Когда рыдают девы

Ревность могла стать веским мотивом для убийства. Виконту нетрудно было представить леди Уинтроп, убивающую Габриель Теннисон в припадке ревности и религиозного фанатизма. Но он не мог вообразить, чтобы затем она расправилась с детьми и избавилась от их тел где-то в чащобе.

И все же, покидая поместье, Девлин заметил, что хозяйка стоит на краю сада и наблюдает за его отъездом.

И он задался вопросом, почему.

Себастьян осматривался посреди собственной библиотеки, изучая появившиеся там с утра новые коробки с книгами и бумагами, когда услышал звон колокольчика на входной двери. Через минуту на пороге возник Морей и прокашлялся.

– Да? – вопросительно глянул Девлин на дворецкого, который, казалось, на мгновение потерял дар речи.

– К вам некий субъект, милорд.

– Субъект?

– Да, милорд. Я взял на себя смелость проводить его в гостиную.

Виконт пытливо всмотрелся в застывшее лицо слуги. Обычно Морей оставлял всяких «субъектов» прохлаждаться в холле.

– Сейчас поднимусь.

Человек, стоявший у незажженного камина, был облачен во все черное: черные панталоны, черный сюртук, черные жилет и галстук. Только рубашка была белой. Склонив набок темноволосую голову, визитер всматривался в висевший над каминной полкой портрет графини Гендон. Когда Девлин шагнул в комнату и остановился на пороге, незнакомец с грацией танцора или фехтовальщика неторопливо обернулся.

– Вот мы и встретились, – произнес Себастьян и тщательно прикрыл за собой дверь. 

ГЛАВА 21

Мужчина по имени Джейми Нокс был гибким и высоким – даже выше Себастьяна, – с  вьющимися, почти черными волосами и глазами желтыми, словно у волка или дикого кота.

Себастьян привык думать, что похож на мать, хотя однажды ему сказали, будто у него глаза отца – его настоящего отца. И теперь, глядя в лицо стоявшему напротив мужчине, виконт размышлял, не является ли просто игрой воображения сходство его собственных черт с высокими скулами и легким изгибом губ хозяина таверны.

Но затем припомнил странное поведение своего дворецкого и понял, что дело не в воображении.

– Позвольте предложить вам бренди? – Девлин направился через комнату к пристенному столику, где стояли графин и стаканы.

– Да, благодарствую.

Произношение Нокса напоминало говор вчерашнего курчавого здоровяка и было отнюдь не  аристократическим.

– Откуда вы? – поинтересовался Себастьян, наливая бренди в два стакана.

– Судя по стрелковому полку, из Шропшира.

– Вы стрелок?

– Бывший.

Виконт протянул один из стаканов визитеру. Едва заметно поколебавшись, Нокс взял выпивку.

– Я сражался бок о бок с нашими стрелками в Италии и на Пиренеях, – сказал Девлин. – И часто подумывал, что упрямство, с которым  Наполеон вооружает свои войска исключительно мушкетами, в конце концов приведет к его поражению. 

– Может, вы и правы. Только не проболтайтесь про свою думку этому французскому мерзавцу, ладно? – Нокс отпил изрядный глоток бренди, не сводя пристального янтарного взгляда с лица Себастьяна. – А вы не больно-то похожи на вашего папашу-графа.

– Мне говорили, я пошел в мать.

Бывший стрелок мотнул подбородком в сторону портрета над камином:

– Это она?

– Да.

Визитер сделал еще один глоток:

– Я никогда не знал своего родителя. Матушка сказывала, будто он – капитан кавалерии. А ваш отец, часом, не состоял в кавалеристах?

– Мне об этом неизвестно.

В глазах хозяина таверны блеснул веселый огонек. Нокс осушил свой стакан с быстрой небрежностью человека, привычного к крепким напиткам, но отрицательно покачал головой, когда Себастьян предложил еще бренди.

– Вы расспрашивали про мой разговор с мисс Габриель Теннисон на прошлой неделе.

