Иконописец (СИ)

— Ну, рано или поздно все они могут оказаться в камере тюрьмы, — возразил Руперт.

— Я уверяю вас, что Бог не видит этого. Казнь Германа была напрасной, а сколько еще таких невинных гибнет от рук правосудия или убийц. Где, по-вашему, Бог. Тому мальчишке просто повезло, что он выбрался сухим из воды. Я слышал много печальных окончаний рассказов, где страдали абсолютно невинные люди, дети и женщины. А их убийцы вкушали запах свободы и наслаждались жизнью.

— Они будут наказаны, ведь законы…

— Законы?! — повысил голос Архипов. — Если даже Бог не наказывает, то может ли человек вершить правосудие? Это касается и преступника, и судьи. Жаль, что я понял это лишь под конец жизни.

— У вас еще есть в запасе…

— Вы полагаете, что такой матерый зэк, как я, может вернуться к нормальной, честной жизни. Тот, кто вступил в это братство волка, уже никогда не выберется из него. Кроме того, — Архипов показал страшные язвы на своем теле. — Я неизлечимо болен, и никто меня не лечит. Я живой труп. Мне от силы осталось года два, максимум, три.

— Мне жаль, — сказал Руперт. — Но ведь вы сами выбрали свою судьбу.

— Да, выбрал, — печально сказал Архипов. — Его творение умрет вместе со мной.

— Вы о чем?

— Об ангеле, которого Герман изобразил на моем теле. Он ведь нарисован и на теле моего друга детства.

— Вы полагаете, — тут Руперт призадумался, — что это как-то связано.

— Вне всяких сомнений, — ответил Архипов. — Здесь в тюрьме у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить. Я находил здесь тех, кому Герман тоже изображал подобные рисунки на их телах.

— Так, так, и что же? — заинтересованно сказал Руперт.

— У всех, кого я встречал здесь в тюрьме, происходило то же самое, что когда-то случилось со мной. У них всех был выбор. Странно, вы не находите?

— И что же, одним везло, другим нет?

— Так и было. Тем, кто отказывался идти на преступление — начинало везти. А кто шел на него — не везло вовсе. И этот шанс — изменить свою судьбу, выпадал лишь один раз. Выбор есть всегда, но вот не все понимают, когда он настает.

— Что вы можете сказать еще о нем?

— О Германе? Почти ничего. Только то, что он был одержим. Лишь такому человеку дано постичь тайны мироздания.

— А что вы думаете о его таланте? — спросил Руперт.

— Это талант не от Бога, — заявил Архипов.

— Почему вы так решили? — удивился Руперт.

— Потому что преступникам вроде меня поначалу создавались все условия вести праведный образ жизни — им везло. Видимо, Дьявол хотел их исправить, но стоило им выбрать темную сторону, как везение прекращалось. Действие татуировок было одноразовым. Я не могу это доказать, но и опровергнуть не могу. Но уверяю вас, он не умер.

— Кто?

— Герман, — ответил Архипов. — Дьявол не отпустит его.

— Почему вы так считаете? — спросил Руперт, а сам подумал о помешательстве его разума.

То, что он был тяжело болен, не могло быть и сомнений, об этом свидетельствовали жуткие нарывы, язвы, выступавшие на его теле, и тяжелая одышка. Архипов часто останавливался, чтобы передохнуть. Он тяжело дышал, когда много говорил. Делал паузы для передышки и вновь с упоением рассказывал. Наверное, он был рад, что ему попался такой человек, как Руперт, который с интересом и без насмешек спокойно выслушивает его рассказ.

— Потому что я знаю, что чувствовали те трое смертников, которым Герман, перед их казнью, нарисовал своих ангелов на их телах.

— И что же? — Руперт затаил дыхание, ему показалось, что истина была близка.

— Они не чувствовали боли и мучений в тот день, когда шли навстречу смерти, в объятия Дьявола. У нас в тюрьме есть своя почта, и она работает не хуже, чем на воле, а то и лучше. Человек попадал в некий транс, а может он просто отдавал свою душу. Сперва, он сделал татуировку одному смертнику. Он хотел вознестись на небо, как можно легче. И Герман изобразил ему ангела на груди. Потом, узнав о чувствах товарища, его попросили об этом еще двое смертников. Все перед его работой, глубоко раскаялись, так он согласился изобразить свое чудотворное тату.

