Граф Соколов — гений сыска

— Гости едут! — радостно, вполне по-девичьи крикнула она. — Я на балконе была, у дальнего леса видела кортеж.

Соколов-младший обрадовался вдвойне: гостям, и тому, что можно было прервать тяжкий разговор.

Генеральская воля

Аполлинарий Николаевич представил своему сиятельному отцу друзей. Старый граф был любезен и чуть ироничен. Каждому он сказал несколько слов тем принятым в высшем свете ласковым тоном, каким говорят с людьми не своего круга, то есть стоящими гораздо ниже на иерархической лестнице.

Появился старший лакей. Важным тоном, словно сообщая известие государственной важности, он произнес:

— Стол готов-с!

Соколов как самой почтенной даме протянул руку супруге пристава Диевского: могучей даме в широком платье из модного тем летом хорошего кумачового бархата. Старый граф повел к столу Наталью — жену миллионера Рацера, миниатюрную брюнетку восточного типа с чуть выпуклыми блестящими глазами, с толстой косой, два раза обвивавшей ее небольшую хорошенькую головку.

Супруга Кошко занедужила и прибыть не смогла. У Ирошникова его Ирина уехала на две недели к родственникам в Париж. Но больше всех горевал медик Павловский, который вместо праздничного стола занимался криминальным трупом.

Слуги зажгли свечи в массивных серебряных шандалах и поставили на стол две большие, золоченой бронзы керосиновые лампы, накануне нарочно купленные к случаю за пятьдесят рублей у “Мюр и Мерилиза” и почему-то называвшиеся “Селадоном”. Стол был красиво — заботами Анюты — украшен цветами. У каждого прибора лежало отпечатанное в художественной типографии Левинсона меню.

На балконе заиграл струнный квартет.

Проворные лакеи заставили стол холодными закусками: грибками, салатами, анчоусами, вынесли большое блюдо — на ледяных осколках лежали крупные устрицы.

После первого тоста (“За Государя и Российскую Империю!”) старый граф произнес:

Мы столько узнаем из газет о подвигах нашей замечательной полиции, что невольно готовы впасть в восторг. Впрочем, газетчики и существуют нарочно для того, чтобы водить за нос общество. Мне очень любопытно услыхать об этих подвигах из первых уст.

Гости несколько робели в присутствии столь важного государственного лица, приближенного двум последним Императорам, известного всей России. Не растерялся лишь Кошко. Просьбу он счел приказом. И как фигура начальственная, решительно вступил в дело.

Сушки

— Позвольте заметить, ваше превосходительство, что в нашем деле главное — найти ключик, ээ... так сказать, квинтэссенцию, чтобы раскусить козни злодеев. В моей обширной практике много любопытного. Однако я рискну занять ваше внимание историей, которая случилась со мной, так сказать, на заре века. Она имела большой общественный резонанс.

Служил я тогда в Риге, был тамошним начальником сыска. Однажды меня потребовал к себе сам генерал-майор Пашков, губернатор Лифляндии. Встретил ласково, на кресло показал. Говорит:

— Ты, Кошко, слышал, что в Мариенбурге с некоторых пор темные делишки творятся?

— Как не слыхать, ваше превосходительство, когда вся губерния говорит. — И осмелился, пошутил: — Только, надо заметить, что делишки вовсе не темные, а наоборот, светлые.

Губернатор изволил улыбнуться и продолжал:

— Да, в этом местечке уже несколько недель продолжаются пожары. Вчера ночью сожгли конюшню с рысаками у самого барона Вольфа — местного магната. Красного петуха пустили пастору. Местная полиция беспомощна. Тамошний брандмейстер Залит сбился с ног.

Приказываю срочно отыскать поджигателей. Шкуру спущу с них!

В тот же день я отправил двух своих агентов в Мариенбург. Карманы их набили деньгами. Сняли они жилье, стали по пивнушкам — их там две — ходить, щедрой рукой угощали аборигенов. Но к агентам народец отнесся с подозрением. За их счет винцо пил, но языки никто не развязывал. А пожары продолжались. Так минуло еще месяца три-четыре. Брандмейстер Залит грозится: “Ох, поймаю поджигателей, головы снесу негодяям!”

