Адская ширма

— Ах, Акитада, как это все-таки хорошо — вернуться домой!

Акитада был так глубоко тронут словами жены, что не сразу сообразил, что ему предстоит лишиться комнаты, которую он всегда занимал — места, где он спал и работал и мог укрываться от презрительных взглядов и слов своих надменных родителей. Ну что ж, он найдет себе другую комнату, если Тамако хочет жить в этой.

— Знаешь, до сих пор я никогда не был счастлив в этом доме, — сказал он, обнимая ее и крепко прижимая к себе.

Тамако молчала, только с радостным вздохом уткнулась нежным личиком в его плечо. В саду ветер, подхватив горстку жухлой листвы, вихрем закружил ее в воздухе. Акитада поежился и еще крепче прижал к себе жену.

— Какая ранняя зима в этом году, — сказал он. — А эта комната совсем не отапливается. Ты, наверное, будешь мерзнуть. Просто не понимаю, что случилось с нашими слугами. А я не успел даже нанять еще кого-нибудь. Давай-ка я схожу за твоей служанкой — пусть приготовит чай и горячие жаровни.

Она улыбнулась, расставаясь с ним неохотно.

— Да ладно, не стоит беспокоиться. Хотя от чашки горячего чая я бы не отказалась.

Акитада закрыл двери на веранду и отправился на поиски служанки. В доме было пустынно, лишь доносившееся по коридорам распевание монахов нарушало тишину. Еще с крыльца Акитада увидел, что повозки до сих пор стоят посреди двора, лишь наполовину разгруженные.

На кухне он застал повариху и матушкину долговязую костлявую служанку за оживленной болтовней — взяв в оборот смазливую горничную Тамако, они тешили свое любопытство, засыпая ее вопросами о новой госпоже и о людях Акитады. Кроме слабенького огонька под рисовым котлом и небольшой горки наструганных на доске овощей, других приготовлений пищи он не заметил.

Как никогда доселе, осознав в этой небрежности свою вину, Акитада сердито рявкнул:

— Почему в моей комнате нет жаровни? И где кипяток для чая?

Повариха и долговязая служанка бросились к плите и к пустым жаровням.

Тогда Акитада строго сказал молоденькой служанке Тамако:

— А ты, оказывается, ужасная сплетница, Оюки. Ну-ка ступай немедленно к своей госпоже и позаботься о ее удобствах!

Девица с нахальной улыбочкой поднялась и исчезла.

Повариха и матушкина горничная уже суетились вовсю — одна наливала в чайник кипяток, другая насыпала угли из очага в одну из жаровен.

— Отнесешь эту жаровню и вернешься за новой, — распорядился Акитада. — В комнате очень холодно.

Служанка вытаращила на него глаза.

— Я не могу, господин. Старая госпожа разрешает только одну жаровню, — объяснила она.

— Теперь я здесь хозяин, — сердито напомнил ей Акитада. — И отныне ты будешь делать то, что скажу я или что прикажет тебе моя жена. Поняла? — Он перевел властный взгляд на повариху и прибавил: — Вас обеих касается. — Он протянул руку за чайником, потом распорядился: — Займись завтраком. У нас в доме теперь много едоков.

— Но тогда ничего не останется на обед и на ужин! — взмолилась повариха.

Он едва не выругался, потом сообразил, что женщина все-таки не виновата.

— Ничего, постараешься и что-нибудь придумаешь!

Неся горячий чайник, он обогнал долговязую служанку с жаровней. Придя в комнату раньше нее, он застал Тамако за любованием картиной Ноами. Нахальная горничная уже доставала вещи из принесенного кем-то сундука. По всей комнате были разбросаны вороха нарядов, рабочий стол заполонили многочисленные зеркальца, шкатулочки и коробочки со всевозможными женскими снадобьями. Вздохнув про себя, вслух он сказал:

— Эта картина для тебя. Нравится?

— Она восхитительна! Щенята на ней словно живые — такое впечатление, будто различаешь каждую шерстинку, каждый волосок. А малыш просто очаровательный! Где ты отыскал эту картину?

Долговязая служанка пристроила жаровню возле стола и ушла. Акитада приготовил для Тамако чай.

— Этого художника нашел супруг Акико Тосикагэ. Он заказывал у него ширму в ее покои. Когда я увидел эту ширму, то сразу захотел приобрести такую же и для тебя, но художник оказался весьма странным типом. Очень неприятный человек, хотя и талантливый. Он сказал, что ему пришлось бы наблюдать цветы в течение целого года, чтобы изобразить на ширме все четыре сезона.

— Как интересно! Мне бы хотелось когда-нибудь познакомиться с этим человеком. Ну а как поживает Акико? Ёсико говорит, она ждет ребенка.

— Да, это так. И сама она, похоже, здорова и счастлива. — О неприятностях Тосикагэ он решил умолчать, а только сказал: — Муж ее мне понравился, и мне показалось, он в ней просто души не чает.

Тамако не спускала с него внимательных глаз.

— Вот и хорошо. Я охотно познакомлюсь с ним. Дверь отворилась. Тора с Гэнбой внесли в комнату новые сундуки. Вслед за ними служанка принесла еще одну жаровню.

Акитада поставил пустую чашку и сказал:

— Меня ждут дела. Во-первых, я забыл, что обещал сообщить Акико о твоем приезде. Потом надо бы попросить Сэймэя, чтобы приготовил мне комнату. А еще нужно срочно заняться починкой конюшен, ибо сейчас они, прямо скажем, в негодном состоянии.

Тамако улыбнулась:

— Не волнуйся, все образуется.

В коридоре перед бывшей комнатой отца Акитада встретил Сэймэя. Старик тащил тяжелую коробку с бумагами.

— Постой! — окликнул его Акитада и бросился к нему, чтобы помочь. — Зачем ты таскаешь такие тяжести? Пусть ими занимаются Тора с Гэнбой. Кстати, куда это ты их несешь? — Среди вещей в коробке он узнал свои писчие принадлежности и личные печати.

— В комнату вашего отца, — сказал Сэймэй. — По-моему, вам в самый раз теперь туда перебраться.

Акитада прямо-таки застыл на месте.

— Ни за что! Ни в коем случае! Только не туда! Морщинистое лицо старика выражало сочувствие.

— Ох-хо-хо!.. Старые раны долго не заживают.

— Ты лучше других знаешь, почему я не могу работать в комнате, связанной с такими воспоминаниями, — сухо сказал Акитада.

Старик вздохнул.

— Теперь вы здесь хозяин. А комната вашего батюшки самая большая и удобная во всем доме. Вам ее и занимать.

Акитада вдруг сообразил, что Тамако имела в виду то же самое, но сама эта мысль была ему до противного невыносима.

— Нет, для начала я поживу в другой комнате, пока мы не освободим отцовскую от его вещей, — неохотно пообещал он.

— Их уже вынесли оттуда, — поспешил сообщить Сэймэй и отправился дальше по коридору. — В обществе пойдут всякие разговоры, если вы не займете в доме место своего отца. Мужчина не должен забывать о своем долге перед семьей, перед своим домом и перед самим собой.

Так мудрый старик увещевал своего хозяина, пока тот, озадаченный, тащил за ним коробку. Перед самой дверью в кабинет отца Акитада сделал последнюю попытку воспротивиться:

— Мой отец сделал все возможное, чтобы не дать мне занять его место. Не удивлюсь, если он начнет наведываться в эту комнату, когда я поселюсь в ней.

Тут уж Сэймэй не сдержал усмешки.

— Ну, вы сейчас говорите прямо как Тора. Не верю я вам. И в любом случае следует помнить старую мудрость: «Горько терпение, да сладки плоды его». Вы представить не можете, как мечтал я все эти долгие годы об этом дне. Надеялся, что доживу все-таки и увижу своими глазами, как вы займете место вашего отца.

Акитада был потрясен этими словами. Старик был его спутником в течение всей жизни, он делал все, чтобы оградить его в детские и отроческие годы от гнева отца и равнодушия матушки, но никогда при этом не позволял себе какой-либо критики в их адрес. Его верность семье Сугавара была незыблемой, и превосходило ее только одно чувство — любовь к юному Акитаде. Сейчас Акитада был так глубоко тронут, что, как ни старался, не смог скрыть этого.

— Ну что ж, будь по-твоему, — сказал он и втащил коробку в кабинет.

Там он первым делом огляделся по сторонам. Двери на веранду были закрыты, поэтому в комнате было темновато и пахло затхлостью и плесенью.

Хорошо знакомые ему стеллажи вдоль одной стены пустовали. Исчезли также настенные свитки с изречениями китайских мудрецов и страшная картина с изображением Эммы, властителя подземного мира, карающего праведным судом души падших грешников. Эта картина всегда нагоняла особенный ужас на юного Акитаду, когда он являлся в кабинет отца в ожидании наказания. Сходство между отцом и мрачным карающим судией было до того разительным, что у Акитады никогда не оставалось сомнений, почему эта картина занимала самое видное место в комнате.