Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Я готова побиться об заклад, что это англичанин, – заметила одна хорошенькая двадцатилетняя сеньора.

– О! Вы предполагаете?

– Только одни англичане способны на подобные эксцентричности.

В это время мимо говорившей проходил комендант порта.

– Послушайте, комендант, – остановила она его, – разве вы пригласили на этот бал и ваших арестантов?

– Только самых благоразумных, сеньора, – ответил комендант, – вы можете не бояться нисколько этого… он очень смирный молодой человек.

Проговорив это, комендант прошел дальше, а вслед за каторжником пошел молодой юнкер.

Только в третьей зале юнкер подошел к нему и, дотронувшись до его плеча, сказал:

– Вы играете в баккара?

– Да, – ответил каторжник, вздрогнув всем телом,

– Хорошо… идите за мной. – Затем юнкер взял его под руку и повел в маленькую залу, где не танцевали.

Там несколько человек разговаривали вполголоса. Юнкер положил руку на плечо арестанта и указал ему на черное домино, сидевшее молча в углу.

У этого домино был на плече большой серый бант.

– Пойдемте, – сказал юнкер арестанту.

Они оба подошли к этому домино, которое, казалось, глубоко задумалось и мысли которого, казалось, были за тысячу лье от этого места.

Это домино вздрогнуло, увидя перед собой костюм галерного арестанта. Но юнкер поторопился успокоить ее.

– Не бойтесь, сеньорита, – сказал он, – каторжники, которых встречают на балах, не очень опасны.

Домино, конечно, вспомнило, что оно находится на балу, и через его маску было видно, как из улыбнувшегося ротика выглянули белые как снег зубки.

– Прекрасная сеньорита, – сказал тогда юнкер по-испански, – вы ведь приехали из Франции?

Домино сделало движение, выразившее большое удивление.

– Вы меня знаете? – спросило оно.

– Да.

– А?..

– Вас зовут Концепчьона. Я потому-то и подошел к вам, – добавил он, – что вы приехали из Франции.

– Вы француз? – спросила молодая девушка, пристально смотря на юнкера и припоминая, где она видела его прежде – голос его был знаком ей.

– Я иностранец, – отвечал юнкер, – и ношу свой мундир вместо костюма, но мой друг…

Он взял за руку арестанта и представил его девице де Салландрера – ибо это была она.

Арестант поклонился молодой девушке так почтительно и так грациозно, что ее страх совершенно исчез.

– Мой друг, сеньорита, – проговорил юнкер, – арестант светский и очень хорошего происхождения.

– Вполне верно, – ответила Концепчьона, приглашая каторжника сесть подле себя.

Тогда юнкер отошел, не забыв шепнуть арестанту:

– Остерегайтесь, пожалуйста, произносить ваше имя. Когда юнкер ушел и когда Концепчьона осталась одна с каторжником, то она спросила его нежным меланхолическим голосом: – Вы француз?

– Да, сеньорита.

– Вы, вероятно, уроженец Парижа? Он печально покачал головой.

– Увы! Нет, сеньорита, – ответил он. – Я не видал своей родины целых двадцать лет.

– Двадцать лет!

– Да, сеньорита.

– Который же вам год?

– Скоро тридцать лет.

– Итак, вы уехали из Франции, когда вам было всего десять лет.

– Да.

– И вы живете все это время в Испании? Каторжник вздрогнул – этот вопрос как будто поставил его в затруднение.

– Я живу в Кадиксе одиннадцать месяцев, – наконец сказал он. – Но прежде…

Он приостановился.

– Я вас слушаю, – проговорила спокойно Концепчьона.

У арестанта был такой меланхолический и симпатичный голос, что он невольно проникал в душу.

– Случается, – продолжал он, – что встречаются на балу женщины, которые носят траур, как вы, и мужчины, которые не имеют права носить его.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что мой траур, траур глубокий и никому не известный, находится у меня в сердце.

– Вы страдали?

– Да, я страдаю и теперь.

