Адская ширма

Глядя на ее встревоженное лицо, Акитада вдруг почувствовал себя виноватым из-за того, что сорвал на ней свой гнев на Кобэ.

— Прости, — пробормотал он. — Тебе не о чем беспокоиться. Просто меня обидели — оскорбили мою чертову гордость и чувство собственного достоинства. Пошли. Если хочешь, я тебе расскажу.

Личико Ёсико просветлело, и она последовала за ним в его комнату.

— Шелк-то хоть доставили? — спросил Акитада, оглядывая ее скромное темно-синее кимоно.

— Да! Об этом я и хотела тебе сообщить! Только знаешь, Акитада, не надо тебе было покупать для меня такую роскошную материю. И зачем два отреза да еще ткань для отделки? Да у меня в жизни не было ничего столь дорогого и роскошного! Наверное, заплатил целую уйму денег? Акитада улыбнулся:

— Ну, не такую уж и уйму. И потом, сестричка, я же теперь человек состоятельный, и увидеть тебя в красивом наряде для меня великая радость.

— Я тебе очень благодарна, братец, только, наверное, не придется мне их много носить. Особенно розовое.

— Почему?

— Из-за матушки.

В первый момент Акитада даже воспылал гневом к матушке, когда представил, что даже в этом она отказывает родной дочери. Но потом он сообразил, в чем дело. Устыдившись своих мыслей, он сказал:

— Да, сестрица, мы действительно должны быть готовы надеть траур, когда придет время. Правда, возможно, все не так и плохо.

Но Ёсико покачала головой:

— Нет, это скорее всего произойдет до наступления весны. Боюсь, даже совсем скоро. Она уже начала отхаркиваться кровью.

Акитаду одолело уныние.

— А что говорит врач? Ёсико потупилась.

— Он говорит, конец близок.

— И она не требовала меня к себе?

Ёсико молча покачала головой. Акитада сидел, растерянно разглядывая свои руки. «Как же сильно она, должно быть, ненавидит меня», — подумал он. Он чувствовал, что мать оставит ему в наследство эти вечные горькие сомнения и отчужденность. Тяжелый вздох вырвался из его груди.

— Она очень больна, — осторожно проговорила Ёсико. — Даже на себя совсем не похожа.

Акитада не ответил.

— А у тебя усталый вид. Ты ел что-нибудь в городе?

— Что? Нет. Был так занят, что забыл.

Ёсико ушла и вернулась с миской лапши и порцией рисовых колобков на подносе. Она тихонько наблюдала, пока он ел. Аппетита не было, но после еды он почувствовал себя лучше. Отставив в сторону недоеденную лапшу, он сказал с благодарностью:

— Все-таки хорошо, что я вернулся. — И, поморщившись, торопливо поправился: — Вернее, к тебе. Ведь в этом доме я никогда не был счастлив.

Слова его поразили Ёсико.

— Ну зачем ты так?! Это же твой дом, не матушкин и не мой. И не позволяй ей отравлять здесь твою жизнь, жизнь Тамако и малыша. Когда-нибудь и этот дом снова наполнится счастьем. Наша семья жила здесь на протяжении многих поколений и будет жить благодаря тебе.

Акитада оглядел свою комнату и неухоженный сад за окном, который сейчас был так же завален опавшей листвой, как двор Нагаоки. Со стороны матушкиных покоев доносились заунывные голоса монахов, назойливо проникавшие даже в это его личное убежище. Как и жилище Нагаоки, этот дом тоже пребывал в запустении, но слова Ёсико все же задели какую-то струну в его душе. Она была права. Это в его руках — вернуть жизнь в родовое гнездо. Тамако быстро разделалась бы с сорняками, превратив эти заросли за окном в настоящий цветущий сад, где их сынишка Ёри, а потом и другие дети играли бы и резвились, и тогда только их веселые голоса и смех слышались бы в доме вместо тягостных заупокойных молитв. Акитада улыбнулся.

— Ну вот, так-то лучше, — сказала Ёсико. — А теперь расскажи-ка мне, что у тебя случилось. Что так расстроило тебя?

Решив не упоминать о неприятностях Тосикагэ, Ахитада поведал ей, как ночевал в монастыре, как потом встретил в городе Кобэ и как в итоге оказался вовлеченным в историю с убийством жены Нагаоки.

