Королевы-соперницы

— Я быстро. — Ребекка опустила на пол Рыжика, и он весело забегал по холлу. — Мне нужно взять грим, шпильки и китовый ус для корсетов. Ну, ты знаешь, обычные женские причиндалы.

Элпью кивнула и подошла к окну, выходившему на улицу.

Ей открылся весьма приятный вид: ряд магазинов, вывески которых покачивались на ветру. Слышался отдаленный треск мушкетных залпов, доносившихся с площади, и голос Ребекки, напевавшей в спальне.

Что имел в виду Рейкуэлл, напомнив Ребекке про ее «маленький секрет»? Элпью огляделась, подметив прекрасную обстановку комнаты. Неужели все актеры живут в такой роскоши? Стены были обиты шелковой парчой, зеркала в холле, как и блестящие зеркальные бра, очень напоминали венецианские. Мебель была украшена изящной резьбой.

Минуточку! Быть может, все это лишь фасад, как в доме графини. И возможно, все остальные комнаты в этом доме обветшали. Элпью на цыпочках прокралась через холл и вошла в помещение за приоткрытой дверью. Взору ее предстала еще одна прекрасно обставленная комната, полная дорогой мебели: красивый обеденный стол и стулья, большой дубовый ящик на буфете рядом с дверью. Элпью не могла удержаться, чтобы не заглянуть в него. Она взялась за крышку. Не заперто. Ящик был до краев наполнен сухими листьями. Элпью запустила в них руку. Чай! Элпью ахнула. Лучший сорт! Да эта женщина, должно быть, богата, как Крез! Все знали, какой роскошью был чай и сколько он стоил. А по аромату и размеру листьев Элпью поняла, что это самый лучший сорт. Большинство индийских лавчонок в городе продавали чай, по виду напоминавший пыль.

Элпью аккуратно опустила крышку и заглянула в буфет. Там, где она ожидала увидеть столовое белье или посуду, рядами стояли бутылки бренди. Вот это да, Ребекка, вероятно, богаче того шотландца, который владеет «Куттсом», новой банкирской компанией, на вывеске которой на Стрэнде красуются три короны.

— Ну как, все хорошо рассмотрела? — В дверях, сложив на груди руки и притопывая ножкой, стояла Ребекка.

Элпью отскочила от буфета и захлопнула дверцу, заставив его содержимое зазвенеть.

Она была уверена, что на ее лице застыло неплохое изображение Ужаса.

— Правильно, что вы боитесь, мистрис Элпью. — Ребекка устремила на нее грозный взгляд. — Уверена, если бы вы смогли по желанию изображать столь чистые эмоции, вы были бы лучшей актрисой во вселенной.

— Простите. — Элпью бочком отодвигалась от буфета.

— И, предупреждая ваши вопросы: да, у меня есть кое-какие деньги. Их оставил мне отец. Он был адвокатом. Вы же знаете, что юристы зарабатывают в сто раз больше всех остальных. — Ребекка вышла из комнаты, и Элпью последовала за ней в переднюю, где пришлось наполнить вещами коробку. — Вам не слишком тяжело?

Пока Элпью приподнимала коробку, Ребекка просмотрела письма. На одно она уставилась с недоумением, затем сломала печать. Побледнев, актриса уронила листок на стол и, пошатнувшись, опустилась на стоявший рядом стул.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Элпью взяла письмо. Ребекка закрыла лицо руками, из груди ее вырвалось рыдание. Текст состоял из вырезанных из газеты и небрежно наклеенных слов. Они составляли следующее предложение:

Графиня четыре раза прошла от артистического входа концертного зала на Вильерс-стрит до водопровода и далее, по дорожке вдоль берега реки — к парадному входу в концертный зал с Бэкингем-стрит. От заднего входа, где Анну Лукас в последний раз видели живой, до водопровода, где нашли ее тело, было меньше минуты ходьбы. Во двор и из двора водопровода выезжали тележки, но в остальном улицы были тихими. А вечером, как только зрители заполняли зал, здесь становилось темно и пустынно, чему была свидетелем сама графиня.

Она прошла мимо Водных ворот и посмотрела на окно Пипса.

— Спасибо, что оставили мою шляпу, — раздался за спиной графини голос. Она развернулась и увидела продавца имбирных коврижек, снимавшего с маленькой тачки жаровню и коробки с коврижками. — Обожаю Монтеверди.

— И вам спасибо, что спасли меня от позора в ту трагическую ночь, — сказала графиня.

