Деревянная грамота

— Как к церковке идти!

— Да там с обеих сторон храмы Божии! — вмешался Ивашка.

Не дожидаясь супружеской разборки, Стенька выскочил за дверь.

Природная любознательность не впервые тихонько подсказывала ему: Степан Иванович, обрати внимание! Вроде и слов никаких загадочных не было, и взглядов многосмысленных, однако есть нечто странное в отношении Ивашки Шепоткина к этому парню Нечаю. На бабу он орать горазд — надо полагать, и седьмая вода на киселе, нищий родственничек, должен был от него немало гнилых словес услышать. А Ивашка с этой здоровенной орясиной лучше, чем с родным сыном, обращается… Опять же, чего проще — Нечая за бабкой послать?

И что бы это значило?

Стенька поспешил через двор, опасливо поглядывая на кобеля Арапа. Но не Арап, а Нечай заступил ему дорогу.

— Чего тебе, свет? — спросил Стенька.

— Просьбишка у меня.

— Ну, говори!

— Возьми меня с собой! — выпалил Нечай.

— Куда, к бабке Козлихе, что ли?

— К бабке?..

Парень имел такой разочарованный вид — Стеньке поневоле сделалось его жалко.

— Ну, я заместо Марфицы за бабкой сбегаю, — объяснил ярыжка. — А ты что сам за ворота выйти боишься?

— Да дядька Иван не велит!

— Чего ж это он не велит? Украдут тебя, что ли, за воротами?

— Не велит — да и все тут! Говорит — ты человек лесной, ты в городе потеряешься! Ищи тебя потом! И злые люди, говорит, вокруг пальца обведут! Весной только, говорит, найдем тебя, когда сугробы стают!

— А на что ты злым людям сдался? — разумно спросил Стенька. — Шуба на тебе не соболиная, вообще никакой, денег тоже, поди, и алтына не имеешь. Какой им с тебя барыш?

— Да и не дамся я им! — со всем возмущением восемнадцатилетнего плечистого верзилы добавил Нечай. — А вот потеряться — это дядька Иван прав! Как меня сюда везли — то и дело поворачивали. А улицы-то все одинаковые! А на торгу, сказывали, целая площадь полным-полна людей! Человек сто, не меньше! Вот где потеряться можно!

— Пошли! — решительно сказал Стенька. — Пока до бабки Козлихи добежим, ты и расскажешь, откуда такой взялся. Сто человек! Да там двадцать раз по сто! А то и поболее!

— Откуда же их столько набралось? — спросил потрясенный Нечай.

— Москва же!

— Ого!

— Сам-то ты откуда?

— А из Бунькова! — гордо отвечал парень. — Неужто ты Бунькова не знаешь?

И всем видом показал изумление.

Они как раз вышли в калитку, и Стенька быстрым шагом припустил в сторону церкви. Нечай шел рядом, вроде и не торопясь, однако длинные ноги позволяли ему идти вровень со спешащим Стенькой без малейшей суеты.

— Город это, что ли? — спросил Стенька.

— Вроде города… — не совсем уверенно молвил Нечай.

— И где же твое Буньково?

— А за Ивановкой.

— Еще того не легче!

Стенька кинулся наперерез первой же тетке.

— Слышь, где тут бабка Козлиха проживает?

— А вон, молодец!

— Бог в помощь! — запоздало приветствовал тетку Стенька и повернул к калитке в почерневшем заборе.

— Ты и Ивановки не знаешь?

— Погоди ты! — прикрикнул на парня Стенька. — Дай бабку сыскать! Потом про города с деревнями рассуждать будем!

Бабка Козлиха первым делом принялась выспрашивать Стеньку — тяжелы ли были сани, громко ли выл Ивашка Шепоткин, и выл ли, лежа потом в санях в неподвижности. При этом она увязывала в холстину травы с корешками, которые снимала со стены.

Стенька с Нечаем, который непонятно как и поместился в бабкиной избушке, молча и дружно поворачивали головы — с такой скоростью металась взад-вперед старенькая, скрюченная, но безмерно разговорчивая и шустрая бабка.

— Ну, ступайте! — прикрикнула она. — Не оставлять же вас в избе!

Вышли на двор — и тут бабка понеслась вперед. Кабы не черный плат — то была бы она, маленькая и стремительная, как мальчишка, выпущенный поиграть в снегу.

— Не знаешь, стало быть, Ивановки, — огорченно сказал Нечай. — А от нее до Касимова, сказывали, верст пять всего.

