Досье Дракулы

— Ты гадаешь, Кейн, потому что весы разговора все же склоняются в твою пользу: сначала, если ты не против, изложи свои причины, а уж я — следом за тобой.

Кейн встал, чтобы сменить восковой цилиндр. Я уже приспособился к монотонному бормотанию этого второго Кейна, но с большим интересом слушал первого, который вернулся на место и взялся за виски. — Что ж, желание узнать твои причины побудит меня поскорее изложить свои.

— Буду рад ускорить ход беседы, — сказал я, протянув свой бокал, чтобы он долил еще немного.

По правде говоря, я боялся своей очереди. У Кейна тонкий и скептический ум, и, хотя мне было известно, что, впервые приехав в Лондон, он посещал всякого рода спиритические сеансы, каково его нынешнее отношение ко всей этой мистике, я не знал и понятия не имел, какова будет его реакция на историю, которую я привез в замок.

— Ну что ж, — повторил Кейн. — Вперед через факты, и побыстрее! Фрэнсис в начале нашего знакомства был, как уже говорилось, красавцем, обладателем притягательной харизмы.

— То есть умелым мошенником. Шарлатаном.

— Напротив, — возразил Кейн. — Я всегда находил его диагнозы точными. По существу, ему следовало бы заниматься настоящей медициной и оставить те снадобья, благодаря которым он процветал.

— Значит, он богат?

Нечто подобное я предполагал, но сказанное Кейном насторожило меня еще больше. Неприятно слышать, что у этого человека есть денежные ресурсы.

— Весьма, — подтвердил Кейн. — Как-то раз я узнал, что он перевел шестьдесят тысяч долларов в банк Рочестера — и заметь, это был не единственный случай. Он сам говорил мне, что в лучшие дни дела приносили ему триста долларов в день.

— Дела? Во множественном числе?

— Именно так. Он вступал в партнерство с другими, разъезжал по разным странам. [146]По-видимому, основа его процветания была заложена в Бостоне, но со временем его средство от прыщей приобрело известность в Нью-Йорке, Джерси-Сити, Питтсбурге, распространилось на запад до Сан-Франциско и на север, аж до самой Канады.

— И в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году он пересек океан в поисках… английских прыщей и английских пенсов?

— Точнее, не пенсов, а полновесных фунтов, — поправил меня Кейн. — И компаньона.

— Но не ты должен был стать им. Ты говоришь, что раздумал им становиться.

— Да, но, боюсь, не сразу. Понимаешь, Фрэнсис был тем, что французы называют un beau-parleur — краснобай. Дарил он и подарки.

Последнее, судя по тому, как опустился на грудь подбородок Кейна, до сих пор внушало ему стыд.

— Ты помнишь, Брэм, те брюки из шотландки, которые я так любил и надел, когда впервые отправился к Россетти?

— Очень хорошо, — ответил я.

— Так вот, мне подарил их Тамблти и много чего еще в придачу. Мы ходили по городу вместе, нарядившись как денди, но к тому времени, когда речь зашла о том, чтобы стать его путешествующим компаньоном, я уже передумал и отказался наотрез.

— Из-за его комнат, говоришь?

— В каком-то смысле — да. Он обзавелся жильем в Ливерпуле несколькими годами раньше, когда приехал туда в первый раз. У него вообще в обычае держать квартиры в разных местах. Но это его дело: меня в конце концов оттолкнули не сами комнаты, а то, что в них было.

Разволновавшись, Кейн встал, чтобы задернуть шторы, оставив меня размышлять о загадочном содержимом комнат Тамблти. И хотя воображение рисовало мне всякие гадости, ему было далеко до правды, которую я услышал от Кейна.

— Матки, — наконец промолвил он, вернувшись на место.

— Манатки, да, — не поняв, откликнулся я, — но какие именно? Что в его обстановке или имуществе могло тебя так отвратить, что ты стал избегать его, во всяком случае, решил не путешествовать с ним?

— Я только что сказал, — буркнул Кейн. — Никакие не манатки, а матки.

Я чуть не поперхнулся, сглотнул виски и попросил:

— Ты уж будь добр, растолкуй, о чем речь.

