Что приносит тьма (ЛП)

Себастьян стиснул зубы от всплеска молчаливого гнева. Йейтс весьма категорично заверял, будто у них с торговцем не было никаких стычек.

– Помощник свечника знал Йейтса по имени?

– Нет. Однако описание спорщика не вызывает сомнений. В Лондоне не так много загорелых джентльменов с длинными волосами и золотой пиратской серьгой в ухе.

– И этот подмастерье уверен, что ссора, свидетелем которой он стал, происходила в воскресенье утром?

– Да, уверен. Кажется, он как раз возвращался домой со службы в церкви Святой Троицы.

– Прохожий, случайно, не слышал, что было предметом стычки?

– Нет, однако уловил заключительные реплики их перепалки. Якобы Эйслер сказал Йетсу: «Не вздумайте становиться мне поперек дороги. Я могу уничтожить вас, и вы это знаете».

Девлин прищурился на фасад выходившей на площадь церкви.

– А ответ Йейтса он тоже уловил?

– Боюсь, да. По словам подмастерья, загорелый джентльмен громко расхохотался и сказал: «А я могу располосовать вам горло от уха до уха быстрее, чем шлюха с Хеймаркета залезет в ваш карман. Не забывайте об этом, вы, чертов ублюдок». – Магистрат остановился, устремляя взгляд на церковный погост с нагромождением серых, замшелых надгробий. – Конечно, Эйслера застрелили, а не зарезали. Тем не менее… факт свидетельствует не в пользу мистера Йейтса.

– Да, – отозвался Себастьян, останавливаясь рядом с приятелем. – Не в пользу.

ГЛАВА 28

Придвинув казенный стул к небольшому столу, Рассел Йейтс что-то писал, когда охранник открыл перед Себастьяном окованную железными полосами дубовую дверь. За прошедшие сутки бывшему каперу удалось побриться и переодеться в чистое. Перина и теплые одеяла сделали удобнее жесткие нары; на грубой полке появились кувшин с водой и таз для умывания, а рядом – бутылка хорошего коньяка и хрустальный бокал. Для тех, у кого хватало денег договориться, тюрьма могла стать на удивление благоустроенной.

Но все равно оставалась тюрьмой.

– Мне следует позволить, чтобы вас вздернули, – без предисловий заявил Девлин, как только надзиратель запер за ним тяжелую дверь. – Клянусь Богом, если бы не Кэт, я так бы и поступил.

Йейтс, неуклюже покачнувшись из-за нарушавших равновесие ножных кандалов, поднялся со стула.

– Что, черт подери, это означает?

– Это означает, что если вы не можете быть честным со мной, вы зря тратите и свое время, и мое. А у вас, на мой взгляд, осталось не так много времени, чтобы терять его попусту.

На челюсти заключенного дернулся желвак.

– И в чем же, по-вашему, я солгал?

– Наворотили мне столько вранья, что теперь не знаете, на каком именно я вас поймал? – невесело хохотнул Себастьян. – Я говорю об утре минувшего воскресенья, когда вы посреди Фаунтин-лейн угрожали перерезать горло Эйслеру. Прохожий, ставший свидетелем стычки, несомненно, даст показания на суде. Как считаете, каковы теперь шансы на ваше оправдание?

Йейтс с побледневшим лицом молча уставился на виконта.

– Вы утверждали, будто у вас с торговцем не было разногласий. Из-за чего возникла ссора?

Арестант опустился на стул, с такой силой подперев ладонью щеку, что черты исказились.

– Из-за чего? – требовательно повторил Девлин, когда собеседник промолчал.

Йейтс передвинул руку, прикрывая подбородок и рот:

– Старый хрыч попытался меня облапошить. Он умудрился заполучить определенные сведения. Полагаю, нет необходимости уточнять их характер. Эйслер рассчитывал воспользоваться ими в собственных интересах.

– Почему, разрази вас гром, вы не сообщили этого раньше?

Лицо узника слегка потемнело.

– Думал, если вы узнаете, что у меня был мотив разделаться с ним, то не возьметесь мне помогать. Но я не стрелял в Эйслера. Не отрицаю, я помышлял об этом. И все же я его не убивал.

Сен-Сир вгляделся в напряженные черты собеседника. Тяжеловесная система британского правосудия именовала мужчин вроде Йейтса «содомитами» и наказывала их с особенной суровостью. Сами они обычно называли себя «молли». Эти люди создали в Лондоне собственное подпольное сообщество – тайный, но оживленный мирок пивных и кофеен, прозванных «домами молли», – где могли знакомиться и общаться, развлекаться и танцевать. Тем не менее над ними постоянно довлела угроза позора, тюремного заключения и смертной казни. Мужчины, вращавшиеся в этом подпольном мирке, жили в непрестанном страхе как разоблачения, так и шантажа.

– Где Эйслер раздобыл эти сведения? – поинтересовался Себастьян.

– Мерзавец скупал чужие секреты точно так же, как скупал драгоценные камни, мебель и произведения искусства. Все время выведывал от тех, кто ему задолжал, неприглядные подробности об их знакомых.

– Хотите сказать, торговец промышлял шантажом?

– Не в прямом смысле. Его подход был гораздо тоньше. Однако нет сомнений, Эйслер извлекал из своей осведомленности о чужих грешках немалую выгоду.

– Обмен громкими угрозами посреди улицы не производит впечатления особо тонкого подхода.

– Верно, – тенью улыбки ответил Йейтс. – Но ведь я отказывался плясать под его дудку.

– Вы не испугались?

Подбородок бывшего капера отвердел.

– Меня и прежде пытались шантажировать.

Виконт слышал о схемах вымогательства, с которыми сталкивались мужчины предосудительных склонностей. Два афериста прогуливались по паркам и уединенным аллеям, известным как места, часто посещаемые лондонскими «молли». Затем напарники разделялись, и один из них – как правило, более молодой и привлекательный – подходил к намеченной жертве «условиться». Как только дело доходило до компрометирующих поз, появлялся второй мошенник и угрожал донести властям, если объект шантажа не заплатит. Щедро и неоднократно.

– И что же вы сделали с теми, кто посчитал вас подходящей для вымогательства жертвой? – поинтересовался Себастьян. – Прикончили?

Йейтс лишь молча посмотрел в ответ.

– Дьявольщина! – ругнулся Девлин.

– Хотите сказать, вы на моем месте не поступили бы точно так же?

Взгляды собеседников встретились. Схлестнулись.

– Если бы я убил Эйслера, я бы вам признался, – утвердил Йейтс. – Но я его не убивал.

Себастьян подошел к небольшому зарешеченному окну с видом на Пресс-Ярд. Этот двор назывался так потому, что здесь до недавнего времени арестованных, отрицавших свою вину, в буквальном смысле слова помещали под пресс: на грудь подозреваемого укладывали груз, увеличивая тяжесть до тех пор, пока человек не сознавался.

Или же пока его не раздавливало насмерть, после чего юридические тонкости уже не имели значения.

– Говорят, Даниэль Эйслер готовился продать крупный – очень крупный – голубой бриллиант. Вам об этом что-либо известно?

– Нет.

– А про человека по имени Джад Фой? Слышали о таком?

– Фой? Не думаю, – покачал головой заключенный. – Как он выглядит?

– Тощий. Неухоженный. Напоминает обитателя Бедлама.

На лице бывшего капера промелькнула усмешка:

– Право же, Девлин. Я, признаться, общаюсь с некоторыми типами из низов, но всему есть предел.

– А как насчет отставного лейтенанта Тайсона?

– Имеете в виду Мэтта Тайсона?

– Значит, вы с ним знакомы?

– Встречались несколько раз то тут, то сям. А что?

– Не в курсе, он вел какие-либо дела с Эйслером?

Подумав, Йейтс ответил:

– Должно быть, вел. Помню, как-то я столкнулся с лейтенантом на Фаунтин-лейн, хотя это было уже давненько. Примерно месяц назад.

– Вам известно, зачем он туда ходил?

– Нет. А что? Какое отношение имеет к этому Тайсон?

– Не знаю, – оттолкнулся от окна Себастьян. – Однако намерен узнать.

Лейтенант Мэтт Тайсон как раз собирался войти в боксерский клуб Джентльмена Джексона, когда приблизившийся к нему Девлин произнес: