Горбун лорда Кромвеля

Тут шум в толпе усилился, и появилась королева. Она шла в окружении фрейлин, капеллана в стихаре и стражников в красных мундирах. Она показалась мне до крайности хрупкой и изможденной, под просторным белым плащом угадывались очертания узких костлявых плеч, волосы были убраны под чепец. Подойдя к плахе, она оглянулась, словно ожидая, что вот-вот к месту казни явится посланник короля с известием о помиловании. За девять лет, проведенных на престоле, она имела возможность как следует ознакомиться с деятельностью суда и потому должна была знать, что надеяться не на что: зрители собрались и захватывающее пышное представление не подлежит отмене. Я заметил, что взгляд огромных карих глаз, обведенных темными кругами, скользит по эшафоту, и понял, что королева, подобно мне, ищет смертоносный меч.

Во сне события катились к развязке стремительнее, чем в действительности; не было ни долгих молитв, ни последнего слова королевы Анны, со смертного помоста попросившей собравшихся молиться о здравии и благоденствии короля. Потом королева опустилась на колени, лицом к толпе, и разразилась рыданиями. Хриплые ее крики эхом отдавались у меня в ушах. «Господи, прими мою душу, – молила осужденная на смерть женщина. – Отец наш небесный, сжалься надо мной!» Палач наклонился и достал огромный меч, который был спрятан под соломой. «Вот, значит, где он был», – только и успел подумать я. В следующее мгновение клинок со свистом рассек воздух, голова казненной отделилась от туловища, и из разрубленной шеи фонтаном брызнула кровь. Я ощутил мучительный приступ тошноты и закрыл глаза. По толпе прошел одобрительный гул, переросший в многократное «ура!». Когда палач с сильным французским акцентом произнес полагающиеся в подобном случае слова: «Так погибнут все враги короля», я вновь открыл глаза. Солома вокруг плахи и одежда палача насквозь пропитались кровью, по-прежнему хлеставшей из обезглавленного трупа. Палач схватил голову королевы за волосы и показал толпе.

Паписты утверждают, что в этот момент все свечи в Дувре зажглись сами собой. Я знаю, что по стране ходит множество подобных легенд. Сам я могу подтвердить лишь одно: глаза казненной королевы жили и она обвела толпу безумным блуждающим взором, губы ее шевелились, словно пытаясь что-то произнести, по толпе пронесся испуганный шепот, кто-то пронзительно вскрикнул, множество рук пришло в движение, творя крестное знамение. Правда, голова казненной жила не более полуминуты, а вовсе не полчаса, как потом рассказывали склонные к преувеличениям очевидцы произошедшего. Но в ночном кошмаре я заново пережил каждую из этих томительных секунд, я вновь молил мертвые глаза закрыться, молил мертвые губы не шевелиться более. Наконец палач швырнул голову в ящик для стрел, заменивший казненной гроб. Голова упала с тяжелым стуком, и тут я проснулся от собственного крика. Мгновение спустя я понял, что на самом деле кошмар мой прерван осторожным стуком в дверь.

Я лежал, тяжело дыша, и липкий пот, выступивший у меня на лбу, казалось, превращался в ледяные крупинки. Стук повторился вновь, до меня донесся негромкий, но настойчивый голос Элис:

– Господин Шардлейк! Проснитесь, сэр!

Стояла глубокая ночь, огонь в очаге почти потух, и в комнате царил холод. Марк стонал и ворочался во сне.

– В чем дело? – спросил я дрожащим голосом.

Сердце мое все еще не могло успокоиться и молотом билось в груди.

– Брат Гай просит вас немедленно прийти.

– Подождите несколько минут, – сказал я, тяжело поднялся с постели и зажег свечу от одного из тлеющих в очаге угольков.

Марк тоже проснулся и уселся на своем убогом ложе, взлохмаченный и недоумевающий.

– Что случилось? – спросил он.

– Не знаю. Оставайся здесь.

Я торопливо оделся и открыл дверь. В коридоре стояла девушка в белом переднике поверх синего платья.

– Простите за беспокойство, сэр. Но Саймон Уэлплей очень плох. Он хочет срочно поговорить с вами. Брат Гай приказал мне разбудить вас.

– Вы поступили совершенно правильно, – кивнул я и вслед за девушкой двинулся по холодному коридору.

Одна из дверей в конце коридора была открыта, и оттуда доносились голоса – звучный и уверенный, принадлежавший брату Гаю, и еще один, слабый и прерывистый. Заглянув в комнату, я увидел юного послушника, лежавшего на соломенном тюфяке. Лицо его блестело от пота, из груди вырывалось хриплое дыхание, он что-то бормотал в бреду. У постели сидел брат Гай и обтирал лоб юноши влажным куском ткани.

– Что с ним? – спросил я, не в силах скрыть охватившего меня беспокойства: я прекрасно знал, что тяжелое хриплое дыхание и обильный пот являются признаками чумы.

Лекарь перевел на меня строгий внимательный взгляд.

– Загустение мокроты в легких, – ответил он. – Ничего удивительного, если вспомнить, что мальчика оставляли без еды и заставляли часами стоять на холоде. Сейчас у него сильный жар. Но он постоянно твердит, что хочет поговорить с вами. Я знаю, он не успокоится, пока не настоит на своем.

Я сделал несколько шагов по направлению к кровати. Подходить к больному слишком близко я не решался, опасаясь, что на меня могут попасть капли его мокроты. Юноша устремил на меня взгляд воспаленных глаз.

– Вы ведь посланник короля, – с усилием прошептал он. – И вы прибыли сюда, чтобы свершить правосудие?

– Да, я посланник короля и прибыл сюда, дабы выяснить, кто виновен в смерти эмиссара Синглтона.

– Он не первая жертва, – выдохнул больной. – Не первая. Я знаю.

– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, в монастыре был убит кто-то еще?

Тут щуплое тело Саймона сотряс приступ мучительного кашля. Я слышал, как что-то свистело и клокотало в его хилой груди. Когда кашель наконец отпустил несчастного, он, совершенно обессиленный, откинулся на подушку. Взгляд его упал на Элис.

– Хорошая, добрая девушка, – пролепетал он. – Я предупреждал ее об опасности.

Саймон залился слезами, жалобно всхлипывая. Мгновение спустя всхлипывания переросли в новый приступ кашля, такой сильный, что казалось, грудь больного вот-вот разорвется на части. Я повернулся к Элис.

– Что он хочет сказать? О чем он предупреждал вас?

Однако лицо девушки выражало неподдельное недоумение.

– Я ничего не понимаю, сэр. Он ни о чем меня не предупреждал. Насколько мне помнится, до сегодняшнего дня мы с ним и словом не перемолвились.

Я перевел глаза на брата Гая, который, судя по всему, разделял недоумение Элис. Он не сводил обеспокоенного взгляда с больного.

– Ему очень худо, сэр, – сказал брат Гай. – Думаю, будет лучше дать ему покой.

– Нет, брат, это невозможно. Мне необходимо расспросить его. Может, вы догадываетесь о том, что он хочет сказать?

– Нет, сэр. Я знаю не больше, чем Элис.

– Господин Уэлплей, соберитесь с силами и объясните мне, что вы имели в виду, – обратился я к несчастному мальчику. – Элис говорит, вы ни о чем ее не предупреждали.

– Элис хорошая девушка, – простонал больной. – Такая добрая и ласковая. Я должен был предупредить ее…

Он вновь зашелся кашлем, и брат Гай решительно встал, загораживая от меня кровать.

– Извините, сэр, но я должен просить вас более не тревожить больного. Я полагал, что разговор с вами поможет ему успокоиться. Но видите сами, он бредит и не может ничего толком сказать. Сейчас я дам ему снотворный настой.

– Прошу вас, сэр, будьте милосердны, – добавила Элис. – Вы сами видите, бедный мальчик едва жив.

Я бросил взгляд на Саймона, который, похоже, лишился сознания.

– Его болезнь действительно так опасна? – спросил я брата Гая.

– Либо в самое ближайшее время произойдет кризис, либо лихорадка убьет его, – ответил он, скорбно поджав губы. – Мальчик подвергался здесь слишком суровому обращению, – добавил он со сдержанным гневом. – Я собираюсь сообщить об этом аббату, когда он утром заглянет проведать больного. На этот раз приор Мортимус зашел слишком далеко.

– Мне необходимо выяснить, что Саймон имел в виду, – заявил я непререкаемым тоном. – Завтра я непременно зайду и снова попытаюсь поговорить с ним. Если его состояние ухудшится, немедленно дайте мне знать.