Чума на оба ваши дома

В церкви становилось душно от множества набившегося в нее народу. Начали расползаться самые разнообразные ароматы: резкий запах сукна, пота, ладана, немытых ног и, как обычно, затхлый дух с реки, пробивающийся сквозь все прочие запахи. Время от времени сквозь какое-нибудь незастекленное окно тянуло прохладным ветерком, который приносил собравшимся секундное облегчение. Несмотря на скороговорку отца Уильяма, церемониальная месса была долгой и почти невыносимой для горожан, не знавших латыни. Люди заскучали: сначала они переминались с ноги на ногу, пытаясь дать отдых ноющим от долгого стояния ступням, потом принялись возбужденно шушукаться.

Наконец месса закончилась, и Уилсон первым двинулся из церкви в колледж на праздничный обед. Небо, почти весь день ярко-голубое, начало хмуриться. Бартоломью поежился: после духоты внутри на свежем воздухе показалось зябко.

Толпа горожан за стенами церкви разрослась, привлеченная великолепием и роскошью. Бартоломью видел, что они недовольны и возмущены богатством, о котором кричали мантии многих ученых, и их мнимым превосходством. Пока процессия с Уилсоном во главе тянулась из дверей, Бартоломью расслышал сказанные вполголоса слова, что бездельники ученые-де обдирают город как липку. Эти замечания звучали громче и громче по мере того, как толпа набиралась уверенности.

Сознавая, что нарочитая демонстрация богатства колледжа Святого Михаила может отвратить от него горожан, Уилсон приказал одарить бедных мелкими монетами в честь избрания его на новую должность. Кинрика вместе с другими слугами, которым велели раздавать маленькие кожаные мешочки с мелочью, едва не затоптали, когда толпа нахлынула на них. Всякое подобие порядка немедленно исчезло. Те, у кого доставало сил пробиться вперед, пригоршнями хватали деньги. Замелькали кулаки, и слуги поспешно отступили, оставив толпу драться из-за монет.

Бартоломью увидел, что студенты начинают сбиваться в кучки. Некоторые были вооружены палками и небольшими ножами. Он торопливо велел им расходиться по своим колледжам и пансионам. Спровоцировать городскую драку ничего не стоило. Один вид группы вооруженных и рвущихся в бой студентов мог дать повод для полномасштабного побоища.

Большинство забияк разошлись, многие — с недовольным видом, но Бартоломью заметил, что два студента из Майкл-хауза, братья Оливеры, еще снуют туда-сюда. За считанные минуты они сколотили группу из по меньшей мере тридцати облаченных в черные мантии школяров. Кто-то из них был из Майкл-хауза, но основная часть училась в других колледжах и пансионах.

Бартоломью застонал про себя. Он сильно подозревал, что братья Оливеры были среди зачинщиков последней стычки с горожанами. И почему бы им сейчас не затеять новую? Горожане уже собрались, многие злы на то, что денег Уилсона им не досталось, возмущение из-за двух повешенных подмастерьев еще не улеглось. Достаточно какому-нибудь студенту выкрикнуть оскорбление в адрес горожанина — и пошло-поехало. Одни пустят в ход кулаки, другие, в особенности братья Оливеры, не побрезгуют ножами и заостренными палками, и тогда ранения, как и в прошлый раз, будут ужасны. У Бартоломью в голове не укладывалось, зачем кому-то нужны подобные стычки, но кое-кто из студентов уже украдкой делился с товарищами запрещенным оружием, припрятанным под мантиями.

Кинрик стоял у него за спиной.

— Кинрик! Беги за проктором, предупреди его, что могут начаться беспорядки, — велел Бартоломью.

— Я мигом, — прошептал Кинрик, ухватив Бартоломью за рукав, — только вы сами поберегитесь. Не нравится мне все это.

Когда Бартоломью обернулся, слуга уже стремительно уходил, то скрываясь среди сгущающихся теней, то выныривая оттуда, как крадущийся кот.

Быстро смеркалось, и различать лица становилось трудно. Однако не узнать братьев Оливеров было невозможно и в сумерках. Высоченные, шести с лишним футов ростом, они оба были обладателями длинных, до плеч, белокурых волос и славились своими яркими нарядами. Даже в сумерках Бартоломью видел золотую нить, блестевшую на мантии Элиаса — старшего из двоицы.

