Безжалостный Орфей

— Что нам мешает это повторить?

Детский вопрос застал врасплох. Хоть Лебедев четко распределил роли: кто ищет, а кто думает, но какое разделение, когда оба на волоске висят. И он сделал то, чего никогда бы не сделал еще вчера: позволил Коле развить свое мнение.

— Постараюсь скопировать его манеру… — сказал Гривцов, смутившись. — Извините, я не то…

— Ладно вам, не тяните.

— Спасибо… Итак, имеем двух мертвых барышень. Что между ними общего?

— Одна брюнетка, другая блондинка.

— Аполлон Григорьевич!

— Возраст примерно до двадцати пяти лет, хорошенькие, я бы сказал — симпатичные. Приехали из провинциальных городов. Учительницы… Намекаете, что кто-то так ненавидел гимназию, что теперь расправляется с учительницами? Не все были двоечниками, как вы, Николя.

— Мы сбились с простых вопросов, — одернули великого криминалиста, и он не нашелся чем огрызнуться. Действительно сбились. Лебедеву стало интересно, чем это кончится. Уж больно сосредоточенное лицо стало у Коли. Как будто собрал в кулак все извилины. Даже покраснел маленько.

— Извините, коллега, — сказал Аполлон Григорьевич. — Продолжайте…

— Что еще общего в барышнях?

— Содержанки недешевые…

— А в телесном, так сказать, плане?

— Не девственницы.

— Ну, Аполлон Григорьевич!

— Строгости у вас, коллега, и пошутить не даете… Правильно, так и надо. Я бы сказал, что комплекцией довольно схожи. Пухленькие, среднего роста.

— Сколько примерно весят?

— Не взвешивал. Не меньше пяти пудов [3]живого веса. Точнее, уже мертвого.

— Их взвешивали… То есть вешали уже мертвыми?

— Можете не сомневаться.

— Слышал, что мертвое тело еще тяжелее поднять, чем такое же живое…

Лебедев не ответил, но жевать перестал.

— Хотите сказать, что…. — начал он.

— Именно: нужна сила, чтобы их поднять и подвесить!

— Это еще ни о чем не говорит, любой мужчина средней комплекции, ну чуть крупнее вас, с этим справится. Да и вы бы справились. Хотя веревку еще закрепить надо. Может быть…

— Вот! — с тихим торжеством сказал Коля.

Искорка надежды, даже не искорка, а так, легкая тень промелькнула в душе. А ведь мальчишка не так глуп, как кажется. Вдруг чудо случится, и на самом деле нащупает ниточку. Надо помочь…

— У вас получается крупный, сильный мужчина, который может дотянуться до крюков, — сказал Аполлон Григорьевич. — И при этом совершенно невидимый.

— Разве мы определили, что был мужчина?

И этот детский вопрос поверг криминалиста в некоторую задумчивость.

— Что хотите сказать? — спросил он.

Коля не выдержал и заторопился, так хотелось ему скорее преподнести сюрприз:

— Я когда утром опрашивал свидетелей в «Дворянском гнезде», швейцар сказал, что вчера про Саблину двое спрашивали. Ближе к вечеру господин приезжал, остался в пролетке, мальчишку вместо себя послал. Но швейцар его заметил. А вот днем, почти сразу после полиции, приходила дама. И не простая. Швейцар описал ее как толстую громадину. Денег ему дала, чтобы он про нее забыл. Понимаете?

— Нет, — подыграл Лебедев.

— Ну, господин — это понятно: любовник приезжал. Что-то заподозрил, испугался и остался в пролетке, гонца вместо себя послал, а дама… Сегодня в гостинице я за углом стоял, чтобы не попасться на глаза приставу. И вдруг появляется дама. Смотрю на нее: что-то не так. Явно нервничает, так нервничает, что еле идет, сумочку теребит. Но вида представительного, в мехах. А сама — ростом с гренадера, высокая, крепкая. Заметила, что в номере полиция, и сделала вид, что ее не касается. Прошла мимо. Я обежал этаж и стал ждать. И знаете что? Она сразу спустилась по другой лестнице. Дама эта в номер к Лукиной шла, да только полиция ее спугнула. Но ее я хорошо запомнил, смогу опознать.

— Вы полагаете…

— Да я уверен! Хотя описания швейцара и той, что я видел, разнятся, но вы же знаете, как свидетели путаются в деталях. Главное, и в «Дворянское гнездо», и в «Центральную» приходила очень крупная дама. Бывают такие совпадения? Думаю, нет. Это была она…

Как радостно было, что мальчишка раскопал настоящую ниточку, требовалось проверить ее на прочность.

— Хотите сказать, что именно она — убийца? — спросил Лебедев.

— Не сомневаюсь! Приходила, чтобы проверить, все ли удалось. А вернее, ее тянуло на место преступления. Как любого убийцу. Интересно же.

— Я бы мог привести десяток аргументов, которые в пух и прах разобьют вашу теорию, но… Не буду этого делать. Допустим, вы правы. И вы вычислили убийцу… Да не прыгайте так, Гривцов, я только начал считать вас за серьезного человека… И нечего дуться… Итак, очень крупная дама появляется не в тех местах, где бы следовало, и не тогда, когда следует. Сделаем допущение, что именно она знает медицину и действие хлороформа, как это ни дико. Вероятно, ее что-то связывает с жертвами. Остается простой вопрос: что?

— Не знаю, — обреченно сказал Коля. — Но если представить, что…

— Стоп! Не нарушайте правила. Не будем фантазировать. Можно предположить, что она… Что ей…

Лебедев иссяк. Коля не смел нарушить торжественное молчание, пропитанное работой мысли.

— Вот что, коллега, — сказал Аполлон Григорьевич. — Что-то мы с вами упустили, какую-то деталь. Надо завтра вернуться и еще раз проверить места преступлений. Без этого наш логический домик рушится в прах. Ешьте эклеры…

Уговаривать не пришлось. От умственного труда в Коле разыгрался волчий аппетит. Горка пирожных растаяла как дым. Лебедев не без удовольствия наблюдал, как ребенок уплетает за обе щеки. Здоровый, молодой организм, все отдал сыску. Может, и будет из него толк. Посмотрим…

Как ни рвался Гривцов прямо сейчас нагрянуть в номер Лукиной или квартиру Саблиной, но ему было приказано отправляться домой, набираться сил на завтра. Сам же Аполлон Григорьевич расхотел ехать к развлечениям. Поздно, уже и представление кончилось. Опять только слушать упреки. Он неторопливо отправился к себе в департамент.

* * *

В здании на Фонтанке огни были потушены. Его встретил все тот же старичок-отставник, дружелюбно отдав честь. Лебедев как раз собирался и ему отдать долг вежливости, расспросив ветерана о здоровье. Но тот сунул клочок бумаги.

— Велено вам передать лично в руки, — сказал швейцар.

Лебедев развернул. Торопливым резким почерком было написано:

«Прочь с дороги! Не смейте приближаться. Берегитесь, или последствия будут ужасны».

— Кто принес? — спросил он.

Оказалось, какой-то молодой человек, закрывшись воротником, сунул и убежал. Похож на студента или приказчика, в темноте не разобрать. Аполлон Григорьевич поблагодарил за службу. И только у себя в кабинете дал волю бешенству, швырнув скомканную записку, а затем расколошматив лабораторные колбы, которые под руку попали.

А он еще подумывал отступить! Вот теперь уже точно обратной дороги нет. Мосты сожжены. Угрожать ему, Лебедеву? Да он лично перероет всю столицу сверху донизу. Еще пожалеют, что с ним связались!

Аполлон Григорьевич долго ходил по кабинету, выпуская пар и порой поглядывая в окошко. Тени, что следили за ним вчера, растворились. Набережная Фонтанки была тиха и пустынна. Редкие огни фонарей вырывали у ночи островки мостовой.

Заняться опытами или размышлениями, как планировал, он уже не мог. Нервное возбуждение требовало выхода. Лебедев поймал извозчика и поехал на Офицерскую. Там его примут в любой час.

* * *

Сны актрис — тайна, в которую не следует заглядывать. Вот, например, спит мирная барышня, которая со сцены поет лирические куплеты о весне, вечной любви и прочих томных страданиях. На первый взгляд — нет более мирного существа. И личико розово-миленькое, и реснички эдак трогательно вздрагивают. И храпит вполне музыкально. Но стоит волшебным образом открыть дверку в ее сновидения, как тут же захлопнете. Такое там творится, что и не передать. Кровь режиссеров хлещет ручьями, а головы соперниц-актрис падают как спелые яблоки. Вся ненависть и зависть, что в театре прячется за улыбками и поцелуйчиками, во сне обретает истинное лицо. Во снах актриса расправляется со всеми, кто лучше ее. И только она получает все главные роли. И весь восторг публики — ее. И стоит она одна на краю сцены, вся в крови подружек и цветах поклонников. Счастливая и гордая.