Музыка сфер

Между десятью и двенадцатью часам и того же вечера Джонатан Эбси, усталый агент Министерства внутренних дел, вынужден был сидеть в кишащем блохами низкопробном приюте пьяниц и картежников, носящем не слишком подходящее название «Ангел». Ему сказали, что там могут прятаться французские шпионы, и потому он отправился в этот притон в Кемпс-Корте, почти рядом с Пиккадилли, где за бутылкой вина и карточной игрой устроился высматривать их. И действительно, в заведении было полно французов, самых неимущих: они пили скверное вино и все больше разнюнивались, оплакивая свое изгнание и осыпая проклятиями республиканцев в Париже. Но Джонатан Эбси не услышал ни революционных песен, ни каких-либо намеков на заговоры. Наоборот, они заплатили фальшивящему скрипачу, чтобы он пиликал старинные мотивы их родины, и некоторые пытались неуклюже танцевать под них и петь.

Он испытывал жалость, к которой примешивалось раздражение. Бесспорно, в их желтовато-бледных сентиментальных лицах он не находил никаких признаков революционной крамолы. Он продолжал играть в засаленные карты с угрюмыми английскими картежниками, которые выглядели и пахли так, точно работали на рынке скота. Затем он почал новую бутылку вина и проиграл еще несколько монет. И все это время он старался не упускать из вида своего юного помощника Абрахема Лакита, которого поставил у двери следить за происходящим. Лакит, которому только-только исполнилось девятнадцать, рекомендованный ему стражниками караульни Ганновер-стрит, предположительно имел как зрение, так и слух поострее, чем сорокапятилетний Эбси, и мог способствовать своему начальнику в розыске тех, разыскивать кого Министерство внутренних дел поручило Эбси: шпионов, французских шпионов и прочих врагов государства. Но судя по тому, что видел Джонатан — а высмотреть паренька по пшеничным вихрам, торчащим, как щетина щетки, особого труда не составляло, — его юный подручный главным образом смотрел на смазливых бабенок, которые оказывались в поле его зрения.

Джонатан испустил раздраженный вздох. Пока новые клубы омерзительного трубочного табака терзали его ноздри, а его монеты продолжали исчезать в могучих кулаках сидящих рядом картежников, он мысленно прикидывал, что, пожалуй, в такого рода работе он не слишком силен. Обычно он искал шпионов не по грязным кабакам и притонам, а в своем служебном кабинете в Уайтхолле. Официально он был просто мелким чиновником, носящим неясное название «младший сборщик и передатчик государственных бумаг», но неофициально его обязанностью был сбор жизненно важных сведений. На его служебный стол ежедневно из разных концов страны прибывали вороха писем, отправленных, как подозревалось, вражескими шпионами. На его стол, кроме того, ежедневно поступали жалобы, что слишком много писем того рода, какие ему и его коллегам полагалось перехватывать, не встречали никаких задержек.

Весной и в начале лета 1795 года, когда Англия шаталась после поражения, которое потерпела в Нидерландах от французского врага, считалось само собой разумеющимся, что мастера шпионажа затаились повсюду и особенно здесь, в Лондоне. На министра внутренних дел обрушилась критика всех членов кабинета за то, что его министерство не сумело воспрепятствовать утечке секретных сведений; вину эту он переложил на своего заместителя, который, в свою очередь, сделал выговор начальнику канцелярии. Затравленный начальник канцелярии обрушил грома на старших чиновников, а старшие чиновники — на младших. Короче говоря, весь штат Министерства внутренних дел был выгнан отчаявшимся министром на улицы, чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Теперь говорят, что французские шпионы тайно встречаются в кабаках вокруг Пиккадилли, — расстроенно сообщил начальник канцелярии Джонатану утром этого самого дня, когда застиг его в холле министерства, где он складывал письма в курьерские сумки. — Скажите, Эбси, вам эти места знакомы?