Дело до Государя дошло. Шутка ли: дома горят, люди погибли, а концов найти не можем. Поджигатели после себя никаких следов не оставляют, только на месте пожарища — сильный керосиновый запах.

Государь сделал выговор губернатору. Тот на меня ногами топает:

— Срочно найди злоумышленников или — в отставку! Долго я голову ломал: “Что предпринять?” И наконец додумался, приказал агентам:

— Пивнушку откройте, вот к вам народ и пойдет.

Среди пьяных разговоров все проведаете, местные правду наверняка знают.

Казна денег дала, пивнушку открыли. И вновь агенты плачутся:

— Не идут к нам, пьянствуют там, где привыкли.

Что делать? Ночь не сплю, другую бодрствую. А пожары уже более полугода продолжаются. Опять жертвы — сгорела какая-то старуха и ее внук. Главное — причина не понятна. Жгут всех подряд, но более других достается барону Вольфу и пастору. Губернатор грозит уже меня самого на Сахалин этапировать. И вдруг осенило! Вспомнил молодость, когда с приятелями захаживал в немецкий пивной зал на Измайловском проспекте. Ходили туда многие, за несколько кварталов обитавшие. И знаете, почему? Лишь потому, что там бесплатно к пиву давали соленые сушки. Грошовый пустяк, но, право, какая-то магия - именно сушка туда притягивала.

Отправил агентам несколько мешков сушек, научил, как действовать.

Жена Рацера округлила глазищи:

— Неужто подействовало?

— Именно! Навалились аборигены на дармовые сушки, пиво хлещут, пардон, пьют в три горла, языки развязались.

И вот однажды среди ночи ко мне на квартиру заваливается агент. С порога кричит:

— Всю правду вызнал! Поджоги устраивает сам брандмейстер Залит.

Диевский удивился, спросил Кошко:

— Зачем ему это нужно?

— Незадолго до описываемых событий скончался местный пастор. На вакантное место рассчитывал брат брандмейстера, но барон поставил своего человека. И тогда, в отместку, этот Залит начал устраивать пожары, чтобы баламутить народ и тем самым отомстить барону Вольфу.

Старый граф, внимательно слушавший рассказ, возмутился:

— До чего пали нравы государственных чиновников!

Сам поджигает, сам тушит, да еще награды и жалованье получает. И чем история закончилась?

— Мы провели обыск в доме брандмейстера, у его брата и двух подручных. Нашли большие запасы керосина, пороховые шнуры, несколько десятков аршин трута и прочее. Суд приговорил брандмейстера к восьми годам каторги с лишением всех прав состояния. На каторгу отправили и помощников злодея. А я получил от Пашкова денежную премию. Он восхищался: “Надо же, на сушку уловил злодеев! Ай да молодец!” Об этом и газеты писали.

Старый граф, маленькими глотками смакуя бургунское, одобрил:

— Браво, вы, сударь, поступили и впрямь остроумно! — И повернулся к сыну: — Ты, Аполлинарий, восхищен?

Без восторгов

Соколов молчал. Кошко победно посмотрел на него:

— Что же вы молчите, Аполлинарий Николаевич? Мне тоже интересно ваше мнение. — Начальник сыска явно ожидал похвал.

Тяжело вздохнув, Соколов промолвил, вдруг переходя на “ты”:

— Ты, Аркадий Францевич, сколько времени разоблачал злодеев?

— Ну, поболее полгода. А что?

— Пока ты беспомощно развлекался пивнушкой-сушкой, горели дома, гибли люди. Какой же это успех? Какие тебе награды? На месте губернатора я тебя выпорол бы и отправил в будочники. Все это дело можно было бы распутать быстрей, чем мы тут обедаем.

Кошко заносчиво привскочил со стула:

— Каким образом?

— На пожарищах, как ты сам сказал, всегда ощущался сильный запах керосина. Стало быть, надо начинать с владельца москательной лавки. Кто у него много керосина скупает, тот и поджигатель.

— Так он не сказал бы! — крикнул Кошко. — Они, собаки, все там запуганы. Каждый за себя дрожал.

— Сказал бы! По бегающим зрачкам и выражению лица я сразу бы догадался, что он правду знает. В конце концов облил бы его керосином и пригрозил зажженной спичкой. Мол, чик, и ты — факел!