Почему исповедуются короли (ЛП)

– Ужасно, правда? Столько мертвых рассеянно по полям России.

Его искренняя печаль застала Себастьяна врасплох. Он невольно задался вопросом: а скорбела ли хоть минуту Мария-Тереза о павших на войне сыновьях нации, которой она надеялась править как королева? Весьма сомнительно. Принцессу слишком занимали собственные страдания и утраты.

Словно угадав направление его мыслей, граф Прованский заметил:

– Однако же вы проделали довольно длинный путь сюда не для обсуждения философских вопросов или моей давно минувшей юности, не так ли?

– Вы правы, сэр, – улыбнулся Себастьян. – Позвольте спросить, слышали ли вы когда-нибудь о молодом французском враче по имени Дамион Пельтан?

– Ха! – торжествующе хлопнул по ручке кресла граф. – Так вот почему вы здесь, да? Я же говорил тебе, Амброз, верно?

Себастьян глянул на придворного, который вышколенно смотрел прямо перед собой с лицом, застывшим в ничего не выражающей маске.

– Так вы его знаете?

– Я? Нет. – Граф Прованский кивнул в сторону небольшого здания из красного кирпича, наполовину скрытого растущими рядом дубами. – Взгляните туда. Видите? Мне рассказывали, что в свое время это был дом приходского священника. Теперь в нем поселились герцог, два графа, их супруги и дети, их престарелые матери, а также их незамужние или вдовые сестры со своими отпрысками. Все постройки в поместье переполнены: сараи, конюшни, даже старый готический павильон в парке. В самом особняке нам пришлось разделить апартаменты и возвести перегородки в галерее. Я довольствуюсь помещением, служившим крохотным кабинетом при библиотеке, Мария-Тереза ютится рядом с несгораемым хранилищем для документов, а изгнанный король Швеции размещается в часовне. Более двухсот человек живут здесь. Подумать только! Аристократы, выросшие в лучших дворцах Франции, теперь спят в стойлах и курятниках. Поверьте мне, в таких условиях мало что из происходящего в Хартвелл-Хаусе не становится общеизвестным в кратчайшие сроки.

Впереди выросли шпили неоготической часовни, изящные и мрачные в холодном зимнем свете. Бурбон какое-то время смотрел на строение, а затем продолжил:

– Я хочу сказать, что хотя моя племянница и пытается хранить это в тайне, все знают о ее встречах с множеством докторов. Даже после стольких бесплодных лет брака она по-прежнему надеется понести ребенка. Бог свидетель, из моих чресл наследника нашей семье не получить, а для Марии-Терезы нет ничего важнее, чем видеть династию Бурбонов восстановленной на престоле Франции на веки вечные.

– Принцесса еще сравнительно молода, – вставил Себастьян.

– Разумеется, разумеется. И нельзя не вспомнить, что ее мать тоже долго не беременела.

Виконт дипломатично задержал взгляд на устремленных ввысь шпилях часовни. Ни для кого не являлось секретом, что Мария-Антуанетта задержалась с деторождением исключительно из-за семилетней неспособности ее королевского супруга консуммировать брак. В свое время об этом ходило немало сплетен, теперь, правда, стихших.

А вот слухи по поводу брака самого графа Прованского продолжали циркулировать. Одни говорили, что супруга отвергла его, другие заявляли, будто Луи-Станислав отдает предпочтение любовницам. Третьи же имели дерзость утверждать, что интерес графа к женщинам и смолоду был весьма прохладным, а в зрелые годы вовсе сошел на нет.

– Прелестно, не правда ли? – запрокинув голову, некоронованный монарх с явным знанием предмета ласкал взглядом ажурные переплеты арочных окон; пухлое лицо полнилось добродушным удовольствием.

Но Себастьян вместо часовни посмотрел на королевского придворного, Амброза Лашапеля.

Этот человек был клубком противоречий. О его храбрости, проявленной в армии принца Конде, ходили легенды. Превосходный наездник, искусный стрелок и мастер клинка, Лашапель одно время зарабатывал на жизнь уроками фехтования. Но молва твердила, будто он частенько облачается в женскую одежду и бродит в сумрачных аркадах Ковент-Гарденского рынка и Королевской биржи, где известен под именем Серены Фокс. 

Как тут не вспомнить о таинственных мужчине и женщине, которые разыскивали Дамиона Пельтана незадолго до его смерти. И о кровавом отпечатке, оставленном женской туфелькой на сломанной дощечке в зловонном проулке, где доктор встретил свой ужасный конец.

ГЛАВА 13

– В жизни не видывал таких конюшен, – звенящим от возмущения голосом докладывал Том. – У них на всех про всех только две верховые лошади. Две! Причем одна строго для принцессы. Половину стойл переделали в комнаты, и там живут люди! А какая-то старуха все норовила продать мне соломенную шляпу, которую сама сплела, и при этом божилась, будто она настоящая графиня!

– Скорее всего, это правда, – отозвался Себастьян, поворачивая притомившуюся четверку в сторону деревни Сток-Мандевилль, где собирался в очередной раз переменить лошадей.

– Ха! Чудное у них сборище, скажу я вам, даже как для чужестранцев. А конюхи один к одному тоже французы. Такие молчуны мне еще не попадались. Я ни от кого даже «здрасьте» не добился.

– Досадно, но вполне предсказуемо, – заметил Себастьян.

Он совершенно не понимал, какое отношение к смерти Дамиона Пельтана может иметь тот факт, что Мария-Тереза консультировалась с ним. Но не мог не обратить внимания на странное совпадение: убийство доктора пришлось на годовщину казни последнего коронованного монарха Франции.

– Я думал, эта Мария-Тереза вроде как принцесса, – протянул Том.

– Принцесса. Единственная оставшаяся в живых дочь короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты.

– А почему тогда ее кличут герцогиней?

– Потому что она замужем за герцогом, который сейчас вместе с Веллингтоном в Испании.

– То есть муж ее герцог, хотя сын графа? А его папаша не просто граф, а вдобавок еще и принц, потому что сын короля?

– Довольно запутанно, понимаю. Но у французов так заведено. Они не столь аккуратно, как англичане, обращаются с титулами и званиями.

– Вот бестолковщина, – фыркнул Том. – Немудрено, что лягушатникам и говорить-то по-человечески ума не хватает. 

Левая дышловая в упряжке споткнулась, и Себастьян придержал лошадей. Вдалеке из-за верхушек деревьев уже выглядывала замшелая серая крыша средневековой сельской церкви. Уставшая четверка потащилась вверх по склону. В этом месте узкую дорогу плотно обступала буковая роща с густым орешниковым подлеском. И у Себастьяна снова, внезапно и остро, возникло ощущение, что за ними следят.

После крутого поворота обнаружилось, что проезду мешает рухнувшая ветка. Виконт резко натянул поводья, чалая четверка, всхрапывая, остановилась. Том как раз собирался спрыгнуть на землю и подбежать к лошадям, когда Себастьян приглушенно обронил:

– Не надо.

Из частого кустарника выступил мужчина в засаленных холщовых штанах и поношенном коричневом плисовом пиджаке, с угрожающе заткнутым за пояс кавалерийским пистолетом. Костлявое лицо незнакомца было небритым, а говор выдал жителя лондонских трущоб, когда он произнес:

– Что, ваше лордство, загвоздка приключилась? Давайте-ка подсоблю, – и ухватил передних лошадей под уздцы.

Вместо того чтобы успокоиться, чалые тоненько заржали и замотали головами, раздувая ноздри.

Себастьян тверже сжал кнутовище.

– Отойдите.

– Разве так следует отвечать на любезное предложение моего друга о помощи? – Второй мужчина, верхом на статном гнедом рысаке, двинулся вперед, пока не оказался футах в пяти-шести от экипажа. В левой руке он держал великолепный дуэльный пистолет, за поясом поблескивала полированная деревянная рукоятка второго. В отличие от своего напарника всадник был одет в замшевые бриджи и элегантный редингот и говорил с чистым оксбриджским произношением [12]. Нижнюю часть его лица закрывал грубый шерстяной шарф, так что на виду оставались только темные глаза с густыми, длинными, как у девушки, ресницами.