Сокровенное таинство

– Я вообще диву даюсь, как это он до сих пор не помер, – согласился брат Эдмунд, – это ж надо, после такого увечья перенести обратный путь морем, а потом прожить еще более трех лет!

Монахи беседовали, уединившись на берегу Меола, где их никто не мог слышать, иначе они вообще не стали бы затрагивать эту тему. К этому времени Николас Гарнэдж наверняка уже проделал большую часть пути на северо-восток графства, а может быть, и уже добрался до цели. Погода в самый раз для прогулки верхом, и в любом случае он окажется в Лэ до наступления темноты. И таким женихом, как Гарнэдж, занявшем видное положение в королевском войске благодаря своим личным заслугам, едва ли будут пренебрегать. Молодой человек заручился разрешением своего лорда, и теперь ему надо было только понравиться девушке, получить согласие ее родных да благословение Церкви.

– Я слышал разные толки на этот счет, – заметил брат Эдмунд. – Иные полагают, что если нареченный жених вступает в монашеский орден, это само по себе еще не освобождает его невесту от обета верности. Но мне это представляется алчностью и себялюбием – раз уж ты избрал жизненный путь по своему усмотрению, то позволь и девице сделать то же самое. Впрочем, такие споры возникают нечасто, и затевают их люди, которые не в силах поступиться тем, что некогда считали своим, и пытаются удержать своих нареченных в оковах. Брат Хумилис – совсем иное дело, он будет только рад такому счастливому исходу. Вот только может статься, что девушка уже вышла замуж.

– Манор Лэ, – пробормотал Кадфаэль. – Эдмунд, что ты знаешь об этом поместье? Что за семья им владеет?

– Семейство Крус. Если память мне не изменяет, отца девушки зовут Хэмфри. Эти Крусы – вассалы епископа Честерского и держат в тамошних краях несколько маноров – Игтфилд, Харпекот и Прийс, а кроме того, имеют владения и в Стаффордшире. Но Лэ – предмет их семейной гордости.

– Туда-то и спешит этот парень, – кивнул Кадфаэль, – и дай Бог ему добиться успеха – это бы здорово поддержало брата Хумилиса. Для него и просто повидаться с этим честным малым было в радость, а уж коли тот сумеет обеспечить будущее девушки, то глядишь, и продлит этим жизнь своего лорда на год-другой.

С первым звуком колокола Кадфаэль и Эдмунд отправились к повечерию. Похоже на то, что встреча с Николасом и впрямь пошла Хумилису на пользу, ибо он, не спросив разрешения у своих лекарей, облачился в рясу и, опираясь на руку брата Фиделиса, появился в церкви, намереваясь отстоять службу вместе со всей братией.

«Как только служба закончится, – подумал Кадфаэль, – я тут же спроважу его обратно в келью, а то, неровен час, собьется повязка. Но раз он пришел на службу – пусть молится, это говорит о том, что он воспрял духом, невзирая на телесную немощь. Да и кто я такой, чтобы указывать брату нашего ордена, прославленному воину, что должно делать для своего спасения?»

Дни уже становились короче, лето шло на убыль, хотя стояла такая жара, что казалось, она никогда не кончится. Вечерний свет слегка рассеивал полумрак храма, воздух в котором был напоен теплым пьянящим ароматом свежеубранных плодов. Брат Хумилис, высокий и осанистый, но изможденный и выглядевший старше своих лет, стоял рядом с Фиделисом, а по левую руку от Фиделиса пристроился Рун. Казалось, что эти юноши, прекрасные и непорочные, вобрали в себя весь свет вечернего солнца и теперь сами светились, словно зажженные церковные свечи.

А наискосок от них коленопреклоненный брат Уриен пел глубоким, сильным голосом, не сводя глаз с юных монахов, – с каштановой головы и с русой. День за днем эти двое, немой и речистый, все больше сближались. И какой чудовищной несправедливостью представлялось Уриену то, что для него не было места рядом с ними. Оба были так желанны и так недоступны – жгучая неутоленная страсть не давала ему покоя ни днем, ни ночью, тоска грызла его, и ни сон, ни молитвы не приносили успокоения. Ужаснее всего было то, что он стал смотреть на них обоих как на существа женского пола. Стоило Уриену взглянуть на того или другого – и перед ним возникало лицо его изменницы-жены. Как будто бы это она смотрела не на него, а сквозь него, не узнавая Уриена и не удостаивая его даже презрением. Он пел сладкозвучный псалом Повечернего канона, а сердце его изнывало в непереносимой муке.

На северо-востоке графства, в краю равнин, день как будто продолжался дольше, чем в холмистых местностях, прилегавших к западной границе. Однако уже смеркалось, когда, миновав ровную плодородную долину, где почти не было леса, который мог бы помешать возделывать нивы, вконец измученный жарой Николас Гарнэдж подъехал к ограде усадьбы манора Лэ. Перед ним вырос длинный, добротно сложенный из камня господский дом с вместительными сводчатыми подвалами. К внутренней стороне ограды прилепились конюшни и амбары. В этом благодатном краю вдоволь было и овощей, и зерна, и добротных пастбищ для многочисленных стад. Когда Николас въезжал в ворота, со скотного двора доносилось мирное мычание откормленных коров.

Заслышав звук копыт, из конюшни выглянул конюх. Вечер был такой теплый, что слуга даже не натянул рубахи. Вид одинокого молодого всадника вовсе не встревожил его. В то время как разоренный Винчестер истекал кровью, здесь царили мир и спокойствие.

– Ищете кого, молодой сэр?

– Я ищу твоего лорда, Хэмфри Круса, – миролюбиво отозвался Николас, остановившись и отпустив поводья. – Он по-прежнему живет в этом доме?

– Что вы, сэр, лорд Хэмфри уже скоро три года как помер. Нынче здесь живет его сын – лорд Реджинальд. Желаете поговорить с ним?

– Конечно, если он согласится меня принять, – сказал Николас и спешился. – Скажи своему господину, что три года тому назад я был здесь и по поручению лорда Годфрида Мареско встречался с его ныне покойным отцом.

– Проходите в дом, сэр, и сами доложите о вашем деле, – предложил слуга, как видно, не усомнившись в его словах и не задавал лишних вопросов, – а я позабочусь о вашем коне.

Хозяин и его семья как раз заканчивали ужин в зале, пропахшем деревом и дымом очага, когда Николас подошел к открытой двери. Реджинальд Крус поднялся из-за стола и с недоумением взглянул на нежданного гостя. Владелец усадьбы был рослый черноволосый мужчина с резкими чертами лица и властными манерами. Впрочем, сейчас он как будто был настроен вполне благодушно и рад случаю потолковать с заезжим незнакомцем. За длинным столом сидели женщина, очевидно, хозяйка, и трое детей – парнишка лет пятнадцати, а также мальчик и девочка девяти-десяти лет, которые, судя по их сходству, были двойняшками. Когда жена хозяина встала, чтобы поприветствовать гостя, по ее широкой талии Николас догадался, что Реджинальд зря времени не теряет и в его семействе вновь ожидается прибавление.

Николас поклонился и назвал свое имя. Он был несколько растерян, поскольку никак не ожидал увидеть здесь в качестве нового лорда солидного отца семейства, которому явно перевалило за сорок. Брат Джулианы Крус представлялся ему молодым человеком, который если и женился, то недавно, когда вступил в права наследования. Но тут он припомнил, что Хэмфри Крус при их знакомстве три года назад показался ему староватым для такой юной дочери. Выходит, покойный лорд был женат дважды. Первая жена подарила ему наследника, а вторую он, наверное, взял, когда Реджинальд вырос и сам собирался жениться, если еще не был женат на этой хотя и невзрачной, но весьма плодовитой леди.

– А, это… – кивнул Реджинальд, когда гость сообщил ему, по какому делу он посещал этот дом прежде. – Припоминаю. Меня-то тогда здесь не было – в приданое за женой я получил манор в Стаффордшире, туда мы и переехали. Но я, конечно, знаю, что тогда случилось. Вообще-то история странная. Но такое бывает. Случается, люди меняют свои намерения. Так, стало быть, это вы были тем посланцем? Впрочем, не будем спешить. Прошу к столу, отведайте нашего угощения. А о деле потом поговорим – успеется.

Реджинальд и Николас сели за стол, и слуга тут же принес жаркое и эль. Пожелав двойняшкам спокойной ночи, хозяйка отправила их спать. Старший сын остался за столом, он сидел с серьезным лицом, поглядывая на взрослых. Наконец, ближе к ночи, мужчины остались вдвоем.