Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Ужасное происшествие! – проговорил Роллан.

– Да, но оно еще тем ужаснее, что в замке в эту же ночь произошел и другой смертельный случай.

– Что вы говорите! – вскрикнул Роллан в испуге.

– Слепой англичанин по имени Вальтер Брайт…

– Вальтер Брайт? – перебил рассказ Баккара Самуил Альбо. – Это обезображенный матрос, которого я лечил?

– Тот самый, – отвечала Баккара. – И вот что Роллан узнал о нем.

В то время, как умирал герцог, под стенами замка Го-Па, в овраге, называемом Долиной мертвых, крестьяне нашли окровавленную и обезображенную массу, имеющую лишь незначительное подобие человеческого тела. Его подняли и принесли в замок. Маркиз при виде трупа упал в обморок, так что его едва могли привести в чувство.

– Каким же образом, – спросил Роллан, – случилось это несчастье.

– Злополучный англичанин был слеп.

– Знаю.

– Из его комнаты был выход на террасу замка. Ночью его, вероятно, беспокоила гроза, он вышел и, пробираясь ощупью, вероятно, зашел на парапет и потерял равновесие.

Оставшись посреди дороги один, Роллан долго не решался, идти ли ему в замок или возвратиться домой. В такой нерешимости он добрел до Го-Па, но, подумав, что делать приглашения теперь вовсе не время, так как д'Асмолль и де Шамери убиты двойным горем, он возвратился назад по дороге к замку Клэ, куда пришел через час и подробно рассказал мне обо всем случившемся.

«Герцог де Салландрера умер, – подумала я, – следовательно, свадьба должна быть отложена, по крайней мере, месяца на три».

– Итак, что же вы хотите теперь делать? – спросил меня Роллан.

– Ничего, – отвечала я.

Роллан посмотрел на меня с недоумением.

– Друг мой, – сказала я, – мы едем завтра в Париж. – Как! Не увидев маркиза?

– Слушайте, – продолжала я, – не могло ли случиться, что человек, с которым Цампа имел дело, и есть маркиз де Шамери?

– Гм… – сказал Роллан.

– Что нет ничего общего между шурином виконта д'Асмолля и негодяем Рокамболем, историю которого я вам уже рассказала?

– Справедливо.

– Теперь позвольте мне высказать еще одно предположение, что маркиз де Шамери существует, а тот, которого вы знаете, – не более как самозванец и обманщик.

– О! Я в этом уверен.

– Следовательно, чтобы обличить мнимого маркиза, надо отыскать настоящего.

– Без сомнения.

– А для этого нам нужно порядочно времени, но мы смело можем им располагать, так как свадьба должна быть отложена по крайней мере на три месяца. Во всяком случае, прежде чем приступить к розыскам, я должна увидеть мнимого де Шамери, чтобы увериться, действительно ли это Рокамболь.

В замке Клэ жил один калека по имени Жан, оставшийся на попечении Роллана после смерти его отца. Жан ходил в праздничные дни по деревням играть на скрипке, а в будни занимался ловлей лягушек и собиранием грибов, которые отправлялся продавать по соседним селениям и замкам. Жан был смышлен и к тому же весьма предан Роллану.

Вечером мы позвали его в комнату, где и заперлись втроем.

– Жан, – обратился к нему Роллан, – когда ты был в последний раз в замке Го-Па?

– Третьего дня, сударь.

– Следовательно, ты не знаешь еще о смерти герцога?

– Нет, я узнал об этом сегодня утром от лесного сторожа господина д'Асмолля.

– Послушай, Жан, ты завтра пойдешь в Го-Па с грибами.

– Зачем прикажете?

– Ты проведешь туда этого господина, – отвечал Роллан, указав на меня.

– Хорошо, – сказал Жан.

– Постарайся устроить так, чтобы прислуга в замке пригласила тебя позавтракать, и пробудешь так долго, пока этот господин не встретит тех, кто ему нужен.

– Понимаю.

– Этот господин переоденется крестьянином, испачкает себе руки и лицо, и ты выдашь его за пастуха. Теперь можешь идти. Завтра в три часа утра будь здесь.

Когда на другой день Роллан вошел ко мне в комнату, я была уже одета в изношенное пастушеское рубище.