— Вот оно что, касимовский ты! — об этом Стеньке следовало и самому догадаться, Нечай при всем своем пригожестве, при светлых кудрях и румяных щеках, глаза имел раскосые и скулы высокие. В тех краях немало служилых татар проживало — должно быть, кто-то нечаевой бабке и пособил…

— Буньковский.

— Как же ты в Москву-то из такой дали заехал?

— А купец Рудаков привез.

— И зачем же ты тому купцу на Москве понадобился?

— Кабы я знал! — воскликнул Нечай. — Купец сказывал — на Москве житье привольное, каждый день калачи и пряники едят, можно в Кремль пойти и самого царя увидеть!

— Выходит, он тебя царя смотреть повез? — Стенька поглядел снизу вверх, пытаясь по лицу собеседника понять, не шутит ли тот.

Но Нечай не шутил — он искренне был огорчен, что из такой дали завезли в столицу да и держат взаперти.

— А к дядьке Ивану ты как попал? — заехал с другого конца Стенька.

— Так мы ж все вместе ехали!

Стенька вспомнил — и точно, Ивашка в приказе вопил, что куда-то ездил на полгода, почему и заложил женку Марфицу за пятнадцать рублей.

— Купец, стало быть, тебя сманил, а у дядьки Ивана ты поселился?

— Да они сговорились, чтобы я тут жил! Купец-то за меня кормовые деньги дядьке Ивану дал, по две деньги на день.

— А чем это ты ему так полюбился, что он за тебя кормовые деньги вносил? — чем дальше, тем более странным казался Стеньке Нечаев приезд в Москву…

— А за жернова!

— Какие жернова?..

Они уже почти подошли к шепоткинским воротам. Чтобы услышать поболее, Стенька удержал верзилу у калитки.

— А то ты не знаешь! Наши касимовские жернова всюду славятся! Как зима так к нам за жерновами и едут! Которые купцы красную юфть возами берут, которые — сукно. Я одного видел — сита с решетами вез, и ничего больше! Разве это товар! Его и девка погрузит! А вот жернова грузить — это такое дело!..

— Так ты что, жернова там у себя, в Бунькове, тесал? — Стенька окончательно перестал понимать, кто таков Нечай и за каким чертом привезен на Москву.

— Нет, в лес с охотниками хаживал. У нас леса знатные! Уйдешь, бывало, с мужиками на седмицу, идешь, идешь, конца-края нет…

— А купца Рудакова в лесу повстречал! Он на зиму в берлогу спать залег, лапу сосать, а ты его и поднял!

Нечай уставился на Стеньку в недоумении — видать, шутки в Бунькове были не в ходу.

— У него сани сломались, — несколько обиженно сообщил парень. Бунькова не доехал, сани и не выдержали. Жернова-то весят! Он у нас новые купил, а я жернова перегружал. Он мне и говорит — чего тебе тут гнить, поехали со мной! Я и согласился.

— Так ты, выходит, беглый! — догадался Стенька. Теперь он осознал, почему парня так старательно прячут. Детина приметный, с Ивановскую колокольню ростом будет… хотя… Кто из того замшелого Бунькова в Москву поплетется беглого искать?..

— Так все ж бегут! — воскликнул Нечай.

Стенька только вздохнул.

Нечай был из тех, кого зовут — простая душа. Его и впрямь выпускать со двора было опасно.

— По-разному бегут-то, — заметил Стенька. — Ну, брат Нечай, там теперь не до меня. Коли хозяин ногу сломал, бабка с той ногой долго возиться станет.

— Так ты уходишь, что ли? — огорчился детинушка.

— Да не век же мне тут вековать! Я человек служилый.

— Эх!..

Столько скорби было в этом кратком слове, что Стеньку поневоле жалость проняла.

— Да не тоскуй ты! Обживешься — и в Кремль сходишь, и всюду!

— Да-а, всюду! Вон дядька Иван охромел — кто меня поведет? А обещали-то, обещали! И в Кремль, и в Успенский собор на царя посмотреть, и в бани, где дородные девки, и Охотный ряд показать, и боевые часы на башне, и Евангелие напрестольное в два пуда, и конные бега, и деревянную грамоту, и как на Лобном месте дьяки царев суд возвещают…

Парень перечислял все соблазны, не замечая, что у собеседника глаза явственно лезут на лоб.

— Вот, стало быть, чем тебя сманили… — осторожно, осторожнее некуда, чтобы не спугнуть, молвил Стенька. — Ну, в Успенский собор — это понятно, и царя посмотреть, и Богу помолиться. В баню… А что, у вас своих нет?