Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Коньяра?.. Что это за человек? – спросили несколько голосов.

– Это был убежавший арестант, выдававший себя в начале Реставрации за графа Сент-Элена, которого он убил.

Рокамболь помертвел и, опасаясь выдать себя в случае вторичного обморока, поспешно встал.

– Поедем! – сказал он Фабьену и прибавил тихим и дрожащим голосом: – Эти люди наводят скуку, как осенний дождь.

Виконт д'Асмолль, который действительно не мог предположить, чтобы было что-нибудь общее между каторжником Коньяром и тем, кого считал своим зятем, не обратил никакого внимания на разговор, происходивший за столом, он не заметил равным образом и нового волнения мнимого маркиза де Шамери, он взял его за руку и повел во двор гостиницы.

Карета была готова.

– В дорогу! – сказал виконт д'Асмолль. Почтовая карета поехала быстро и очутилась вне города перед заходом солнца.

Через два часа после этого путешественники приехали в Оранжери. Замок Оранжери, в котором настоящий маркиз де Шамери провел свое детство, не был знаком Рокамболю. За несколько дней до того, как маркиза де Шамери умерла, в ту минуту, как ее мнимый сын вошел к ней и прогнал Росиньоля, в окрестностях замка появился нищий. Он обошел парк и при приближении ночи стал просить позволения переночевать у работника фермы, который и разделил с ним постель. Этот нищий был Рокамболь.

Луна освещала деревья, и когда карета поехала вдоль парка, ложный маркиз указал рукой на них.

– А! – сказал он. – Теперь я узнаю места, и мои детские воспоминания приходят ко мне толпой. Вот Оранжери!.. Только бы не было срублено мое старое каштановое дерево, под которое я ходил читать Беркена и Флориана.

Рокамболь был великолепен, говоря о Беркене и Флориане.

В ту минуту, как карета въезжала в аллею, ложный маркиз прибавил:

– А мой старый Антон?.. Ох, с каким удовольствием я обниму его!

– Дорогой Альберт! – проговорил Фабьен.

При появлении фонарей почтовой кареты весь замок пришел в движение.

– Это барин, – говорили слуги, спеша навстречу. Когда карета подъехала к крыльцу, ее окружили старые слуги замка Оранжери, которым казалось, что им мало двух глаз для того, чтобы увидать, как будет выходить из кареты тот, кого они принимали за своего молодого барина.

– Здравствуй, Марион!.. Здравствуй, Жозеф. Ах, вот и ты моя бедняжка Катерина, – говорил Рокамболь, позволяя целовать свои руки.

– Царь небесный!.. Он узнал нас… как он высок ростом, наш барин! – воскликнула простодушно Катерина, восьмидесятилетняя кухарка.

– Конечно, я узнал вас, мои друзья. Но где же Антон, мой старый Антон?

– Антон в городе.

– В городе Г.? Но мы сами приехали из Г. и не встретили его.

– Он отправился сегодня утром.

– Зачем он отправился в Г.? – спросил виконт д'Асмолль.

– С жалобой к полицейскому комиссару.

– С жалобой?

– У нас случилась кража сегодня ночью.

– Кража?.. А кто украл?

Слуга, называвшийся Жозефом, тот самый, который поутру думал, что молодой человек, ночевавший в замке, – женщина, взялся отвечать.

– Это довольно забавная история, – сказал он. – Вчера вечером опрокинулась в ров, у парка, почтовая карета и в ней переломилась ось. В карете были три путешественника: молодой человек да еще один очень смуглый господин, походивший на негра, и слуга. Молодой человек сказал, что коротко знаком с вами.

– Как его зовут?

– Гм, про это знает Антон.

– И этот молодой человек украл?

– Да, сударь.

– А что он украл?

– Ваш портрет, маркиз, – тот портрет, который висел в зале и который изображал вас в детстве.

Фабьен и Рокамболь не могли удержаться от крика удивления.

Жозеф продолжал:

– Доказательством того, что этот господин знал вас, маркиз, служит то, что он возвестил нам ваш приезд…

– Мой приезд?

– Да, маркиз. Он сказал Антону, что вы приедете через сутки.

– Ну так не можешь ли ты, мой милый, – сказал Фабьен, – припомнить, кому ты говорил о твоем отъезде?

– Не знаю… не помню.

– Этот господин, продолжал Жозеф– говорил, что видел вас, маркиз, накануне в обществе.

Фабьен засмеялся.

– У тебя славное знакомство, – сказал он Рокамболю. – Друзья, которые приезжают воровать у тебя, и как еще воровать!..

– Конечно, эта кража очень странна, – прошептал Рокамболь, задумавшись.

Они вошли в залу, и Жозеф показал им пустую рамку. Рокамболь подошел к ней, внимательно осмотрел ее и почувствовал нервную дрожь.

– Холст не вынули, – сказал он сам себе, – а вырезали, да притом… и инструмент, которым резали, был, надо полагать, дивно остр. Тот, кто сделал кражу, искусен.

Он быстро повернулся к слуге.

– Но, – наконец сказал он, – каков собой этот молодой человек?

– Среднего роста, белокурый, тоненький.

– Антон знает его имя?

– Да, сударь, молодой человек дал ему карточку. Виконт д'Асмолль и ложный маркиз смотрели друг на друга с возрастающим недоумением. Жозеф продолжал:

– Отец Антон очень хороший человек, но он делает все так, как ему на ум попадет.

– Что же такое?

– Он пошел жаловаться, вместо того, чтоб ждать приезда господина маркиза… Воры, приехавшие в почтовой карете для похищения портрета, – не простые воры.

– Неоспоримо, – сказал Фабьен, – что хороший человек Антон – дуралей.

Жозеф принял таинственный вид и сказал шепотом Рокамболю:

– Если бы господин маркиз позволил мне сказать ему по секрету…

– Говори, – сказал Рокамболь, все более и более приходя в удивление.

– Я думаю, что вор очень дорожил портретом.

– А! Ты думаешь?

– И что он был способен на все, чтобы только похитить его.

– Черт возьми!

– Господин маркиз, – продолжал Жозеф, отойдя немного от Фабьена и говоря так тихо, что последний не мог его услышать, – господин маркиз возбудил в ком-нибудь несчастную страсть.

Рокамболь вздрогнул. С минуту он думал о Концепчьоне и вообразил, что она участвовала в похищении портрета.

– Этот белокурый тоненький молодой человек, – продолжал Жозеф, – это, может быть, была женщина.

Фабьен, подошедший к нему и расслышавший эти слова, захохотал.

– Ого, прошу покорно! – сказал он. – Я не ждал такого заключения.

Но при слове «женщина», при описании Жозефом наружности белокурого, тоненького, безбородого молодого человека Рокамболь, вместо того чтоб смеяться, почувствовал смертельный страх.

– Баккара! – подумал он.

– Как? – сказал Фабьен, взяв его руку. – Ты любим до такой степени!.. – И, наклонясь к его уху, он прибавил: – Но, несчастный, ведь ты женишься на Концепчьоне… и…

Фабьен не докончил. По аллее, идущей к замку, послышался конский топот, и Жозеф тотчас сказал: «Вот и господин Антон возвратился».

Действительно, старый управитель возвращался из ближнего города верхом на толстой кобыле.

– Загадка сейчас объяснится, – сказал Фабьен, потом он прибавил: – Добряк-старичок способен с ума сойти, увидев тебя. Жозеф, отведите маркиза в его комнату. Я пойду навстречу к Антону и вскоре все узнаю.

Рокамболь, мучимый мрачными предчувствиями, пошел за Жозефом, который отвел его в большую комнату, обитую голубыми обоями, в ту самую, о которой настоящий маркиз де Шамери так много говорил в своих записках, Рокамболь, знавший их наизусть, не забыл сказать, входя:

– Да, это та комната, в которой спала моя матушка.

– Да, сударь, – сказал Жозеф, – а вы – вы спали в этом кабинете.

– Помню.

Рокамболь подошел к окну и посмотрел при лунном свете на управителя, который слезал с лошади и, кланяясь Фабьену, спрашивал:

– Он здесь, не правда ли? Он здесь, мой молодой барин? О! Я знаю это, господин Фабьен, знаю. Вот посмотрите: в городе мне отдали письмо к нему, письмо, посланное из Парижа после вашего отъезда и адресованное в Оранжери.

– А откуда это письмо? – спросил Фабьен.

– Из Испании.

Рокамболь услышал это; он вскрикнул от радости и сказал Жозефу: «Беги, принеси мне скорей это письмо».