И Кейн растолковал:

— Фрэнсис рассказывал мне, что давным-давно перестал заниматься хирургией, как он говорил, «утратил желание резать». Он питал отвращение и к крови, и к скальпелю. Однако однажды ночью, когда мы сидели, потягивая шерри в компании двух его недавних знакомых, один из них предложил нам отправиться на поиски… женщин. Скажем так, легкого поведения. Фрэнсис в ответ начал ругаться. Мне показалось, что он сейчас выставит этого человека. Собственно говоря, вскоре он так и сделал, хотя и не в буквальном смысле… Господи, что за вздор! Теперь я сам вижу, что несу околесицу. Ты, Стокер, заставил меня говорить в духе памфлета, хотя я автор романов.

— В нынешних обстоятельствах не до романов, Томми. Нужны, пожалуй, именно памфлеты — точные и злободневные.

— Как тебе угодно, Брэм. Как тебе угодно… Начнем вот с чего: я знал, что Фрэнсис направил запрос в медицинский колледж, заявив, что ему нужны матки как исследовательский материал «для изучения». Это вызвало подозрения.

— Как, несомненно, и должно было быть.

— Тем паче что, если запросы были разосланы внутри США, те, к кому они были обращены, возможно, слышали о Тамблти недоброе: слухи о нем уже ходили.

— Слухи?

— Множество слухов, — сказал Кейн, — но, Брэм, я могу либо излагать все быстро, либо подробно, с отступлениями. Что предпочтешь?

— Быстро, если можно, — сказал я.

— Получив отказ от своих коллег, Тамблти стал искать «образцы» у похитителей трупов, служителей моргов, в мелких частных клиниках и в результате заставил полки целого шкафа сосудами различных форм и размеров, в которых плавали… женские органы размножения. Поскольку этот шкаф, широкий и высокий, как гардероб, стоял рядом со столом, за которым мы вчетвером недавно отужинали, Тамблти распахнул его для своих гостей, спросив вначале одного из них — разгульного моряка из Лаймхауса, — доводилось ли ему видеть женскую больную… Не знаю даже, что там был за орган, но выглядело это ужасно. Он со стуком поставил на стол банку, в которой болталось желтоватое…

— Боже правый, — воскликнул я, — и после этого гости, конечно, разошлись?

— Ты насмехаешься надо мной, — сказал Кейн, — Вот уж не думал…

— Какие тут шутки, когда меня того и гляди вывернет.

— Мне продолжать?

И он продолжил, объяснив, что Тамблти когда-то был помолвлен, может быть, даже женат на женщине, впоследствии оказавшейся распутницей. По сути дела, она была проституткой. [147]

— Понятно, — сказал я. — И в компании моряков он находил… утешение?

Не нужно было прищуриваться, чтобы прочесть это между строк рассказа Кейна. Однако, сформулировав так вопрос, я позволил себе усомниться в друге, который, защищаясь, сказал:

— Ты ведь сам бывал в обществе Фрэнсиса…

— К сожалению, да, бывал.

— Тогда ты знаешь, он умеет очаровывать.

— Знаю, с этим не поспоришь. Я даже подумал, уж не гипнотизер ли он.

— Судя по тому, что я о нем знаю, это вполне возможно. Теперь, по прошествии времени, мне самому кажется, что я продолжал водить с ним компанию под влиянием какой-то тайной силы, чего-то вроде гипноза.

— Значит, хотя ты отказался сопровождать Тамблти в его поездках, видеться с ним ты не перестал?

— Я не могу этого объяснить, — сказал Кейн. Конечно, он имел в виду, что не готов к этому. — Достаточно сказать, что меня одолевал страх. Я боялся расстаться с ним окончательно. А тут еще и все эти слухи, в том числе касавшиеся другого его компаньона… предыдущего. [148]

— Нет нужды объяснять, друг, — сказал я. — Нет нужды.

После чего мы некоторое время сидели молча, проникаясь взаимным сочувствием.

— Но скажи мне: что еще ты знаешь об этом человеке? Факты, пожалуйста. Время идет к ночи, а мне и самому, когда настанет мой черед, нужно будет о многомтебе рассказать.

— С тобой саквояж. Ты, конечно, останешься на ночь? На завтрак поджаренный бекон и солонина, подадут в восемь, если тебя это устраивает.