снискать его исключительное расположение. Королевская милость ограждала его от происков и коварных выпадов Альбера, преемника Ленуара. Тьерри, первый служитель королевской опочивальни, проникшийся к нему дружескими чувствами, постоянно уверял его в особой приязни короля. Королева не забыла лестных отзывов об аудиенции, данной маркизу де Ранрею императрицей в Вене, и была признательна «Компьеньскому рыцарю» за его верность, что выражалось в щедро расточаемых ему знаках внимания. Все та же королевская милость позволила ему спокойно пережить отставку герцога де Ла Врийера, министра королевского дома, чья длань покровительственно простиралась над его головой, сдерживая враждебные поползновения нового начальника полиции.

Помимо давних отношений с королем, значительную роль в превращении Николя в королевского фаворита сыграла охота. Осенью в Фонтенбло первый олень, выгнанный из лесов Аржантана, заставил охотников немало потрудиться. Второй олень повернул в замок, забежал на псарню, а оттуда одним прыжком достиг аллеи. Две своры погнали его к большому каналу напротив Фонтанного дворика. Король, а за ним Николя завалили зверя на глазах у двора и сбежавшихся поглазеть горожан. Еще раньше в Версале чрезвычайно крупный олень, не замеченный по причине своего окраса, схожего с окраской жухлых листьев, внезапно преградил королю дорогу. Лошадь Людовика испугалась и, шарахнувшись в сторону, сбросила седока на землю. Если бы не Николя, мужественно преградивший путь разъяренному животному, оленьи рога наверняка вонзились бы в короля. Сам он тоже не удержался в седле, однако к тому времени подоспели копейщики и завалили зверя. Охота завершилась на подступах к воротам Пон-де-Севр. В тот день его имя значилось первым в списке приглашенных к королевскому столу.

Событие не осталось без последствий. Николя постепенно становился тайным осведомителем Людовика XVI. Отныне вследствие оказанного ему доверия маркиз де Ранрей получил право присутствовать при малом выходе короля, привилегии настолько почетной и полезной, что даже высокое рождение не давало на нее права. Подобное разрешение являлось высшей монаршей милостью, устранявшей все трудности при получении аудиенции и позволявшей свободно, не боясь шпионов и ушей сплетников, разговаривать с его величеством. Последним знаком королевского доверия стало вручение ему ордена Святого Михаила, широкой черной ленты с бело-зеленым эмалевым мальтийским крестом с золотыми лилиями и изображением Михаила-архангела в центре; Николя носил орден на придворном фраке, вызывая восхищение обитателей улицы Монмартр. Успехи при дворе защищали его от враждебных выпадов своего начальника, не отличавшегося ни мужеством, ни порядочностью, и он без особых треволнений пережил период начальственной немилости.

Затем судьба снова сделала резкий крен. Он вспомнил ужин у Ленуара, состоявшийся в июне 1776 года; трапезу почтил своим присутствием герцог де Ла Врийер. Министр, давно уже чувствовавший себя неважно, воспринял свою отставку как немилость; однако он по-прежнему пребывал в курсе всех дворцовых сплетен. Благодаря родству с Морепа ему удалось избежать ссылки. Каковы бы ни были недостатки опального министра, Николя относился к ним снисходительно и хранил верность человеку, с которым его связывало немало тайн и который всегда безоговорочно доверял ему.

В сумерках теплого летнего вечера они сидели втроем и рассуждали. Сквозь раскрытые окна в комнату влетал сладкий аромат цветущих лип. Левая перчатка соскользнула с руки герцога, обнажив серебряный протез, подаренный ему покойным королем после несчастного случая на охоте, когда в ружье герцога, заряжая, забыли вложить пыж. В огоньках свечей засиял металл, отбрасывая блики на усталое лицо Ла Врийера.

— Ну наконец-то! — вздохнул он. — Мы снова в нашем узком кругу, двери заперты, а слуги отпущены. Господа, хотя с некоторых пор фортуна от нас отвернулась, тем не менее хочу сообщить вам важную новость. Вашей опале скоро придет конец!

И он радостно покрутил головой.

— После увольнения Тюрго его сторонники постепенно утрачивают свои позиции. Возможно, службу их и оценили по достоинству, но…

Выказав живейшую заинтересованность, Ленуар даже приподнялся в кресле.

— Вы полагаете, что начальника полиции освободят от своих обязанностей?

— Сегодня утром мой шурин виделся с королем, потом принимал министра королевского дома Амло де Шайу и только потом отправился к утренней мессе!