Снадобье для вдовы

— Мне сказали, что тебя зовут Юсуф, — улыбнулся — священник. — Я — Криспия. Я также слышал, что будет всего пять пассажиров, и двое из них — дамы. Это означает, что ты можешь подняться на палубу сразу, как только мы выйдем из гавани… да поможет нам попутный ветер…

— Вы имеете в виду, мы должны оставаться здесь?

— Пока мы выгребаем из гавани, здесь лишнего места для пассажиров-зевак не предусмотрено. Но когда корабль поднимет парус, появится много свободного места, где уже никто ни с кем не столкнется.

— Отец, вы ходили под парусами и много раз до этого?

— Да, — кивнул отец Криспия. Он повернулся, чтобы глянуть сквозь иллюминатор на горизонте. — С тех пор, как я много лет назад переплыл это море, — улыбнулся он, — то путешествовал очень много. Можно ли полюбопытствовать, откуда ты родом, Юсуф?

— С юга, — осторожно ответил мальчик.

— Я так и подумал, — кивнул Криспия. — Из-за небольшого акцента в вашей речи… очень легкого. Я тоже вырос, говоря на вашем языке. И вот теперь, благодаря любезности ее величества, плыву на Сардинию.

— Чтобы присоединиться к войне? — удивился мальчик.

— Вовсе нет. У меня другие цели, — с улыбкой сказал священник.

Откуда-то сверху послышался крик, затем — еще один.

— Что это? — удивился Юсуф.

— Готовимся к отплытию. Пассажиров как самую беспокойную часть груза выпроваживают на берег, — пояснил священник, — обычно по широкой доске. А вот этот громкий скрипучий шум — это звук поднимающегося якоря. Мы отсюда его не увидим, — добавил он, — но на корабле слышно все, и когда становится понятно, что это означает, ты, как и матросы на палубе, отлично начинаешь понимать, что происходит.

— Совсем, как мой хозяин, — сказал Юсуф, — он слепой, но знает о мире больше, чем в нем происходит.

Снова прозвучал гортанный крик, за ним — второй.

— Теперь гребцы готовы, — сообщил Криспия. — Через минуту мы увидим наши весла, и галера начнет покидать гавань.

Последний крик, и весла выскочили из уключин. Юсуф встал на колени на скамью, наблюдая за ними.

— Почему они касаются воды в разных местах? — спросил он. — Одни ближе, другие — дальше?

— Ты заметил, что скамьи гребцов расположены под углами? — полюбопытствовал отец Криспия.

— Да, отец, — пробормотал Юсуф, по правде говоря, ничего такого на самом деле не заметивший.

— Таким образом ты можешь посадить на ту же скамью одного вместо троих, и их весла не будут задевать друг друга. У гребцов, сидящих по бокам от центра, — самые длинные весла, и они сидят ближе всего к воде. Стало быть, каждый занят только своим пространством поверхности воды. Мне сказали, что так работа идет куда быстрее и легче…

— Вам когда-нибудь доводилось грести? — с любопытством (если не сказать — с подозрением) поинтересовался Юсуф.

— Нет, к счастью, Господь избавил меня от столь тяжелой работы. Я не был ни гребцом, ни воином, ни бойцом на Божьем поле боя. Я предоставляю это тем, кто справляется с этим лучше, а из меня вышел неплохой — школяр… учитель…

— Учитель? — удивился Юсуф.

— Я всегда был очень любопытным, даже будучи еще моложе тебя. Это решено, что для меня лучше всего быть школяром. А в чем натренирован ты?

Юсуф постарался, как мог, объяснить, сколькими духовными благами можно оделить каждого из нас, чтобы он стал лучше… насколько это возможно…

— Мне доводилось слышать еще на берегу, что с нами плывет воспитанник его величества, — сказал отец Криспия. — И вот теперь ты плывешь в его сторону именно тогда, когда твоя помощь нужнее всего. Весьма похвально.

— Я не уверен, что смогу помочь его величеству на поле боя, — сказал Юсуф, — ибо не насколько хорошо владею мечом, как должен был бы.

— Сардиния была давно известна своим нездоровым климатом, — сказал отец Криспия, — хотя ты не получишь благодарностей от королевской свиты, если осмелишься об этом упомянуть. Твое врачебное умение может принести куда больше пользы, нежели ратные подвиги. У его величества и без того много рыцарей и арбалетчиков.

— И вы, святой отец, намерены точно так же пользовать раненых в Альгеро? — осторожно спросил Юсуф.

— Увы, нет. Ничего столь благородного или даже, к огорчению моему, столь же полезного. Цель нашего образования заключается в постоянном учении и проповедях. Судя по тому, что мне удалось в себя впитать, я вполне подхожу для преподавания, и даже, дай Бог, смогу стать учителем, но я не оратор, наделенный серебряным языком, способный воспламенить всех страждущих. Мало кто желает слушать философские рассуждения на смертном ложе. И даже поговорить о том, почему всего три наших весла почти вместе толкают корабль вперед с куда большей легкостью, чем большее количество весел одновременно… Они Желают прихватить с собой всю красоту и многообразие небесного свода, — больше, чем я вижу в своем сердце, но не могу выразить словами.

— Возможно, вашим родителям стоило вас отправить туда, где молитвы не играют такой важной роли, — предположил Юсуф.

— Мои родители, — усмехнулся Криспия и надолго замолчал. — Когда я присоединился к Ордену, мои родители никак не могли меня контролировать. Однако мои наставники распознали мою силу и простили мои слабости…. И теперь, когда на корабле полно военных, я должен найти дорогу к особой библиотеке, где есть книга, с которой я обязан ознакомиться до последней строчки.

— Книга по философии? — спросил Юсуф.

— В каком-то смысле — да. Эта книга написана великим астрономом, изучавшим по-настоящему тяжелые тела.

— А никто не может вам ее пересказать? Стоит ли тратить столько времени на подобную поездку? — удивился прагматик-Юсуф.

— Во-первых, лучше причитать ее самому, — возразил отец Криспия. — А кроме того, это маленькая библиотека расположена в крошечном монастыре. В данный момент, никто из тамошних братьев не умеет ни читать, ни писать по-арабски. В благодарность на их гостеприимство, я переведу книгу на понятный им язык, а за мои труды они позволят мне сделать копию для моего Ордена.

— И вы умеете читать по-арабски? И писать?

— Разумеется, — кивнул тот.

— Отец, а вы меня не научите? Я знаю буквы и слова, но забыл столько много, а еще большего не знал! — выкрикнул он с огромным возбуждением и напрочь позабыл, что необходимо скрывать свое прошлое от наблюдательного человека.

В течение первого дня и начале второго команда что есть сил, налегала на весла. Как только плеск воды превратился в привычный, регулярный ритм, отец Криспия и Юсуф поднялись на общую палубу. Сейчас галера напоминала человеческий муравейник, все члены которого по горло заняты каждый своей работой, поэтому других пассажиров: Клары, Мундины, проктора казначея и Геральта де Робо — нигде не было видно.

— Где они все? — удивился Юсуф.

— У себя в каютах, — ответил отец Криспия, показывая на кормовую надстройку.

— Даже Геральт?

— Полагаю, что он выпросил себе место в каюте еще в замке. Я знал, там была свободная койка, но чувствовал, что если остальные должны остаться на палубе, то и я — тоже, — с сожалением проговорил священник, словно в этом заключалась его вина. — Но я принес книгу и писчую бумагу, если ты хочешь начать работу над арабским…

Пока Юсуф постигал начатки арабского, проктор Берната де Релата представлялся женщинам, помещенным под его защиту.

— Госпожа Клара, меня зовут Эксимено, — одаривая ее восхищенным взглядом, сказал он. — Если вам что-то понадобится во время путешествия, я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы были обеспечены всем необходимым.

— Благодарю вас, дон Эксимено, — пробормотала она, — но у нас есть все, что нужно.

— Рад это слышать. Если вам захочется проветриться, корабельная палуба прямо перед вами. Но для вашей же собственной безопасности, госпожа, умоляю вас не поднимать вуали и не отделяться от остальной группы. Иначе вам придется провести остаток путешествия в каюте, как под домашним арестом. Если я не в силах сделать что-либо для вас в данный момент, то желаю всего наилучшего. — И, поклонившись, проктор оставил их наедине.