Джонатан мгновенно оторвался от писем. Вильям Поллок был усердным, преданным своему делу чиновником пятидесяти пяти лет и занимал должность начальника канцелярии тринадцать лет: Джонатану он нравился, он его уважал.

— Я слышал упоминание про некоторые, сэр, — сказал он. — Например, «Белый медведь». Но разве за этими местами не ведется наблюдение?

— Не так хорошо, как следовало бы. — Поллок почесал седую голову и поднес к окну копию письма, которое Джонатан счел было зашифрованным, но которое при ближайшем рассмотрении оказалось всего лишь сообщением о ценах на скот, отправленным из одного рыночного города в другой. — Магистраты утверждают, что держат эти места под наблюдением, но мне сдается, что слишком уж много беженцев крайне сомнительных приверженностей собираются в этих харчевнях. Они оплакивают свое изгнание и нищету, в которую впали. Но, сдается мне, некоторые из них не те, за кого себя выдают, — их карманы набиты добрым французским золотом, золотом того качества, которого злополучные люди в их собственной стране в глаза не видят, — монетами, которые будто с помощью колдовства перелетают через море из тайных подвалов Парижа в Лондон. Золото покупает секреты. Я ручаюсь, Эбси, найдите запас этих золотых монет, этих louis d’or [3], и вы найдете шпиона. Эти беженцы отсылают жизненно важные сведения о наших военных планах только Богу известно, какими дьявольскими способами, прямехонько своим языческим хозяевам в Париже, а мы заглядываем в письма! Всегда от нас требуют только заглядывать в письма. А теперь скажите мне, будут эти коварные шпионы отправлять свои предательские послания по почте? Будут?

И Вильям Поллок сильно встряхнул одну из курьерских сумок Джонатана и затянул шнурок с такой яростью, будто затягивал его на шее французского шпиона.

Джонатан сказал:

— Они ведь посылали по почте зашифрованные сообщения, сэр, и мы их изымали.

— Но сколько писем остались не перехваченными, Эбси? Сколько отправлялись с тайными гонцами по пустынным дорогам в пустынные места на побережье, чтобы уплыть на рыбачьем суденышке? Нам необходимо скрутить этих негодяев здесь, в Лондоне, где скапливаются все их шпионские сведения, — скрутить прежде, чем их проклятые письма будут вообще написаны. Эти предатели собираются в публичных местах с полной безнаказанностью. Не далее как нынче утром я выслушал доносы о заведении под названием «Ангел» на Пиккадилли. Прежде оно было известно главным образом своими шлюхами, а теперь там собираются еще и французы, и позавчера ночью слышали, как они распевали революционные песни и пили за здоровье предателя Томаса Пейна. Это измена, не более и не менее, и товарищ министра приказывает нам положить конец этим непотребствам, пусть даже нам самим придется выйти на улицы!

Поллок, распаляясь все больше, был вынужден умолкнуть, чтобы перевести дух, и тут Джонатан сказал поспешно:

— Я пойду туда, сэр.

Поллок посмотрел на него с недоумением:

— Но это же не ваша обязанность, Джонатан!

— Вы же сказали, что мы все должны делать все, что в наших силах. «Ангел», вы говорите? В Кемпс-Корт? Я пойду туда сегодня же вечером.

Вошел рассыльный — Поллока вызвал товарищ министра. Однако Джонатан недолго пребывал в одиночестве: едва шаги Поллока затихли, как в холл вошел Ричард Кроуфорд, еще один чиновник Министерства внутренних дел. Кроуфорд был надутым самоуверенностью замухрышкой, страдал несварением желудка и постоянно терял свои очки. Его педантичная скаредная подловатость равнинного шотландца и аккуратные пастырские темные костюмы раздражали Джонатана свыше всякой меры.

Кроуфорд посмотрел вслед удаляющемуся Поллоку, затем вновь обернулся к Джонатану и поднял брови.

— Итак, друг мой, — объявил он. — Положение наше прискорбно. Французы повсюду нас опережают, а мы не можем изловить ни единого шпиона.