Самая черная птица

Во время первого исчезновения красотки Хейс узнал от ее тетушки, миссис Дауни, и двоюродной сестры, миссис Хэйз, что девушке очень льстило внимание клиентов. По словам родственниц, она часто и с большим волнением говорила о мужчинах, приходивших в лавку.

Красота составляла лишь часть ее очарования. Мэри была энергичной, открытой, милой и изящной. По общему признанию, она частенько давала волю чувствам. Иногда плутовка ускользала из семейного гнездышка на тайные встречи и свидания, но никогда не рассказывала, с кем именно.

Как уже говорилось раньше, первые таинственные события, связанные с Мэри, произошли за три года до ее трагического исчезновения и примерно через год после того, как девушка начала работать на Андерсона. В тот раз хозяина лавки и прочих ее поклонников крайне взволновало ее неожиданное исчезновение. Мать развела кипучую и безнадежную деятельность, обратившись в газеты, а также ко всем издателям и репортерам, знакомым с ее дочерью и восхищавшимся ею. Миссис Роджерс заявила, что нашла предсмертную записку Мэри на ее письменном столе и, естественно, ударилась в панику.

«Ивнинг трибюн», «Джорнал оф коммерс», «Сан», «Меркьюри», «Атлас» и «Коммершиал интеллидженс» послушно выпустили статьи на эту тему. В их текстах выражались опасения, что несчастная могла покончить с собой из-за того, что на протяжении нескольких месяцев ей досаждал своими ухаживаниями неизвестный поклонник, приходивший в табачную лавку ее работодателя.

Сообщалось, что с тех пор вышеупомянутый джентльмен прекратил свои посещения и уехал из города. В «Трибюн» события изображались следующим образом: «Она растаяла в воздухе, словно дым одной из сигар того джентльмена».

Хозяин лавки Андерсон утверждал, что вся эта тягостная история так сильно повлияла на впечатлительную натуру девушки, что она действительно впала в то душевное состояние, о каком сообщалось в прессе.

В ходе расследования Хейс несколько раз спрашивал молодого человека, кто этот таинственный джентльмен. Андерсон уверял, что не знает ответа. Он назвал нескольких человек, которых можно было рассматривать в качестве подозреваемых. Среди прочих были затронуты американские литераторы Фенимор Купер и Вашингтон Ирвинг, язвительный критик южанин Эдгар По и знаменитый поэт Фитц-Грин Халлек. Упоминались даже имена мерзкой жабы Алексиса де Токвиля, автора книги «О демократии в Америке», [4] и прославленного британского писателя Чарлза Диккенса: последний увлекался нюхательным табаком и стал частым гостем в лавке во время своей поездки по Америке. Все они были клиентами Андерсона, и, по словам очевидцев, Мэри их поголовно сводила с ума.

В тот раз, подтверждая заявление миссис Роджерс в прессе о намерении дочери покончить с жизнью, Андерсон, поразмыслив, рассказал о том, что, когда Мэри в последний раз уходила из лавки, у него возникли сомнения: а не взяла ли она с собой шиллинг из кассы, чтобы купить яду?

Эта новость усилила шумиху в прессе и породила новую волну сплетен, которые, однако, вскоре утихли, поскольку пропавшая объявилась несколько недель спустя целой и невредимой, объясняя свое отсутствие невинной поездкой к родственнице в Бруклин.

Ее исчезновение возбудило всеобщее любопытство: однако, узнав о том, что Джон Андерсон не таясь рассказывал газетчикам о ее личной жизни, Мэри в припадке оскорбленной гордости опрометью выбежала из его заведения и больше туда не возвращалась.

Хозяин лавки был опечален. За несколько месяцев до того девушка переехала из его дома к своей кузине миссис Хэйз на Питт-стрит. По словам матери, ей мешали постоянные знаки внимания и ухаживания мужчин.

Позже в прессе (в частности, в жалком «Коммершиал адвертайзер») стали высказываться предположения о том, что, быть может, Андерсон нарочно разыграл исчезновение Мэри (при ее пособничестве, разумеется), дабы повысить интерес к своему табачному предприятию и привлечь новых клиентов.

Теперь вернемся ко времени нашего рассказа.