— Глупо было с моей стороны сердиться на Кобэ за этот отказ, — признался он под конец. — Все дело в том, что я теперь уже привык, чтобы мне подчинялись. И никто уже давно не разговаривал со мной в таком тоне. — И он с улыбкой прибавил: — Теперь понадобится время и усердие, чтобы снова стать нормальным человеком.

Ёсико не улыбалась и молчала. Акитада с ужасом заметил, как она побледнела и ее большие глаза наполнились испугом. Проклиная себя за то, что поделился с ней своей страшной историей об убийстве и ночном кошмаре, он поспешил извиниться.

— Да нет, ничего, — сказала она, жалобно улыбаясь. Только что же теперь будет? Кто поможет этому бедолаге? Неужели ты, Акитада, ничего не можешь поделать? А не воспользоваться ли твоим положением? Или обратиться к твоим влиятельным друзьям.

— Конечно, нет. Я не настолько самонадеян. К тому же пока никоим образом не ясно, что этот человек невиновен.

— Но как же так? Он не может быть виновен! Ты же сам сказал, что сомневаешься в его вине.

Акитада вздохнул.

— Да, милая сестрица, сказал. Но это разные вещи — быть неуверенным в вине и быть уверенным в невиновности. Меня смущает то, что у него имелся мотив. И то, что жену Нагаоки задушили перед тем, как искромсать на куски, говорит о том, что убийцей был не пьяный маньяк. Это выглядит попросту нелогично. Вот и все.

— Да это мог сделать кто угодно! Например, муж. Он, наверное, был зол на брата, если подозревал его в любовной связи со своей женой. Может, он-то и убил ее и выставил все так, чтобы подумали на брата. Это была бы идеальная месть, не так ли?

Она говорила с жаром, чуть подавшись вперед и глазами умоляя согласиться. Акитада не мог не прислушаться к ней. Конечно, она была права насчет мотива самого Нагаоки, и он сразу же сказал ей об этом.

— Только вот руки у меня связаны, — прибавил он. — Кобэ не разрешит мне побеседовать с заключенным, а я должен это сделать, чтобы понять, что произошло в монастыре и каковы были отношения между двумя братьями и женой Нагаоки. — Он замолчал и с тревогой посмотрел на Ёсико. — У тебя все в порядке? У тебя немного возбужденный вид. Может, нам больше не говорить об этом деле? Скажи лучше, как по-твоему, не зайти ли мне к матушке?

Потупившись, сестра некоторое время разглядывала руки, потом, собравшись с силами, сказала:

— Наверное, лучше завтра. Боюсь, она может совсем возбудиться да начнет еще снова харкать кровью.

Акитада закивал. Ёсико явно считала, что его появление в покоях матушки настолько не обрадует ее, что может ускорить ее смерть.

— Тогда я, наверное, немного почитаю, — сказал он и дождался, когда сестра безмолвно поднимется и уйдет.

Остаток дня он провел в унынии расстроенный тем, что не может с правиться с неприятностями, навалившимися на него сразу по приезде. Ненависть матери к нему даже в ее нынешнем положении действовала на него угнетающе, но еще были неприятности Тосикагэ, потенциально угрожавшие не только самому Тосикагэ, но также Акико и их еще не родившемуся малышу. Несчастная доля Ёсико да и его собственное неясное будущее тоже давили на него тяжким грузом.

Он скучал по жене и сыну. Тамако и Ёри (полное имя малыша было Ёринага) до сих пор были для него всем в жизни. Он надеялся, что с ними все в порядке. Особенно он волновался за трехлетнего Ёри — ведь маленькие дети так всегда подвержены внезапным болезням и напастям. А еще он боялся, как бы они не наткнулись в пути на разбойников. Тут оставалось уповать только на Тору и Гэнбу — они сильные и опытные воины и, несомненно, сумеют защитить его семью. К тому же там есть еще носильщики и наемные всадники. Сэймэй, секретарь Акитады, конечно, слишком стар, чтобы противостоять грабителям, зато на выручку всегда может прийти его мудрость. И все же…

В конце концов Акитаду сморил сон. Он провел беспокойную ночь, ворочаясь с боку на бок и беспрестанно просыпаясь от тревожных мыслей. За окном без умолку голосили монахи. «Интересно, сколько стоят их услуги? — подумал Акитада. — Надо будет поинтересоваться у Ёсико, какого пожертвования ждет теперь монастырь». Потом он слышал среди ночи, как кто-то пробежал, после чего монахи запричитали еще громче. Акитада вскочил, накинул на себя кое-что из одежды и стал ждать, что его позовут в матушкины покои.