Безжалостный Орфей

— Вам нездоровится? — мягко и ласково спросил он. — Мне зайти позже или вызвать вас в участок?

— Нет, зачем же… Все хорошо… Я здорова… Немного душно… — Екатерина Семеновна плотнее закуталась в накидку. Ее бил озноб.

— Постараюсь долго не задерживать, госпожа Основина. Что вы делали ранним утром 5 февраля?

— Это не я… Я не помню… — кое-как проговорила она.

— Совсем недавно. Всего лишь третьего дня, позавчера. Сегодня только восьмое началось.

Екатерина Семеновна вдруг поняла, что ее спрашивают совсем не о том, что так пугало и заставило сильную женщину превратиться в безвольную тряпку.

— Ах да… Конечно… Позавчера… Я была… Дома с дочкой и горничной. Проводила мужа на службу, какие-то дела домашние… А что, собственно, стряслось? — наконец спросила она то, что должна была с самого начала. — Почему эти вопросы?

Молодой человек не счел нужным быть джентльменом и не ответил на вопрос дамы, а, напротив, спросил о своем:

— Вчера, 7 февраля, что делали с восьми до десяти утра?

— Каждый день замужней женщины посвящен семье и мужу. То же и делала…

— А после десяти утра?

— Пошла на прогулку… По магазинам… По лавкам…

— Какие магазины интересовали вас в гостинице «Центральная»?

Вот оно, начинается. Сердце Екатерины Семеновны упало в пропасть, подпрыгнуло и забилось в бешеном ритме. Язык заплетался. Она облизнулась и пролепетала:

— А?.. Что… Какая гостиница… Не понимаю вас…

— Если желаете, устроим очную ставку. Вас видел чиновник полиции в коридоре гостиницы. Вас видели служащие. Для суда этого будет достаточно. Что вы там делали?

Страшное слово прозвучало. Справиться с ним сил уже не осталось. Стало все безразлично, пусть делают что хотят.

— Приехала старая подруга… — сказала она. — Зашла навестить… Проведать.

— В каком номере проживает подруга?

— А… Как же… В двадцать первом…

— Такого номера на третьем этаже нет. Что вы там делали?

— Ошиблась… Запуталась… Искала…

— Когда узнали о смерти любовницы вашего мужа?

Сердце Екатерины Семеновны замерло окончательно. Из него вылетел жалобный звук:

— Что-о?..

— Повторю.

Молодой человек так приятно улыбнулся, что у нее закружилось перед глазами.

— Когда узнали, что барышня Мария Саблина внезапно умерла в меблированных комнатах «Дворянское гнездо»?

Смысл сказанного наконец предстал во всей красе. Екатерине Семеновне показалось, что теперь уж сама проваливается вместе со стулом в пропасть, и она схватилась руками за спинку. С этой новостью справиться она не могла. Во всяком случае, под этим ласковым взглядом.

— Простите… Мне дурно… Я не могу… — кое-как выговорила она.

Родион вежливо поклонился. Не палач все же над слабыми женщинами.

— Долго не задержу, — пообещал он. — У вашего мужа есть друзья?

— Да… Кажется… Конечно, есть…

— Дружите семьями?

— По службе мужа… Бываем на приемах… Именины… Празднества…

— Наверняка знакомы с их супругами.

— Отчасти… Не всех далеко, нет… Что вы…

— Конечно, не всех. С тем, кого знаете, наверняка ведете беседы в своем кругу.

— А?.. Да… Несомненно…

— С кем обсуждаете любовниц ваших мужей?

Екатерина Семеновна подумала, что пытка никогда не закончится. И лучше бы наелась мышьяка, чем все это терпеть. Ведь если бы юноша спрашивал как-то обходительно, она бы знала, как ответить. А вот так, в лоб! Разве так можно со слабой женщиной? И путает все время… Что он там спросил?

— Молодой человек, что вы себе позволяете?.. Я все же дама… Замужняя женщина… Мой супруг — чистейший человек… Он знаете, что… Он в этом министерстве, в этом служит, как его… В народном просвещения, да… Кристальная репутация… На счету у начальства, коллежский советник, а вы такие вопросы… Разве можно об этом… То есть что за чушь…

— Я не подвергаю сомнению репутацию вашего мужа. Вопрос в другом: обсуждаете с подругами любовников ваших мужей?

— О нет… Да что же это… Какое мучение… У меня голова сейчас взорвется… Пожалуйста, оставьте меня…

— Таким образом, можно сделать вывод, что в узком кругу эта тема поднимается. Ничего страшного в разговорах нет. За разговоры у нас не наказывают. Во всяком случае, о любовницах мужей. Не стоит так волноваться. Госпоже Милягиной уже сообщили, что любовница ее мужа мертва?

Екатерина Семеновна закрыла лицо ручками в зимних перчатках и стала вздрагивать, изображая немое рыдание. Ей было так плохо, что ничего более толкового придумать не смогла. Женскую слабость, которую презирала, теперь призвала на помощь.

— О, какая чудовищная пытка…

— Госпожа Милягина уже знала об этом и без вас? Успели обменяться новостями?

— Я не… Я не знаю никакую Милягину…

— Вот как? — Отчего-то Ванзаров не удивился. — А госпожу Пигварскую?

— Не знаю…

— Госпожу Кербель?

— Что за вздор… Какая Кербель…

— А госпожу Лебедеву?

— Не знаю я никакой Лебедевой! Что за глупость.

— Зинаиду Лукину наверняка знаете…

Дама ответила тем, что плечи ее стали вздрагивать совсем ненатурально.

— Прошу простить, что доставил вам столько неприятных минут… — сказал Родион с проникновенной мягкостью, — но этого требовало расследование. Я полностью убедился в вашей искренности. И теперь, когда вижу, насколько вы честная и неподкупная, позвольте один неприличный вопрос… Что бы сделали, если бы узнали, что у вашего мужа, господина Основина, инспектора Министерства просвещения, коллежского советника, чиновника, уважаемого начальством и любимого семьей, есть любовница, для которой он снял квартиру и которую посещает регулярно? Я говорю исключительно о предположении… Что бы высделали с этой барышней?

Женщина перестала изображать рыдания, отерла сухие глаза:

— Зачем об этом спрашивать?

— Мне надо знать, с точки зрения психологической, на что может такая сильная женщина, как вы, мать семейства, решиться, когда наверняка узнает о любовнице.

— Молодой человек… Вы тут душу из меня вынимали… Издевались и мучили, а теперь требуете откровенности? И вам не стыдно?

— У меня есть серьезное оправдание.

— Только не говорите о чести полиции! Знаем мы, какая у полиции честь. За червонец продается…

— Не могу благодарить за столь приятное мнение. Но оправдание мое конкретного толка: три мертвые барышни. Я готов на все, чтобы этот список закрыть навсегда.

Страшный гость показался таким искренним, что Екатерина Семеновна невольно и не желая того прониклась к нему доверием. Как ни глупо это в ее положении.

— Задушила бы собственными руками, — сказала она.

Нельзя было не поверить. Широкие плечи и крепкие руки не только скалкой огреть, на многое способны.

— Крайне признателен за честность, — сказал Ванзаров. — Ваш муж в свободное от семьи и службы время посещает какой-то клуб? Чаще всего — по субботам.

— Да, ездит…

— Он говорил, да я что-то подзабыл. Английский, кажется?

— Нет, Охотничий, на Вознесенском.

— Ну конечно, как я мог забыть! Охотничий. — Родион поклонился и закрыл за собой дверь.

Госпожа Основина осталась на стуле. Хоть кандалы на нее не надели и в участок не сволокли, но лучше не стало. Собственный страх стал привычным, как зубная боль. Теперь к нему примешалось новое чувство удивления и растерянности: откуда могли взяться целых три мертвые барышни? Как это понимать?

Екатерина Семеновна поняла, что этот вопрос так и останется с ней. И хочется, и страшно спросить у тех, кто оказался смелее и решительнее.

Но как же смогли решиться?

Немыслимо и невозможно.

* * *

За окном тускнело простуженное февральское солнце. А в кабинете нависли свинцовые тучи, из которых полыхали молнии и гремел гром. Аполлон Григорьевич исполинскими шагами мерил лабораторию, перешагивая через кучи улик и вещественных доказательств. В столь ранний час настроение ему испортила вовсе не женщина. Хоть Антонина не пожелала открыть, и он несолоно хлебавши вернулся к себе на Гороховую. Такая житейская мелочь не стоила внимания великого криминалиста. Мало ли какую глупость может выкинуть женщина. Он был уверен, что женская глупость — неотъемлемая часть их обаяния. Антонины — во всяком случае.