Сыграй ещё раз, Сэм

— Эй, вы, большие мальчики, к нам не собираетесь? — протянула Мэй Уэст, подплывая к их столику. — Вы знаете, как жестоко оставлять меня всего с двумя джентльменами?

О'Ханлон поднялся.

— Я как раз говорил, что проголодался, — сказал он Мэй. — Ну как, мистер Бэлин, присоединимся к дамам?

Рик бросил взгляд на соседний стол. Рафт, судя по всему, травил анекдоты. Мередит, поставив локти на стол, хихикал.

Лоис, радостно смеясь, прислонилась к нему — левая рука на его локте, волосы щекочут его лицо.

— Кажется, меня там не очень-то ждут, — сказал Рик.

О'Ханлон небрежно пожал плечами:

— Как угодно, юноша. Мудр тот, кто знает, где ему не место.

Они пожали друг другу руки, и О'Ханлон притянул Рика поближе.

— Я слышал, что вы спасли вашего босса, когда один из моих парней собрался его продырявить. Довольно храбро. И довольно глупо. Запомните: только дурак готов получить пулю за другого — не важно, за кого. Не подставлять шею из-за каждого — вот мой девиз, мистер Бэлин. Так проживете дольше, вот увидите.

Рик двинулся было прочь. Ему не терпелось поскорее выйти вон.

— И еще одно, — сказал О'Ханлон. — Всегда держитесь победителя, будь то скачки, игорные столы или война. Умный человек всегда знает наперед, кто выйдет победителем. — Он приятельски похлопал Рика по плечу. — Ваш босс предупрежден. И вы тоже. Умный человек слышит предупреждения и внимает. Мне кажется, вы умный юноша. А вот насчет вашего босса я не так уверен.

В этот миг Рик увидел, как Мередит целует Лоис — быстрым клевком в щеку. Ее глаза сияли, как алмазы, которых Рик никогда не сможет ей принести. А он-то в этот вечер собирался сделать ей предложение. Одно слово — дурак.

— Как чудесна любовь, а? — сказала Мэй Уэст. Ей ли не знать.

— Я прослежу, чтобы она благополучно добралась до дому, — сказал Дион О'Ханлон. — Можете на меня положиться.

Глава семнадцатая

— Вы что, не понимаете, Рики? — сказал Рено. — Это же безумие. Даже если бомба сработает, даже если она и вправду убьет Гейдриха — а на этот счет у меня есть сомнения, — последствия будут кошмарны для всех, кто уцелеет. А я определенно включаю себя в их число.

Рено расхаживал по номеру в «Браунс». Сэм играл в «Мортоне». Рик сидел в мягком кресле.

— Бросить бомбу в машину, когда он выедет из Старого города и поедет через Карлов мост! Это абсурд! Вероятность, что все получится, — один к ста, а может, и к тысяче. А как уходить исполнителю? Как он вообще к цели приблизится? А если бомба не взорвется?

— Потому и нужна остальная группа, — напомнил капитану Рик. — Потому у них и будут пистолеты. — Он усмехнулся. — Потому им, может, даже представится случай пустить их в ход.

Рено не поддавался:

— Да будто у них есть шанс против охраны Гейдриха.

Рик выпустил колечко дыма.

— По правде говоря, я не думаю, что Виктора Ласло так уж заботит, выберется ли он из Праги живым. Лишь бы Гейдрих не выбрался.

— Тогда зачем едете вы?

— Затем, что меня это развлекает. Затем, что мне нравятся безнадежные случаи. Затем, что мне больше некуда ехать и нечем заняться. Затем, что пора встать и идти в бой, а не отсиживаться в стороне.

— В бой за нее, вы имеете в виду, — сказал Рено. — За Ильзу Лунд. Или есть еще что-то?

— Еще много чего есть.

Рено посмотрел на друга.

— Рики, тогда, в Касабланке я спросил вас, почему вы не можете вернуться в Америку. Вы ответили весьма уклончиво.

— Я сказал правду, Луи.

— Если не хотите говорить…

— Не могу.

— …или не можете, тогда ладно. Но позвольте спросить вот что: зачем после отъезда из Нью-Йорка все эти годы, в Эфиопии и в Испании, вы сражались за побежденных? Ясно, что такой искушенный человек, как вы, должен был понимать, что ни у жалкой горстки эфиопов, ни у плохо вооруженных республиканцев нет ни шанса.

— Может, я люблю трудности.

— Да?

— Мне что, схему вам начертить?

Рик подавил желание разозлиться: Рено не виноват, что любопытствует. Черт побери, да он и сам бы любопытствовал, если бы не знал ответ.

