Пять капель смерти

— Что, Пережигин, все пьешь?

Дворник слегка опешил, что такой солидный господин его знает и вообще осведомлен о его пагубном пристрастии, но еще держится:

— Никак невозможно…

— Что ж ты врешь, друг сердечный. Все дни после Рождества не просыхал, так думал скрыть? Мне про тебя все докладывают.

Пережигин этот стушевался: чтобы про какого-то дворника высоким чинам докладывали — совсем беда.

— Прощения просим, — бубнит.

— Ладно, — говорит Ванзаров. — Так и быть. На первый раз прощу. Но смотри, завязывай с этим делом. Не то доклад о тебе пойдет к самому градоначальнику. Знаешь, как он старается искоренить пьянство в столице. Вот тебя и искоренят. Теперь нам досмотр сделать надо: откроешь квартиру Окунёва, ключи запасные имеются или потерял?

Дворник только вздыхает горестно.

— Все с тобой ясно, Пережигин. Мы сегодня добрые с господином статским советником (это он меня приплел). Потому воспользуемся своими. Знаешь, Пережигин, что в сыскной полиции имеются ключи от каждой квартиры в столице? Вот и правильно, что не знаешь. Информация эта сугубо секретная, чтобы никому ни слова.

Дворник так проникся, что даже дверь перед нами распахнул.

Идем по лестнице. Говорю:

— Интересный способ исцеления от пьянства.

— Самый верный, — отвечает Ванзаров. — Ласковым и добрым словом, никак иначе.

Не успели ступить на третий этаж, как шорох раздается. Откуда ни возьмись филер взялся, словно из темноты вырос. Котелок приподнимает:

— Добрый вечер, господин Ванзаров! За сегодняшний день — ни одного посещения квартиры. По правде говоря, начинаем скучать.

Ванзаров с ним поздоровался и про черную лестницу спрашивает. Ерохин, филер, докладывает, что и там пост имеется.

— Очень хорошо, — говорит Ванзаров. — И вот еще что. Мы с господином Лебедевым хотим сделать небольшой осмотр квартиры… Негласный…

— Понимаю, важные улики. Чем могу помочь?

— Посмотрите, чтобы все было тихо, пока мы там… И особенно чтоб дворник не совал нос.

— Можете не волноваться, все сделаем исключительно! — Филер к котелку прикоснулся и беззвучно исчез. Вот что значит выучка.

— Доставайте ваш секретный запасной ключ, — говорю не без ехидства.

А он мне:

— В вашем саквояже имеется металлический инструмент?

Еще бы не имелся. В моем походном чемоданчике что угодно найти можно. Никогда не знаешь, что для дела пригодится: щипцы, ланцеты, скальпели, ножницы и другие медицинские инструменты. В Средние века нашел бы работу в тюремных подвалах инквизиции. Жаль, опоздал маленько.

Ванзаров берет пинцет, пристраивается к двери, не успел я глазом моргнуть, как замок хрустнул — и пожалуйста, проход свободен.

— Да у вас криминальный талант!

Он мне возвращает пинцет и говорит:

— Чтобы раскрывать преступления, надо уметь их совершать.

Вот и поди пойми, что у него в голове! Загадочная личность. Заходим в квартиру, свет зажигаем, хозяин все равно в участке правописанием занимается, а соседям дела нет. Принюхиваюсь и говорю:

— Чувствуете, запах какой-то странный… Духи, что ли?

— Может, духи, а может, и крыса сдохла… — он мне отвечает. — Надеетесь, что сомой попахивает?

— И ничем другим.

— Так давайте найдем ее, в самом деле. Хотя результат мне заранее известен.

— Тогда не мешайте мастерам своего дела делать свое дело.

— Ни в коем случае, — Ванзаров говорит, — берите на себя спальню, а я кухней займусь. Как ваша сома может выглядеть?

— Да откуда мне знать! Что-то жидкое в чем-то стеклянном.

На том и разошлись.

Пошел я в спальню. Обыск — дело трудное. Особенно если нельзя следы оставлять. Заглянул в шкаф платяной, тумбочку обыскал, кровать обшарил, даже под ковер заглянул и подоконник осмотрел. Снадобий сколько угодно: Окунёв и сердечком страдал, и печень у него пошаливает. Во все банки залез. Ничего подозрительно. Обычные домашние лекарства.

Выхожу в гостиную. Ванзаров уже ждет. Спрашиваю, что на кухне интересного. Говорит: кухня девственно чиста. На массивной плите ни пятнышка. Крышка самовара белая от пыли. Ни вязанки дров, ни даже засохшей корочки хлеба. На полках буфета груды тарелок и пустых кастрюль. Ножи и вилки горкой в серебряной корзинке для сладостей. В нижних секциях кухонная утварь, которой не пользовались давно. Ни банки с сахаром или мукой, ни щепотки соли или спичек. Очевидно, профессор готовить не очень любил. Ничего похожего на загадочный эликсир не попалось. Давайте займемся гостиной. Время истекает, а силы околоточного не беспредельны. Окунёв ему уже весь букварь переписал наверняка.

Гостиная, как видно, служила и столовой: квадратная комната с круглым столом посередине. Пыльная, неприбранная, в общем — берлога одинокого старика. Четыре мягких стула вокруг стола, небольшой диванчик и две консоли, забитые папками с рукописями. Еще имелся вместительный буфет. У профессора явная страсть к массивной мебели. Чтобы тут что-то найти, часа три надо, не меньше.

Ванзаров распахивает створку буфета и говорит:

— Посмотрите на это…

Заглядываю: пылятся чашки, бокалы. В нижней части стопка накрахмаленных скатертей.

— И что такого? — спрашиваю.

Он на скатерти указывает:

— Ничего не напоминает?

Приглядываюсь — мать честная! Так ведь это ж…

— Рад, что узнали, — говорит Ванзаров. — Как раз одной не хватает. Ошибки быть не может?

Я взял верхнюю, потер, растянул на свет, узор, вышитый красными нитками, изучил и говорю:

— На сто процентов скажу после анализа, но на девяносто восемь могу сейчас: одна и та же домотканка…. Ай да профессор, ай да сукин сын! Значит, он купеческую дочку в эту тряпку замотал. Ну все, теперь попался. Джуранский страшно обрадуется.

— Я бы предпочел не спешить с выводами, — заявляет он мне эдак равнодушно и скатерть на место кладет.

— Разве эта улика не выдает его с ног до головы?

— Ничего не выдает. Скорее наоборот. Если, конечно, оба филера не спали как убитые.

— Ну, не знаю, чего вам надо. После такой находки профессору одна дорога: писать признательные показания.

— Я потом вам объясню. Мы здесь, чтобы найти вашу сому.

Что с этим жуликом делать? Пошли в кабинет.

Там еще хуже. Сплошь книжные шкафы, забитые под самый потолок книгами. Стол рабочий завален бумагами. Ванзаров мне:

— Вы тут поищите, а я пока снимки изучу.

И действительно: руки за спину заложил и давай картинки рассматривать. А мне — все самое тяжелое. Я, конечно, понял, что время зря теряем. Так, для очистки совести, прошелся мимо шкафов. И недели не хватит, чтобы все разобрать. А свернуть на пол, как это у нас при обысках любят делать, нельзя. Хозяин заметит беспорядок. Надоело мне это бесполезное занятие, говорю:

— Если желаете все перерыть, милости прошу.

Ванзаров оторвался от фотографий, подходит к стеллажам, осматривается и говорит:

— Не замечаете определенный порядок?

— Замечаю, что у нас осталось не более четверти часа.

— Порядок есть. Смотрите: верхние полки все по древнегреческой литературе. Далее — оккультизм и магия. Ниже собраны труды по мифологии, религии и верованиям народов мира. Потом — вся латынь. Вижу корешки с арабской вязью и орнаментами хинди. Далее — Англия, затем Германия, ниже Франция, а в самом низу русские классики. Ничего не удивляет?

— Удивляет. Как он в такой грязище живет. А еще профессор.

— Мы считаем, что профессор изобрел сому. Но у него нет книг по химии или ботанике. Или по алхимии, хоть «Tresor de Philophie, ou original de Desir Desire» [23]Николя Фламеля и «De Alchimia» Альберта Великого. Но ведь их нет. Как же эликсир изобретал?

— Большой талант, — говорю. — Дошел до всего своим умом.

— Что это там стоит? — показывает на нижнюю полку.

Ну, стоит. Большой корешок, на котором готическим шрифтом красуется «Faust». Ванзаров наклоняется, вытащил томик и давай его листать. Нашел время! Я уже нервничать стал. А ему хоть бы что. Раскрыл книгу на гравюре первого появления Мефистофеля: коварный искуситель предлагал Фаусту все богатства мира за его душу.