Лейтенант и его судья

«Значит, снова фрау Габриель», — подумал Бока, спускаясь по лестнице.

Фрау Габриель — значит, пражская ветчина и вино; темноволосая нервная жена генерала — это шампанское и паштет из гусиной печенки; маленькая танцовщица из венского кордебалета — непременно шоколадный торт и ликер. Между Бока и Мадером существовала молчаливая договоренность, согласно которой любовные приключения капитана его, Бока, вообще не касались. На время визита какой-нибудь дамы Бока исчезал, но приход и уход женщины не оставались для него незамеченными, так как окно его комнатушки выходило на лестничную клетку. Мужская солидарность и врожденное чувство такта удерживали его от того, чтобы кому-нибудь, включая знакомых капитана, хотя бы словом об этих визитах обмолвиться.

В этот раз Бока приметил у капитана легкое беспокойство. Обычно перед свиданием Мадер был в прекрасном настроении, особенно с Анной Габриель. Она относилась к тем женщинам, с которыми и он, Бока, не прочь был бы переспать, что, после всего слышанного о ее любовных похождениях, не было чем-то несбыточным. Будучи дочерью майора кавалерии, она, по слухам, не отказалась бы и от интрижки с простым солдатом. Некоторые утверждали, что именно из-за неуемного и беспорядочного сексуального аппетита Анны ее отец вынужден был рано оставить военную службу.

Анна Габриель была стройной женщиной с несовременной, мальчишеской фигуркой, худощава и плоскогруда. Ее кожа цвета слоновой кости, миндалевидные угольно-черные глаза и слишком большой для ее маленького, овальной формы лица рот придавали ей столько невыразимого шарма, что против него лишь немногие могли устоять. В течение двух лет учебы Мадера в военном училище ее отец, майор барон Йоганн фон Кампанини, руководил курсом верховой езды. Тогда двадцатидвухлетняя Анна выглядела робкой, худенькой девушкой лет пятнадцати. Но довольно многие из курсантов, в том числе и Мадер, знали по опыту, как обманчив может быть внешний вид. В постели она оказалась совсем не робкой и отнюдь не худенькой.

Вопреки ее репутации, рано или поздно должно было случиться так, что какой-либо свежеиспеченный офицер падет жертвой ее шарма и сделает Анне предложение. Обер-лейтенант Фридрих Габриель, блестящий и многообещающий выпускник военного училища, был именно тем, у кого хватило на это и любви и решимости. Конечно, женитьба на Анне означала внезапный конец его военной карьеры. Даже если бы он раздобыл тридцать тысяч залога, которые были очень желательны, это все же не давало возможности супругу Анны фон Кампанини получить должность в Генеральном штабе. В лучшем случае он был бы отправлен служить в какой-нибудь медвежий угол в Галиции или Далматии.

Для Анны обер-лейтенант Габриель принес большую жертву — он вышел в отставку. Поскольку его образование не могло служить ему основой для занятия чем-то прибыльным или перспективным, он занял скромное место почтового служащего. Все знавшие его глубоко сожалели об этом и сочувствовали ему. Габриель был, таким образом, вторым офицером, чья карьера была разрушена дочерью инструктора верховой езды. Но вопреки всем предсказаниям их брак оказался на редкость счастливым. Так, во всяком случае, единодушно утверждали все их друзья, которые поддерживали с ними отношения.

Мадер потерял после свадьбы чету Габриель из виду. Однажды октябрьским днем, четыре года спустя, он случайно столкнулся с Анной в кондитерской Демеля и тотчас привел ее прямиком в свою квартиру и в свою постель.

В ноябре она была у него дважды. Их любовные игры были, как и ранее, довольно изощренными, но теперь еще более страстными. Ненасытность Анны, которая вначале льстила самолюбию Мадера, теперь начинала его беспокоить. Ему было досадно признать, что он не всегда оказывался на высоте. Это открытие было для него шоком, особенно когда это повторилось и он не смог в полной мере соответствовать роли любовника.

В сентябре он завел небольшую интрижку с женой одного генерала. Однажды эта дама, к его удивлению, приняла всерьез сделанное им в шутку приглашение посмотреть его новые обои. День был для этого времени года необычайно жарким и душным. Она была одета в закрытое белое кружевное платье с черными шелковыми бантами и чрезвычайно надушена ароматом майских колокольчиков. Мадер терпеть не мог тяжелых духов, гораздо больше ему нравились естественные ароматы: запах высохшего на солнце белья или чисто вымытой водой с мылом женской кожи. Воздух в комнате действовал угнетающе, и присутствие женщины вызвало в его душе ощущение дискомфорта.

— Как мило с вашей стороны, что вы пришли, — промямлил он, так как ничего более оригинального ему в голову не пришло.