— Бедная леди. — Торговец засыпал в жаровню куль угля. — Подумать только, я находился от этого места всего в нескольких ярдах и все равно ничего не видел.

— Совсем ничего? Вы уверены? — Графиня наблюдала, как он возится с трутницей, добывая огонь, а затем поджигает растопку. — Перескажите мне события всего вечера. Как вы их помните.

— Собиралась обычная публика с обычным сопровождением: факельщики, извозчики, лакеи, горничные. И разумеется, фанатики. — Торговец принялся раздувать огонь, и в воздух взметнулись искры. — Потом зрители пошли в зал, толпа любопытствующих поредела и рассеялась в ночи...

— Кроме?

— Меня, одного фанатика и группки мальчишек-факельщиков. Потом зрители снова вышли на улицу минут на десять, а когда вернулись в зал, то остались вы, те же мальчишки-факельщики и вихрем пронесшиеся титиры.

— Что случилось с фанатиком?

— Он ушел. — Торговец покачал головой. — Куда — не знаю.

— Как он выглядел?

— Обычно. Седеющие волосы, коричневая одежда, узкое лицо, черные глаза-пуговки, прищуривается, когда смотрит.

— Вы уходили со своего места? — Графиня посмотрела вдоль улицы в обе стороны. С данной точки даже днем невозможно было увидеть вход во двор водопровода. — Облегчиться?..

— Я действительно отлучился на берег, чтобы облегчиться. Ходил как раз перед перерывом. И потом еще раз после перерыва, когда пробежали титиры. — Угли засияли оранжевым светом. Мужчина положил на жаровню металлическую решетку, а на нее — несколько кусков коврижки, подогреть. — Добрая старая Темза — отличный нужник. Вернувшись, я увидел вас.

— А ее вы в ту ночь не видели?

— Анну Лукас? — Он взял висевший на поясе нож и перевернул куски коврижки. — Да, видел. Как раз когда спускался к песочку в первый раз, перед неожиданным перерывом, она там шла. Она завернулась в плащ и надвинула на лицо капюшон. Но я ее узнал... Ну, она же знаменитость. Она улыбнулась мне и подмигнула. Потом повернулась и пошла назад, туда, откуда пришла.

Графиня проследила его взгляд.

— Значит, она подошла сюда, а потом вернулась по дорожке, мимо водопровода.

— Да. Потом через несколько минут начали выходить зрители. — Он подцепил ножом кусок горячей коврижки, завернул в бумагу и подал графине. — Угощайтесь, мадам. — Себе он тоже взял кусок.

— Вы не заметили, может, уезжал кто-то приметный или...

— К концу перерыва отчалила гребная лодка, в нее села какая-то толстуха, которую костерили на чем свет стоит.

— Бастл! Вы ее видели?

— Нет, не видел, но вы же знаете перевозчиков. Я и с берега слышал их препирательства. — Он сдвинул шляпу на одно ухо. — Потом с воплями появились титиры, а когда промчались, то я увидел вас.

Графиня посмотрела на Пипсову дверь, где она пряталась в тени.

— Анна Лукас не казалась расстроенной?

Торговец наклонил голову набок.

— А должна была?

— В Музыкальном зале произошла сцена. Я думала, что она могла расстроиться.

— Правда? — Мужчина переступил с ноги на ногу. — Мне об этом ничего не было известно.

— Вы видели большую наемную карету, которая ехала по направлению к Стрэнду?

— Кареты приезжали и уезжали весь вечер.

— После титиров никто мимо вас не проходил.

— Нет. Я привел стражника из будки на Стрэнде, достал ваш парик и свернул торговлю. К тому времени у меня кончились коврижки. Я выбросил угли в реку и покатил свою тачку на Стрэнд, а там — домой. Убийца актрисы, должно быть, ушел по Вильерс-стрит.

— Или смешался с толпой зрителей. — Графиня доела необыкновенно вкусную коврижку и посмотрела на Водные ворота. — Или, возможно, прятался в темноте, пока мы все не разошлись.

Стрэнд оказался перегорожен стадом овец, которых гнали на Лондонский мост. Графиня пошла вперед, не обращая внимания на ругань кучеров и безмятежно улыбаясь разъяренным пассажирам, которые заплатили за удовольствие стоять на месте. Один мужчина торопливо поднял окно кареты, чтобы укрыться от любопытных глаз. Графиня видела Элпью и Ребекку, ожидавших ее на лужайке у Майского дерева, где находилась стоянка экипажей. Ребекка помахала графине рукой, когда та переходила дорогу у Сомерсет-хауса.