Что приносит тьма (ЛП)

Сын дворянина из Восточной Англии, он был рожден для праздности и роскоши. Но в одну из ненастных зимних ночей на четырнадцатом году своей жизни Йейтс сбежал из просторного отцовского дома и подался в море. Когда его спрашивали о причинах столь смелого, но явно безрассудного порыва, Йейтс обычно смеялся и предупреждал слушателей об опасности позволять впечатлительным мальчишкам читать слишком большое количество захватывающих приключенческих романов. Однако Себастьян давно заподозрил, что истинные подоплеки побега были гораздо темнее. Они порою проскальзывали за смехом в ироничных карих глазах, словно мрачные призраки худших детских кошмаров.

Никто доподлинно не знал, как проходили годы Йейтса в море. Шепотом рассказывались истории о потопленных кораблях, пиратах и кинжалах, окрашенных кровью и злодеев, и невинных жертв. Все, что можно было утверждать с уверенностью: рискованно начав морскую карьеру зеленым юнгой, Рассел дорос до капитана каперского судна, наводившего ужас на корабли британских врагов от Испанского Мэйна до Ост-Индии. К тому времени, когда беглец вернулся на свое место в лондонском обществе, он сделался богатым человеком.

Бывший капер приобрел особняк в Мейфэре и немедленно принялся шокировать наиболее ханжеских представителей высшего света. Широкоплечий, бронзовый от загара, с чересчур длинными темными волосами и посверкивающей золотом пиратской серьгой в левом ухе, он разгуливал в лондонском обществе, словно холеный тигр, рыскающий по саду. Поддерживая мускулистое тело в форме регулярными упражнениями в боксерском клубе Джексона и фехтовальном зале Анджело, Йейтс излучал неприкрытую мощь и агрессивное мужское начало, что было редкостью среди изящных, утонченных высокородных джентльменов. Блюстители приличий всегда посматривали на Йейтса косо, но хозяйки наиболее популярных лондонских салонов его обожали. Этот благородного происхождения господин был восхитительно своеобразным, бесконечно остроумным – и очень, очень богатым.

И все же иногда Девлин задавался вопросом, что привело Йейтса после стольких лет обратно в Лондон. В этом человеке таилась какая-то неугомонность, бесшабашность, порожденная тоской и отчаянием, которую Сен-Сир и узнавал, и понимал. Себастьян не мог разобраться, что побуждало бывшего капера рисковать всем ради преходящих, бессмысленных острых ощущений от перевозки контрабандного рома и одного-двух французских шпионов под носом у королевского военно-морского флота – скука или стремление к самоуничтожению. Но какими бы ни были причины участия в контрабанде и шпионаже, на самом деле наиболее рискованные проступки Йейтс совершал в спальне. Ведь правда состояла в том, что самый видный, самый мужественный светский лев Лондона предпочитал предаваться плотским утехам с представителями своего собственного пола.

Подобные наклонности были куда опасней контрабанды, поскольку расценивались обществом и законом как преступление, равное государственной измене. Даже в эпоху всевозможных излишеств и порока влечение к себе подобным оставалось в высшей степени непростительным грехом, наказуемым позорной смертью.

Именно из-за страха такой смерти, страха, усиливаемого враждебностью могущественного лорда Джарвиса, Йейтс и пошел на фиктивный брак с самой красивой, самой желанной, самой популярной актрисой лондонской сцены – Кэт Болейн, женщиной, которую Себастьян любил и которую потерял.

Тюремная камера была тесной и промозгло-холодной, в воздухе стоял вездесущий дух зловонных миазмов и гнили. Сквозь небольшое зарешеченное окно из запруженного людьми двора доносился громкие выкрики и смех, но сам Йейтс молчаливо сидел на краю узкой койки, опершись локтями на расставленные колени и обхватив руками опущенную голову. Надзиратель, гремя ключами, открыл массивную дверь, однако узник не поднял глаз.

– Когда я понадоблюсь, ваше благородие, просто постучите, – шмыгнув носом, сказал тюремщик.

Виконт сунул ему монету:

– Спасибо.

Йейтс вскинул голову, прочесал пальцами длинные темные волосы и сцепил руки на затылке. Дневная щетина затеняла смуглые, привлекательные черты, сюртук был порван, галстук отсутствовал, на штанах и рубашке виднелись пятна крови и грязи. Бывший капер отправился в тюрьму явно не без сопротивления.

– Что, тоже пришли позлорадствовать? – хриплым голосом спросил он.

– Вообще-то, я пришел помочь.

На лице арестанта промелькнуло и тут же исчезло трудноопределимое выражение.

– Это вас Кэт попросила?..

– Я еще не видел ее, – мотнул головой Девлин и подтянул вперед единственный в камере хлипкий стул, который зловеще пошатнулся, принимая на себя вес визитера. – Расскажите мне, что случилось.

Йейтс язвительно хмыкнул:

– Вы женаты на дочери моего злейшего врага. Приведите хоть один довод, с какой стати я должен доверять вам.

– Воля ваша, – пожал плечами Себастьян и поднялся. – Хотя позволю себе заметить, так уж сложилось, что Джарвис и мой злейший враг тоже. А судя по нынешнему положению вещей, я – ваш единственный шанс.

Долгую минуту арестованный не отпускал взгляда Девлина, затем тяжело выдохнул и прикрыл рукой глаза.

– Присаживайтесь. Пожалуйста.

Виконт сел.

– Говорят, вас застали над телом Эйслера. Это правда?

– Правда. Но, клянусь Богом, старик был мертв, когда я его обнаружил. – Йейтс потер ладонями лицо: – Что вы знаете о Даниэле Эйслере?

– Абсолютно ничего.

– Он один из… или вернее сказать, он был одним из крупнейших лондонских торговцев драгоценностями. Поговаривают, именно он продал Наполеону бриллиантовое колье, которое император преподнес Марии-Луизе в качестве свадебного подарка.

– Получается, Эйслер продолжал торговать с Францией?

– Ну конечно. Видите ли, все продолжают торговать с Францией. Континентальная блокада и королевские указы причиняют неудобства, но не более. Именно для такого случая Господь и создал контрабандистов, – выдавил слабую усмешку заключенный.

– И тут, полагаю, на сцену выходите вы?

Йейтс кивнул.

– Большая часть товара Эйслера поступала из Бразилии по какому-то особому соглашению, заключенному с португальцами. Но у него также имелись агенты, скупающие драгоценности по всей Европе. Многие некогда богатые семьи сейчас на грани разорения, а значит, стараются раздобыть денег любыми способами.

– И продажа фамильных драгоценностей – один из способов?

– Именно.

Себастьян изучающим взглядом окинул усталое, напряженное лицо собеседника:

– Так что же произошло минувшей ночью?

– Я пришел к Эйслеру, чтобы окончательно оговорить детали предстоящей сделки. И только постучал в дверь, как услышал в доме пистолетный выстрел. Дверь оказалась не заперта, поэтому я толкнул ее и как дурак бросился внутрь.

– Зачем?

– Что значит «зачем»?

– С какой стати рисковать самому угодить под пулю?

Йейтс пристально посмотрел на виконта. Глаза прищурились, на щеке дернулся мускул.

– Если бы вы стояли на крыльце вашего делового партнера и услышали в доме пальбу, вы бы убежали прочь?

Себастьян усмехнулся:

– Нет.

– То-то и оно.

– А где во время убийства находились слуги Эйслера?

– Этот тип был настоящим скрягой. Обитал в разваливающемемся на куски ветхом тюдоровском доме и держал в услужении только чету дряхлых стариков, которые ковыляли в постель сразу же после ужина. Кажется, их фамилия Кэмпбелл. Насколько мне известно, они проспали всю эту катавасию. Я чертовски уверен, что в глаза их не видел.

– В котором часу это случилось?

– Примерно в полдевятого.

– Значит, было уже темно?

– Ну да, темно. На столе в холле стояла одна жалкая свеча, но я обратил внимание, что справа от лестницы, в передней тоже горел свет. Там-то я и нашел Эйслера – на полу футах в десяти от входа в комнату. Его грудь напоминала кровавое месиво, но я подошел посмотреть, вдруг он еще жив. Не успел я наклониться над телом, как в дом влетел какой-то тип и поднял крик: «Что вы наделали?! Боже милостивый, вы убили его!» Я попытался возразить: «Какого черта?! Я обнаружил старика мертвым!» Однако этот идиот уже выскочил на улицу, горланя «Убийство!» и призывая ночную стражу. И тут я совершил вторую за вечер глупость: сбежал, вместо того чтобы остаться и объясниться с констеблями. Я же не знал, что тому недоумку известно, кто я такой.