— Все студенты Майкл-хауза приглашены присутствовать на обеде в честь мастера Уилсона, — любезно сказал юноше Бартоломью. — Это будет незабываемый вечер. Уверен, вам понравится.

Оливеры были племянниками влиятельной аббатисы монастыря Святой Радегунды. Их взяли на учебу в Майкл-хауз, соблазнившись небольшим домиком на Фаул-лейн. Прилежанием к наукам они не отличались: Элиас едва умел читать и писать, хотя его младший брат демонстрировал природную живость ума, который можно было бы развить в занятиях, проявляй он хотя бы малейшую тягу к знаниям.

— Мы обещали сегодня навестить тетушку.

Генри Оливер подошел незаметно. Туповатый Элиас бросил на него признательный взгляд, и Бартоломью в который раз восхитился находчивостью младшего Оливера. Разве может преподаватель колледжа Святого Михаила запретить любящему племяннику навестить почтенную аббатису монастыря Святой Радегунды?

— Сегодняшний день очень важен для нашего нового мастера, — не сдавался Бартоломью. — Я уверен, что он будет признателен, если вы оба разделите это с ним.

Генри Оливер прищурился.

— Но мы дали слово тетушке, — протянул он притворно жалобным тоном. — Я не переживу, если эта достойная дама огорчится.

— Уверен, она не огорчится, — настаивал Бартоломью, — когда вы все ей объясните.

Скрывая свое раздражение уловками братьев — ведь аббатиса монастыря Святой Радегунды была не дряхлой старухой, живущей от одного визита своих родственников до другого, а здоровой и полной сил женщиной средних лет, — он крепко взял Оливера за локоть и зашагал к Сент-Майкл-лейн. Студенты за спиной у них принялись вполголоса переговариваться, но, лишенные своего вожака, нехотя стали расходиться. Те из них, кто был из Майкл-хауза, потянулись за Бартоломью с Генри.

Бартоломью скорее ощутил, чем увидел, град небольших камешков, полетевших им вслед. Генри замедлил шаг и попытался обернуться, но Бартоломью затащил его за угол Сент-Майкл-лейн и прибавил ходу, насколько это было возможно, чтобы не перейти на бег. Украдкой он оглянулся через плечо и увидел, что большая часть толпы от церкви последовала за ними и Бартоломью со студентами уступают им в численности по меньшей мере впятеро.

— Надо было держаться всем вместе, — прошипел Генри Оливер, пытаясь вывернуться из рук Бартоломью. — Какие у нас теперь шансы?

— Все шансы, если не станем отвечать им, — парировал Бартоломью, однако непрекращающийся град камешков, который обрушивался на них, все же действовал ему на нервы.

Они приближались к воротам колледжа, и Бартоломью задался вопросом, удастся ли оставшимся студентам уйти от толпы. Он отпустил Генри и подтолкнул его к воротам.

— Давай, живо, — сказал он не допускающим возражения тоном. — И проследи, чтобы ворота можно было запереть, как только все студенты окажутся внутри.

Повторять не пришлось; Генри был не дурак и знал, когда спорить глупо. Он зашагал по переулку, его товарищи тянулись за ним. Бартоломью заметил, что группка из четверых школяров, среди которых был и Элиас Оливер, замешкалась, и теперь их толкают и задирают те, кто оказался в передних рядах надвигающейся толпы. Дюжий малый в кузнечном фартуке дал Элиасу сильного тычка, от которого тот едва не растянулся на земле. Студент вскинул кулаки, лицо его исказилось, как маска гнева. Один из спутников потащил его вперед: Бартоломью молча делал им знаки не отвечать.

Первый из четверки бросился бежать. Он добрался до ворот, и те, кто уже был в безопасности, втащили его внутрь. Бартоломью заметил, что Генри почти закрыл крепкие дубовые створки, оставив лишь щелку, чтобы впустить отставших, прежде чем захлопнуть ворота перед носом толпы.

Элиас поравнялся с Бартоломью, когда кузнец вытащил из фартука грозного вида нож и яростно взмахнул им. Бартоломью выдернул Элиаса из-под удара смертоносного лезвия и, отбросив показное спокойствие, заорал оставшимся трем студентам, чтобы бежали что есть духу. Белые как мел, они повиновались, но лишь чуть-чуть опережали толпу, хлынувшую за ними. На последнем дыхании троица, замыкаемая Бартоломью, юркнула в приоткрытые ворота, которые тут же захлопнули. Тяжелые засовы запирали, когда в них уже ломилась толпа.