– Значит, вы не отрицаете, что стычка имела место.

– А чего отрицать-то? Леди прослышала, что я на полу в своем подвале нашел старинную мощеную картинку, и донимала меня, чтоб позволил ей взглянуть на находку. 

– Имеете в виду римскую мозаику?

– Точно. Голозадый толстячок сидит верхом на дельфине, а в руке держит гроздь винограда.

– И вы рассчитываете убедить меня, будто угрожали мисс Теннисон из-за какой-то мозаики?

Губы Нокса сложились в улыбку, но огонек в глазах сделался жестким и опасным. Хозяин таверны выглядел немногим старше Себастьяна, примерно тридцати трех-тридцати четырех лет.

– А я не грозился убить ее. Просто сказал, что пожалеет, если не отстанет. Шибко надо, чтоб какая-то ученая дамочка околачивалась возле моего заведения. Только во вред делу.

– Особенно, если она околачивалась рядом с вашими погребами.

– Вроде того, – хохотнул визитер, обвел глазами комнату, и довольное выражение медленно сползло с его лица. По меркам Мэйфера, жилище  виконта на Брук-стрит было небольшим, а его обстановка – элегантной, но не роскошной. Однако наблюдая, как Нокс изучает оценивающим взглядом атласные занавеси, изящные плетеные кресла у выходящего на улицу эркерного окна, слегка поблекший ковер, каминную полку из белого каррарского мрамора, Девлин ничуть не сомневался, что гостиная выглядит для стрелка с пустошей Шропшира иначе, чем для  него самого, выросшего в просторном великолепии особняка на Гросвенор-сквер и многочисленных графских имений.

– Славное тут у вас местечко, – с преувеличенным акцентом похвалил гость.

– Спасибо.

– Слыхал, вы на прошлой неделе женились.

– Женился.

– На дочери самого лорда Джарвиса.

– Именно.

Взгляды собеседников скрестились.

– Мои поздравления, – обронил Нокс. Отставив пустой стакан, он потянулся за черной шляпой, которую положил на соседний столик, водрузил ее на голову под щегольским углом, а затем отвесил слегка насмешливый поклон: – Бывайте, милорд.

Себастьян стоял у эркерного окна и наблюдал, как Джейми Нокс сходит со ступенек и удаляется вниз по улице. Виконт словно смотрел на собственного призрачного двойника.

Или на брата.

Несколько минут спустя Девлин все еще раздумывал возле окна, когда у крыльца остановилась знакомая желтая карета. С подножки экипажа с всегдашним изяществом спустилась жена и направилась в дом.

Геро вошла в комнату, стягивая на ходу желтые лайковые перчатки, которые бросила на одно из плетеных кресел.

– О, хорошо, – обронила она, – ты наконец-то встал.

– Обычно я стараюсь выбраться из кровати до наступления сумерек, – заметил Себастьян и получил в награду негромкий смешок.

Сегодня жена надела элегантное платье для выездов из зеленого атласа с отделанной рядами защипов юбкой и вышитыми на рукавах веточками желтых роз. Дернув завязанные под подбородком изумрудные ленты своей бархатной шляпки, Геро положила головной убор на кресло рядом с перчатками:

– У меня только что состоялась интересная беседа с Мэри Бурн.

– С кем?

– С миссис Бурн. Она приходится сестрой и Чарльзу Теннисону-д’Эйнкорту, и преподобному Джорджу Теннисону, отцу пропавших мальчиков.

Себастьян нахмурился, смутно припомнив слова парламентария о гостившей у него родственнице.

– И как, леди похожа на своего братца д’Эйнкорта?

– О нет, гораздо хуже. Видишь ли, она святая.

Девлин расхохотался.

– Нет, правда, я не преувеличиваю. Миссис Бурн – кальвинистка [13]. Ты представить себе не можешь, как она страдает, сознавая, что ее единственную ожидает блаженство на небесах, между тем как подавляющему большинству ее родных уготованы вечные адские муки.