— Я хотел, чтобы меня убили. — Рик пожал плечами. — Не получилось.

— Это вообще-то ничего не объясняет, — сказал Рено.

— Ладно, — сказал Рик. — Скажем так: когда-то давно я сделал кое-что такое, чем не горжусь. Я сделал ошибку — черт побери, целую кучу ошибок — и не успел я понять, на что налетел, толпа людей, которых я любил, были мертвы, и все по моей вине. Я лишился всего. И до сих пор расплачиваюсь.

Оба минуту помолчали. Обоим нелегко давались признания.

— Что еще вас беспокоит? — вдруг спросил Рик. — Вы мнетесь, как кошка на горячей плите. Только не говорите, что вас покинуло мужество.

Рено опустился в кресло напротив Рика.

— Даже не знаю, как сказать… — начал он.

Рик поднял глаза. Так непохоже на Рено — говорить без насмешки.

— Лучше по-английски. Вы знаете, как ужасен мой французский.

— Я серьезно, Рики, — сказал Рено. — У нас во Франции есть выражение: Albion perfide. Вероломный Альбион. Предательская Англия.

— Наверное, надо было вам остаться в Касабланке, — заметил Рик.

Рено поднялся и выпрямился во весь рост. Небольшой рост, но не беда.

— Я говорю о том, — сердито сказал он, — что вся эта операция отчего-то воняет до небес. Я кое-что понимаю в подставах…

— Я тоже, — напомнил ему Рик.

— …и чую их за версту. На что британцам сдался Рейнхард Гейдрих? Зачем они так стараются убить одного незаметного фашиста, когда есть фашисты и поизвестнее, чьи смерти гораздо быстрее приблизят конец войны? Зачем финансируют Виктора Ласло и его подручных? Почему не хотят оставить свои отпечатки на ноже?

— Сдаюсь, — сказал Рик.

— Потому что им это нужно, очень нужно. — Рено закурил. — Когда мы говорили с майором Майлзом, я спросил о репрессиях. Он от моих сомнений отмахнулся. Но подумайте: что, если именно этого они и хотят? Да британцам наплевать на Рейнхарда Гейдриха. Вы слыхали, как Ламли сетовал, какие чехи бесхребетные, а? — Голос Рено упал почти до шепота. — Ну, так что, если вся эта затея только для того, чтобы спровоцировать зверства и снова заставить чехов драться? Англичанам такое не впервой. Вспомните Норвегию.

— А что Норвегия? — спросил Рик; в нем проснулось любопытство.

Капитан пустился в объяснения:

— Когда англичане минировали гавани в Нарвике в апреле 1940-го, они не пытались предотвратить немецкое вторжение в Норвегию. Они хотели его вызвать, потому что сами собирались оккупировать Норвегию и перерезать поставки железной руды в Германию по железной дороге Кируна–Нарвик. Но беда в том, что немцы их перехитрили, высадились, пока английские корабли шли домой, ожидая ответа Германии. Один раз англичан застали со спущенными штанами; второго раза им совсем не хочется.

— Слабо верится, — пробормотал Рик.

— Слабо верится, потому что они того и хотят. Пропаганда, мой дорогой мальчик, — вот как это называется. Англичане такие же честные, как ваша рулетка.

— Раньше вы не жаловались на мою рулетку. Ну, тогда почему едете вы?

— Вернуть достоинство, которого, я думал, лишился навсегда, — мрачно сказал Рено и сел.

— Достоинство? — изумился Рик. — Вот те на, Луи. По-моему, прежде я ни разу не слышал от вас этого слова.

— Однажды могли, — сказал Рено.

— Я смотрю, для всего приходит второй раз, — сказал Рик, прикуривая новую сигарету. Вслепую он пошарил левой рукой в поисках стакана, который обычно стоял подле, затем вспомнил, почему стакана там больше нет. Из-за нее. — Хотите мне рассказать?

— Не больше, чем вы хотели рассказать мне, — откликнулся Рено. — Хотя, говорят, признание облегчает душу.

— Не знал о таком, — сказал Рик. — Но пусть это вас не остановит.

— Ну и отлично, — сказал Рено и поведал свою историю.

В 1926-м Луи Рено покинул дом в Лилле и отправился в Париж искать счастья. Двадцати шести лет, остроумный, образованный, общительный и куда изящнее, чем его родной бурый и закопченный промышленный город. Рено справедливо находил Лилль слишком маленьким для достойного развития и выражения своих талантов. Ему ничуть не хотелось идти по стопам отца и делать деньги на кружевной мануфактуре, но отцовские деньги — помощь на короткое путешествие в Париж и открытие там небольшого дела — он с радостью принял.