Было половина четвертого, когда я с Жаном вышла из замка Клэ. Спустя два часа мы приближались уже по тропинке к замку д'Асмолля.

Первый человек, попавшийся нам навстречу, был старый служитель замка, исправлявший в нем должность управителя, которого все окрестные жители называли отцом Антонием.

– Ах, мой бедный малый, – сказал он, завидев Жана, – на этот раз приход твой неудачен: в замке теперь и не думают о еде.

– Почему это?

– У нас сегодня похороны.

– Кто же умер? – спросил Жан.

– Умерло двое, но хоронить будут только одного. Тут отец Антоний рассказал Жану о несчастье, случившемся в замке.

– Кого же из них будут хоронить сегодня?

– Слепого.

– А герцога?

– Герцога, – сказал отец Антоний, – перевезут в Испанию. Его бальзамировали, и завтра герцогиня с дочерью повезут его на почтовых. Господин виконт поедет с ними.

– Так вы не купите грибов? – спросил Жан.

– Куплю, мой Жанчик. Иди на кухню и отдай их Марионе.

Жан, хорошо знавший всех в замке, провел меня через двор в кухню, где, несмотря на раннее утро, собралось уже множество народу. Спутник мой представил меня служителям и пастухам как своего земляка, и меня пригласили к общей трапезе, состоявшей из ужасной похлебки, которую я для вида ела с большим аппетитом.

Из общего разговора, к которому я со вниманием прислушивалась, я узнала следующее.

Герцогиня де Салландрера и ее дочь целый день рыдали, запершись в своей комнате, виконтесса д'Асмолль была с ними, маркиз находился в ужасном состоянии, он целый день бродил по замку, как сумасшедший, с помутившимися глазами, бледный, молчаливый и угрюмый. Наконец, последнее, самое драгоценное для меня сведение было то, что слепого назначено хоронить в восемь часов утра и по обычаю, существующему во Франш-Конте, его должны были нести на сельское кладбище в открытом гробе и с непокрытым лицом. Кроме того, что гроб стоит в отдельной комнате, куда каждому дозволяется войти.

– Можно посмотреть покойника? – спросил Жан.

– Можно, – отвечала кухарка Мариона. – Да только на него неприятно смотреть, потому что он весь разбит на куски, лишь одно лицо не повреждено.

– Он упал на спину, – прибавил служитель.

– Но он и при жизни был страшен, – заметил кто-то. – Лицо его было как будто опалено.

Последние слова заставили меня вздрогнуть.

Мы вышли из кухни, и Жан повел меня в комнату, которую занимал слепой при жизни.

Я остановилась на пороге в сильном волнении.

Раздробленный и обезображенный труп был сперва завернут в свивальники, как мумия, а потом одет и положен в постель со скрещенными на груди руками. Подле него, на столе, горели две свечи. В ногах стоял на коленях семинарист в белом стихаре и читал заупокойные молитвы.

Мои глаза устремились на покойника, его страшное, изуродованное лицо все мне объяснило. Я узнала сэра Вильямса.

Я взяла Жана за руку и потащила его из комнаты.

В коридоре я наскоро перебросилась с ним несколькими словами.

Ровно в восемь часов явился священник в облачении, за ним следовали причетник и певчие. Покойника положили в гроб, и четыре служителя понесли его на кладбище.

Около ворот к шествию присоединились еще два человека, это были виконт д'Асмолль и маркиз де Шамери.

Я спряталась в толпе крестьян, хоть была так удачно переодета и загримирована, что мне нечего было опасаться, будто меня могут узнать.

Как в покойнике я узнала сэра Вильямса, так и в бледном молодом человеке, встревоженное лицо которого мне все объяснило, я узнала неразлучного с сэром Вильямсом Рокамболя, и в то же время я догадалась, как умер покойник: злополучный наставник был убит своим учеником, который в последнюю минуту своего торжества пожелал из осторожности освободиться от него.

Погребальное шествие приближалось к сельской церкви. Тогда я сделала знак Жану, и мы отошли за скалу, находившуюся на краю дороги, и потом пробрались в лес.

Узнав все, что я хотела узнать, я возвратилась в замок де Клэ.