Архипов встал и сказал:

— Мне нечего добавить к своему рассказу. Я надеюсь, что сполна оправдал ваши надежды и отработал деньги.

Руперт попросил на прощание сфотографировать татуировку в виде ангела, и Архипов с гордостью разрешил ему сделать снимок.

— Скажите, а что вы будете делать с деньгами? — спросил Руперт, пряча фотоаппарат в чехол. — Ведь вы, как я понял, уже попрощались с жизнью.

— Деньги всегда нужны, даже в самые последние дни жизни. В этом мире лишь деньги управляют. Может, они мне помогут легко уйти из него.

Глава 14

Герман собрал оставшихся в живых горожан на площади, которая напоминала скорее кладбище: множество разбросанных костей, зловоние и гниющие трупы. Он сообщил людям о том, что у него было божественное видение. Он решил не говорить людям о Дьяволе, чтобы они не испугались. Горожане еще помнили божественный талант иконописца Германа и поверили ему, хоть и были удивлены таким необычным способом строения часовни. Они знали, что их ждет, если они откажутся и решили поверить Герману. Пока горожане приступили к строительству необычной часовни, где стены и внутренние убранства должны были состоять из человеческих костей и черепов, а их было очень много — исчисление было десятками тысяч, Герман отправился в Подлажице. Там он сообщил настоятелю и монахам о необычном решении. Монахи слушали с замиранием дыхания, не упустив ни единого слова, сказанного Германом.

— У меня было видение, — начал он. Герман решил также скрыть от людей — с кем именно он виделся. — Я должен написать Библию на необычном материале.

Герман указал на валуны, которые были прикреплены к ослу, с которым он прибыл в монастырь. Это был подарок от торговца ослами. Сто шестьдесят ослиных шкур были обработаны и доставлены вместе с ослом к монастырю.

— И в чем же это видение заключалось? — спросил один из монахов. — У нас много Библий имеется.

— Это будет необычная книга, — при следующих словах монахи пронялись к его желанию. — Эта книга будет сделана из материала, способного долгое время не поддаваться разрушению. Кроме того, я сделаю ее в достойном оформлении.

Все монахи знали умения Германа Отшельника, как его прозвали сами монахи. Среди монахов послышались голоса одобрения этого предприятия. После обсуждения монахи решили помочь Герману. Настоятель остался с ним наедине.

— Это чудесная идея, Герман, — сказал настоятель. — Только почему ты не сообщил мне о ней наедине? Мы могли бы тебе устроить какое-то представление, чтобы и люди поверили в искренность твоих намерений. Герман изучающее уставился в глаза настоятелю. Он словно прожигал его насквозь. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, а на физиономии настоятеля заиграла неодобрительная улыбка.

— Ты не веришь моим словам, — сказал твердо Герман. — Сомневаешься в искренности моих поступков.

— Не то, чтобы не верю, — в его лице произошли какие-то изменения не в лучшую сторону. — Видения разные бывают, например, во сне.

— Думай, как хочешь, вера моя неизменна. Ты будешь мне помогать? Или мне уйти в другой монастырь?

— Конечно, буду, — испуганно и переборов себя согласился настоятель. — Идея хорошая, хоть и необычная. Надеюсь, наш монастырь приобретет славу после твоей работы.

— Можешь не сомневаться.

— Что от меня понадобиться? — спросил настоятель, избавившись от соблазна выяснить мотивы Германа, движущие его решением.

— Я хочу написать книгу в полной изоляции. Мне нужна тишина.

— Понимаю, — одобрительно кивнул настоятель и, сдвинув брови, обдумывал просьбу. — Ты можешь работать в своей келье. Там сейчас никто не живет. И она проста, как ты любишь: кровать, стол и стул.

— Этого недостаточно, пусть меня замуруют в ней, оставив лишь малое отверстие в окне, чтобы я мог получать пищу и кислород. Мне нужно полное уединение для молитв.