Бальбоа ждал главного констебля во дворе «Томбс» и кормил пятнистую лошадь толстой морковкой, одновременно беседуя с другим негром, который работал в тюрьме подметальщиком.

Хейс вышел из тени на залитое солнцем пространство и знаком подозвал кучера.

— Слушаюсь, сэр, — произнес Бальбоа и открыл дверь экипажа.

Хейс влез внутрь, занял привычное место в задней части ландо и откинулся на парчовую индийскую подушку. Ворота тюрьмы открылись, экипаж выехал на Элм-стрит, но потом резко повернул налево.

Нассау-стрит, извилистая улица за Парк-роу, где разместились издательства и редакции газет, была известна в народе как «Мозговой центр города» и начиналась в квартале от южного края Сити-Холл-парка.

На Нассау-стрит находились офисы примерно двадцати шести газет и журналов. Меблированные комнаты вдовы Роджерс располагались в доме номер 126, между Бикман-стрит и Энн-стрит. Это было трехэтажное здание из красного кирпича, с плоской крышей, терявшееся в длинном ряду одинаковых строений.

Постучав в дверь большим медным молотком и представившись женщине, которая вышла ему навстречу, Хейс спросил вдову Роджерс, и цветная служанка провела его в дом.

Входная дверь пансиона вела в гостиную. В комнате с темными драпировками две матроны и угрюмая девочка лет четырнадцати окружали сидевшую в кресле женщину, одетую во все черное. Констебль сразу узнал ее, вспомнив встречу трехлетней давности. Он пожал холодную руку убитой горем матери. Несмотря на влажную жару, колени ее были укрыты черно-розовым шерстяным одеялом. Детектив стал всматриваться в мутные покрасневшие глаза несчастной женщины: их взгляд был пустым, бессмысленным.

— Миссис Роджерс, — проговорил он учтиво, — вы помните меня? Я Джейкоб Хейс, из полиции.

Ответа не последовало, и выражение ее лица — отсутствующее, почти безумное — не изменилось. Как будто женщина совсем не замечала его присутствия. В какой-то момент взгляд бедной матери, казалось, скользнул в сторону сыщика, но не остановился на нем.

Так она и сидела в гостиной: бледная, одеревенелая, в окружении цветной служанки Доротеи, двух пожилых женщин и девочки. Последняя оказалась двоюродной сестрой Мэри, жившей и работавшей в доме, а дамы представились как миссис Хэйз, кузина покойной, и миссис Дауни с Джейн-стрит, тетя бедной девушки.

Детектив спросил у миссис Хэйз, не у нее ли в доме Мэри жила прежде и не оттуда ли пропала тремя годами раньше. Пожилая дама ответила утвердительно, и главный констебль заметил: ей было приятно, что он ее помнит.

Кузина Хэйз рассказала, что вскоре после того случая мать с дочерью наняли этот дом у некого Питера Эймара.

Они зарабатывали себе на жизнь содержанием небольшого пансиона. Фиби Роджерс не могла много трудиться, поскольку с возрастом ослабла и страдала от костного недуга, поэтому вся ежедневная работа и управление меблированными комнатами легли на плечи девушки. Миссис Дауни призналась, что в последнее время юная леди пребывала в состоянии, близком к отчаянию, но ничего не говорила о причинах своего беспокойства.

Хейс снова взглянул на убитую горем мать. Быть может, она и слушала их разговор, но ничем этого не выдавала. Из уважения к ее преклонным летам и ужасной потере сыщик решил не тревожить женщину неуместными вопросами.

Вместо того он попросил миссис Дауни составить список всех постояльцев за прошлый год, всех торговцев, приходивших в дом, и прочих посетителей.

Сделав это, полицейский стал раскланиваться. Он снова взял хрупкую руку миссис Роджерс своими толстыми пальцами и сказал, что сочувствует ее горю. Выразив надежду, что Господь даст ей сил, Старина Хейс покинул дом.

Оказавшись на улице, среди шума и гама большого города, среди говора торговцев и топота прохожих, он при помощи Бальбоа залез в экипаж, стоявший перед входом в пансион, и тут из-за угла выбежал высокий джентльмен с худым лицом.

— Главный констебль, прошу вас, на пару слов! — прокричал он, подбегая к экипажу.