Он произнес эти последние слова таким грустным голосом, что молодая девушка была тронута. Но он поспешил прибавить легким тоном:

– Я просил, чтобы мне сделали одолжение представить меня вам. Вы ведь приехали из Парижа, – из

Парижа, в котором находится теперь моя единственная привязанность в этом мире, и разговор о Париже и о тех, кого я оставил там, доставляет такое огромное счастье мне – изгнаннику!.. Я слышал, что вы так же добры, как и прекрасны, и я не побоялся обратиться к вам.

За этими словами последовало короткое молчание. Концепчьона, казалось, была в замешательстве, оставаясь наедине с незнакомцем, который, еще не зная ее, избрал ее своей поверенной. Но вскоре любопытство пересилило это нервное движение души и робость, и она ответила простым дружеским тоном:

– Могу ли я быть полезной вам?

– Расскажите мне о Париже! – воскликнул каторжник с нежностью в голосе. – Слово Париж – одно уже доставляет мне глубокое удовольствие и счастье!..

В продолжение почти двух часов арестант и молодая девушка не оставляли небольшой залы, в которой они сидели и в которой почти не танцевали. Они долго разговаривали о Париже, о Франции и о нынешних парижских нравах. Для француза, так давно изгнанного из родины, каждое, слово Концепчьоны подавало повод к вопросу, к простодушному удивлению. Молодой человек, сидевший перед Концепчьоной, был парижанин, не знавший совершенно Парижа. Но у него был такой приятный, такой симпатичный голос, что Концепчьона невольно чувствовала к нему какое-то особенное влечение.

Но вдруг пробило полночь, арестант вздрогнул и поспешно встал.

Концепчьона посмотрела с удивлением на своего собеседника.

– Простите, сеньорита, – сказал он, – но я должен оставить вас.

– Куда же вы идете?

Тогда он приложил свой палец к губам и тихо сказал:

– Это тайна…

Затем он осмелился взять маленькую ручку молодой девушки.

– Вы не уйдете с бала раньше трех часов, не правда ли?

– Для чего вам это нужно?

– Для того, что в три часа я возвращусь, – ответил он.

Он низко поклонился ей и ушел.

Концепчьона была очень заинтересована им и видела, как молодой человек прошел по зале и, смешавшись с толпой, исчез из виду. Молодая девушка хотела уже встать со своего места, как вдруг к ней подошел юнкер.

– О, вы одна? – сказал он по-французски.

– Да.

– Куда же ушел мой приятель? Концепчьона вздрогнула.

– Он ушел от меня, – сказала она, – и ушел так странно в ту самую минуту, как пробило полночь.

– Я знаю, почему.

– Вы знаете?

– Да, но эта тайна положительно не принадлежит мне, – добавил юнкер.

Концепчьона невольно вздохнула.

– О, если вы только хотите знать мои тайны, сказал юнкер, – то я готов открыть вам их.

– Вы?

– Да, я.

– У вас тоже есть тайны?

– И даже очень странные.

– Может быть, вы и правы, – заметила молодая девушка, – но ведь, вероятно, они совершенно не касаются меня.

– Напрасно вы так думаете.

– Что же может быть общего между мной и вашими тайнами? – спросила Концепчьона. – Я положительно не знаю вас.

– Почти правда, хотя мы и встречались с вами в Париже.

– Да? – с сомнением в голосе высказалась Концепчьона.

– Я знал многих из ваших знакомых, – продолжал между тем юнкер, – даже очень коротких знакомых.

Концепчьона опять вздрогнула.

– В самом деле? – сказала она.

– Я даже могу рассказать вам часть вашей истории.

– Но кто же вы? – спросила с беспокойством молодая девушка.

– Прекрасная сеньорита! – ответил юнкер. – Помните, что мы находимся на костюмированном бале и что я пользуюсь правом, которое дает мне моя маска, интриговать вас.

– Итак, вы не скажете мне, кто вы?

– Нет, но взамен этого я скажу вам много вещей, которых вы еще не знаете, и могу даже напомнить и про то, что вы уже знаете. Например, я знаю, каким образом умер дон Хозе – ваш второй жених.

Концепчьона чуть не вскрикнула и побледнела.

– Я знаю, – продолжал юнкер, – каким образом умер и де Шато-Мальи.

– Шато-Мальи? – воскликнула Концепчьона, от которой Рокамболь скрыл смерть герцога.