Мальтийский жезл

— Неужели ты хочешь приобщиться к бродячему племени трубадуров? — догадался Карденаль.

— Я мечтал об этом с самого детства, но не смел нарушить волю отца… Он погиб на второй день осады. Видам не позволил мне занять место отца и взял к себе во дворец, мессир.

— Называй меня просто Пейре, мужественный юноша. Разве ты не знаешь, что все трубадуры братья?

— Ты оказываешь мне честь, Пейре, которой я пока не достоин. Как тут тихо. — Юг обеспокоенно прислушался, но сложенные из валунов стены поглощали все звуки. — Мои уши привыкли к грохоту разбиваемых стен и треску огня. Вот уж не думал, что даже тишина может внушать тревогу.

Карденаль распахнул свинцовую раму, сплошь составленную из неровных разноцветных осколков. В узкую прорезь оконца, смотрящего на барбикан, ворвался посвист ветра и стон голубей.

— Так лучше? Свободолюбивое сердце не верит безмолвию.

— Да благословит тебя небо, Пейре!

— Ты, наверное, голоден?

— Ничуть! Господин мажордом, прежде чем допустить меня к тебе, учинил настоящий допрос. По счастью, я сумел удовлетворительно ответить на все его вопросы. Под конец он до того расчувствовался, что даже велел меня накормить. Очевидно, в награду. Мне дали чудесную баранью ногу, шпигованную чесноком, и добрый кубок мальвазии.

— Я вижу, ты не постоишь за словом, и многое знаешь для своих лет… Наверное, у тебя есть ко мне какое-то поручение?

— Поручение? — Юг смущенно развел руками. — Я бы не рискнул говорить так определенно, хотя действительно готов вручить тебе свою душу. Меня послал д'Ан Марти. — Он верноподданно поцеловал Карденаля в плечо. — Ты понимаешь, что это значит.

— Он мертв?

— Его святая душа улетела вместе с искрами в небо. Я выполнил его волю и остался совсем один.

— Чего же ты ждешь от меня, отважный юноша? Я такой же беглец, как и ты. Сухой листок, отлетевший от материнской ветки. Лечу туда, куда гонит ветер. Ты уверен, что такая жизнь придется тебе по вкусу? По-моему, ты слишком хорош собой, чтобы стать бездомным бродягой. Твое место при дворе владетельного сеньора.

— Возьми меня в ученики, божественный мастер, и я с радостью последую за тобой.

— Поэтом нужно родиться. Ты либо поэт, либо здравомыслящий человек, у которого рано или поздно заведутся денежки.

— И все же не гони сироту. Меня переполняют слова, как потревоженные птицы, они без устали кружатся в голове.

— Ты влюблен?

— Только в любовь, Пейре, но горький комок стоит у меня в горле, не давая излиться словам. Я бы мог умереть, но боюсь, что этот смертный грех обречет меня на вечные муки.

— Все муки кончаются здесь, под этим безмятежным небом, напитанным грозами и сладостным дыханием цветов. Спой сочиненную тобой альбу.

— Уже рассвет, рыцарь, — Юг, не задумываясь ни на миг, привел каноническую строку. — И ветер сдувает серебряный пепел с ее обожженных костей.

— Ты в самом деле видел это?

— Видел, Пейре.

— Они сожгли твою возлюбленную?

— Они сожгли сотни прекрасных девушек, и каждая из них могла дарить мне свои ласки в ночном саду…

Я никогда больше не стану корпеть над альбой. Смерть растоптала любовь. Я овладею таинством сирвантеса, чтобы воспеть Донну Ненависть.

— Силу ненавидеть тоже дает любовь. Похоже, ты потерял ее непременных наперсниц: надежду и веру.

— Паписты обложили хворостом крест, на котором кровоточило мое распятое сердце, а якорь я выбросил сам. Куда мне плыть, Пейре, к каким причалам? На что уповать? Схоронив тайну, мы уничтожили план. Теперь никто не отыщет наши святыни. Пославшие меня Совершенные стали золой, а сам я уже никогда не найду заветного места. Мы вышли наружу совсем не там, где спустились. Так было задумано, ведь пытка развязывает язык.

— Ты можешь быть спокоен. Я хорошо знаю епископа д'Ан Марти. Он предусмотрел все, уверяю тебя. Кто-то наверняка знает дорогу и в урочный час отыщет все до самой последней мелочи. Но ты прав, нам лучше вовсе не знать об этом и даже не думать, ибо нет меж землей и небом ничего сильнее, чем мысль… Я беру тебя в ученики, Юг. Но прежде чем приняться за сирвантес, ты перельешь в строки свою печаль. Понятная лишь посвященным, она разбудит когда-нибудь чье-то чуткое сердце.