Он взял правую руку дамы, расстегнул достающую до локтя лайковую перчатку и запечатлел поцелуй на розовой влажной коже обнаженного запястья, затем повторил эту процедуру с ее левой рукой. Это была обычная полная эффекта прелюдия — символическая увертюра к пьесе, которая должна была затем последовать.

И в этот момент Мадер почувствовал, что с ним что-то не в порядке. Легкая вибрация должна была пронзить его тело от горла до бедер, сигнал, что его мужское начало готово к действию. Были времена, когда один лишь взгляд на ножки садящейся в омнибус девушки возбуждал его. Теперь же, когда он находился наедине с очень привлекательной женщиной, которая, придя к нему на квартиру, ясно дала понять о своих намерениях, — он оставался холодным и безжизненным, как мраморная плита на могиле старика.

Они стояли в центре комнаты, он по-прежнему держал ее руку. Она улыбалась ему, полная ожидания. У нее были красивые, здоровые зубы, но слегка неравномерно расположенные резцы и острые клыки придавали ее, в общем хорошенькому личику несколько хищное выражение. Волосы ее были блестящие, иссиня-черные, а над верхней губой чуть заметные усики. В военных кругах ее прозвали одалиской из-за роскошных, с налетом восточного колорита форм и явной слабости к ярким краскам и броским украшениям. Ее отец, банкир еврейского происхождения, принял католичество, когда три его дочери выросли и стали появляться в обществе. Самая старшая из них теперь была супругой министра, другая стала монашкой. Третья была гостьей Мадера: Лили Венцель.

— Не хотели бы вы присесть? — Мадер отпустил ее руку и отодвинул стул.

Выражение лица женщины явно свидетельствовало о том, что она готова пренебречь общепринятыми условностями. Мадер занял себя тем, что откупорил бутылку, которая лежала в холоде, налил шампанского и предложил гусиный паштет. Она залпом выпила два бокала охлажденного вина, но от паштета отказалась.

— Жара просто невыносима. — Она нервно обмахивала себя маленьким веером, который был изготовлен из таких же кружев, что и платье. — Как вы думаете, не лучше ли открыть окно? — А когда он поднялся, тут же сказала: — Ах, оставьте, будет еще жарче. Мне не надо было надевать это платье. Вы, мужчины, даже не знаете, как вам хорошо. — Она теребила свои крючки сзади у шеи. — Мне кажется, что все портные ненавидят нас, женщин: кругом они вставляют эти ужасные корсетные косточки. Наверное, вся моя кожа — сплошная рана. Вас не шокирует, если я вас попрошу расстегнуть мне крючки? — И добавила, хихикая: — Разумеется, только у шеи.

Он послушно обошел стул и стал нащупывать под ее прической верхний крючок. Кожа под пальцами была горячей. Лили встала. Медленно и педантично он расстегнул один крючок за другим до талии. Узкое платье распалось надвое, как переспелый арбуз. От его прикосновения она слегка вздрогнула, дыхание ее участилось, но заметное возбуждение гостьи только напугало Мадера, так как он по-прежнему ощущал себя не способным к активным действиям. И ее вины здесь не было. От полуобнаженного женского тела веяло теплым животным ароматом. Он скользнул рукой под ее тонкую шелковую сорочку и ощутил полную крепкую грудь с набухшими под его пальцами сосками.

Еще совсем недавно Рихард Мадер с восхищением обнаруживал под многочисленными модными юбками, закрытыми блузками, сапожками, чулками, корсетами и нижним бельем теплое, желанное женское тело. Но теперь, с Лили Венцель, он не мог ощутить в своем теле ни малейшего следа страсти. Мадер был в смятении. В свои тридцать лет в плавании, в беге или на скачках он по-прежнему мог дать фору любому из своих друзей, его мозг работал с точностью и быстротой хорошо смазанного механизма. Не было ни малейшего основания, почему он в свои цветущие тридцать лет должен стать импотентом. Сама эта мысль повергла его в ужас. С резкостью, заставившей Лили Венцель вскрикнуть, он привлек ее к себе и прижался губами к ее рту. Она живо откликнулась на его порыв и язычком скользнула сквозь его зубы. Несколько мгновений они стояли, обнявшись. Она задыхалась, а он чувствовал, как холодный пот струится у него по спине. И вдруг Мадер с отчаянием понял, что этот театр нужно немедленно прекратить, если он не хочет, чтобы этот день закончился скандалом и позором. Он резко отстранился от ее губ и сделал шаг назад. Лили стояла с приоткрытым ртом, застыв в позе полного самоотречения. Затем с испуганным выражением лица она произнесла горячим шепотом: