Горбун лорда Кромвеля

– Мы хотим послушать, как она говорит! – раздались голоса из толпы.

– Задарма она разговаривать не будет! – заявила старая карга. – А если каждый из вас даст Табите по фартингу, тогда она покажет вам, на что способна.

– Любопытно посмотреть, в чем тут хитрость, – насмешливо фыркнул Пеппер.

Тем не менее, вместе со всеми остальными он бросил к подножию шеста медную монету. Старуха подобрала с грязной мостовой все монетки до единой и обратилась к птице.

– Ну, Табита, теперь можешь говорить, – разрешила она. – Скажи: «Храни Господь короля Гарри! Упокой Господи душу бедной королевы Джейн!»

Птица, судя по всему, не обратила на слова старухи ни малейшего внимания. Она по-прежнему переступала на своих чешуйчатых лапках и не сводила с толпы круглых стеклянных глаз. Внезапно она раскрыла клюв и изрекла пронзительным голосом, поразительно напоминавшим голос хозяйки:

– Храни Господь короля Гарри! Упокой душу королевы Джейн!

Сказать, что собравшиеся были потрясены, означало не сказать ничего. Те, кто стоял в передних рядах, подались назад, многие осеняли себя крестным знамением. Пеппер озадачено присвистнул.

– Что вы на это скажете, Шардлейк?

– Право, не знаю, – пожал я плечами. – Вероятно, здесь и в самом деле какая-то хитрость.

– Пусть скажет что-нибудь еще! – раздался в толпе голос какого-то смельчака. – Прикажи ей говорить!

– Табита, скажи: «Смерть Папе! Смерть римскому епископу!» – распорядилась старуха.

– Смерть Папе! Римский епископ! Храни Господь Короля Гарри! – завопила птица и расправила крылья, так что зеваки в тревоге затаили дыхание.

Я, однако же, сумел рассмотреть, что опасаться нечего: крылья были подрезаны, и диковинная птица не имела возможности улететь. Произнеся свою впечатляющую речь, птица принялась озабоченно чистить клювом перья у себя на груди.

– Приходите завтра к собору Святого Павла, еще не такое услышите! – воскликнула старая карга. – Расскажите всем, кого знаете, о Табите, говорящей птице из Индий. Мы с ней придем к собору ровнехонько в двенадцать. Да, вот такие птицы водятся в стране Перу. Там их тьма-тьмущая. И все они сидят в своих гнездах и разговаривают по-человечески.

С этими словами старуха, проворно подобрав с земли еще пару монет, схватила шест с отчаянно бьющей крыльями птицей и исчезла в дверях таверны.

Люди, возбужденно обмениваясь впечатлениями, начали расходиться. Я взял Канцлера под уздцы и двинулся шагом вдоль по улице. Пеппер и его молодой друг шли рядом.

Диво, которому Пеппер только что стал свидетелем, заставило его отказаться от обычного пренебрежительного тона.

– Я слышал уйму историй о чудесах, которые творятся в стране Перу, той, что завоевали испанцы! – в волнении восклицал он. – И я считал все это выдумками, которые не стоит принимать на веру! Но после того, что мы сейчас видели… О, Пресвятая Дева!

– Не сомневаюсь, все это не более чем мошенничество, – невозмутимо заметил я. – Вы не обратили внимания на глаза этой птицы? Пустые, стеклянные глаза, без всякого проблеска ума! А помните, как она вдруг прекратила говорить и начала чистить перья? Существо, наделенное разумом, никогда так не поступит.

– Тем не менее, птица разговаривала, сэр, – возразил Майнтлинг. – Мы слышали это собственными ушами.

– Но говорить можно, не понимая смысла слов. Думаю, птица просто повторяла слова старой ведьмы. Ведь и собака бежит к хозяину, когда он зовет ее. Кстати, мне доводилось слышать о говорящих сойках.

Оказавшись в конце улицы, мы остановились.

– Возможно, вы правы, Шардлейк, – усмехнулся Пеппер. – Ведь паства в церкви тоже тупо повторяет за священником латинские молитвы, не понимая ни слова.

В ответ я молча пожал плечами.

Подобное замечание относительно латинской мессы показалось мне излишне пренебрежительным, но сейчас у меня не было ни малейшего желания затевать спор на религиозные темы.

– Увы, я вынужден вас покинуть, – заявил я, отвесив поклон. – Мне назначен прием у лорда Кромвеля, в Вестминстере.

На молодого человека мое сообщение произвело сильное впечатление, да и на Пеппера тоже, хотя он приложил все усилия, чтобы это скрыть. С самой безразличной миной я вскарабкался в седло и пришпорил Канцлера. Адвокаты – это величайшие сплетники, которых Господь когда-либо посылал на эту грешную землю. Я понимал, что моей деловой репутации отнюдь не повредит, если Пеппер растрезвонит повсюду о личной аудиенции, которой удостоил меня главный правитель. Эта отрадная мысль согревала мне душу, однако удовольствие мое вскоре было отравлено непогодой. Когда я проезжал по Флит-стрит, первые дождевые капли упали на пыльную дорогу, и вскоре дождь хлынул как из ведра. Порывы резкого ветра бросали холодные струи мне в лицо, однако я был вынужден продолжать путь, прикрыв голову капюшоном дорожного плаща.

К тому времени как я добрался до Вестминстерского дворца, дождевые струи превратились в сплошные потоки. Улицы опустели, а с несколькими промокшими до нитки всадниками, попавшимися мне навстречу, мы обменялись сочувственными восклицаниями.

Несколько лет назад король оставил Вестминстер, перебравшись в великолепный новый дворец в Уайтхолле. В настоящее время Вестминстер использовался главным образом для заседаний различных судебных палат. Палата, в которой подвизался Пеппер, была основана сравнительно недавно и занималась перераспределением имущества малых монастырей, ликвидированных в минувшем году. Здесь же располагались конторы служащих лорда Кромвеля, численность которых в последнее время возросла неимоверно. Таким образом, Вестминстер являлся весьма оживленным местом.

Обычно во внутреннем дворе во множестве толпились облаченные в черное адвокаты, бурно обсуждавшие подробности недавних процессов. В укромных уголках государственные чиновники приглушенно спорили или строили свои бесконечные заговоры. Но сегодня дождь загнал всех под крышу, и двор был почти пуст. Лишь несколько бедно одетых, насквозь промокших людей понуро стояло у дверей Палаты перераспределения. То, несомненно, были монахи из уничтоженных монастырей. Как видно, они явились в суд, дабы испросить обещанного королевским актом направления в приходы. Чиновник, в обязанности которого входило отвечать на их запросы, отсутствовал – возможно, то был господин Майнтлинг, встреченный мною у таверны. Внимание мое привлек пожилой человек с гордым и благородным лицом, в одеянии цистерцианского монаха. Капли дождя стекали с его капюшона. Появившись в монашеской одежде поблизости от кабинета лорда Кромвеля, старик рисковал навлечь на себя новые неприятности.

Бывшие монахи обычно имеют унылый и несчастный вид, но на лицах этих людей застыло выражение самого неизбывного отчаяния. Присмотревшись, я заметил, что взгляды их устремлены к двум большим повозкам, стоявшим у стены. Возчики, на чем свет стоит, ругая дождь, заливавший им глаза, торопливо разгружали телеги. Поначалу мне показалось, что они складывают вдоль стен дрова, однако, когда Канцлер подошел поближе, я разглядел, что в телегах нечто иное – ларцы для мощей, распятия, покрытые богатой резьбой, деревянные и гипсовые статуи святых. Я понял, что это предметы церковной утвари, принадлежавшие монастырям, существованию которых реформа положила конец. Все эти реликвии, которым еще совсем недавно поклонялись, как величайшим святыням, ныне валялись под дождем, подобно грудам ненужного хлама. Я невольно содрогнулся, но, поборов неприятное чувство, холодно кивнул бывшим монахам и направил Канцлера в арку.

Поставив жеребца в стойло, я насухо вытерся полотенцем, которое подал мне конюх, и отправился во дворец. Стражник, которому я предъявил письмо лорда Кромвеля, провел меня сквозь лабиринт запутанных коридоров во внутренние покои дворца. Наконечник его начищенного до блеска копья сверкал подобно путеводной звезде.

Мой провожатый распахнул передо мной тяжелую дверь, по обеим сторонам которой застыли два других стражника, и я оказался в длинном, узком зале, ярко освещенном множеством свечей. Некогда в этом зале стоял огромный трапезный стол, но теперь помещение было сплошь заставлено конторками, за которыми озабоченные клерки разбирали кипы бумаг. Старший из них, круглый коротышка с перемазанными в чернилах пальцами, бросился мне навстречу.