Экспансия — II

— Ну?! — вновь заорал Спарк. «До особняка осталось шесть минут, я успеваю; надо снова ломать манеру; почему же он молчит?» — Ну?!

— Я вам не верю, — тихо, чуть не шепотом, ответил Лангер, с трудом разлепляя пересохшие губы.

И в это время слабо застонал кожаный , лежавший в ногах Лангера.

«Дорога, как на грех, испортилась, сплошные рытвины, здесь не погонишь, рискованно. Что делать, если этот крепыш поднимется? Нет, он в шоке, надо быть Голиафом, чтобы так быстро прийти в себя после такого удара, он не опасен. Не должен он прийти в себя, — поправил себя Спарк, вспомнив слова Кристы, что удачу надо смиренно выпрашивать у бога. — А что, если этот Ригельт развяжется там в подвале, — с ужасом подумал Спарк. — Этого не может быть! Я надежно захомутал его ноги, несколько раз проверил, это невозможно, чтобы он развязался. А если он сыграл обморок? Или сердечный приступ? И Криста подошла к нему? Нет! Нет! Он чуть было не закричал это „нет“. Какое страшное слово, самые распространенные слова во всех языках, „нет“ и „да“, только „нет“ произносят чаще. Что за двуногие, эти люди?! „Нет“ — словно щит, — нужно ли, не нужно — „нет“ и все тут! Боимся горя, заклинаем: „нет, нет, нет“, а оно не подвластно заклинаниям, жизнь вокруг нас существует по своим законам; сколько людей — столько законов; у Ригельта — свой, у Кристы — свой, и у этого кожаного тоже свой, свои «нет», жалостливые, как заклинания, или решительные, будто удар в нос».

— Поставьте ноги на своего хранителя, — снова перейдя на спокойный, даже сострадательный тон, сказал Спарк. — Если он очухался и решит подняться, нажмите ему каблуками на висок. Ясно?

Лангер молчал.

Спарк резко вытянул правую руку и уперся пистолетом ему в шею.

— Я спрашиваю: ясно?

— Вы не посмеете выстрелить, — по-прежнему тихо, едва шевеля губами, ответил Лангер. — Я вам нужен живым. Уберите оружие.

«Он хорошо думает, — понял Спарк. — Он уже пришел в себя, и у него что-то на уме, он имеет свой план, и мне не дано понять его логику. Если я не поступлю сейчас так, как я должен поступить, считай, что я его упустил».

Спарк взмахнул пистолетом и что есть силы ударил Лангера рукоятью в ухо.

— Ой! — жалобно воскликнул Лангер. — Не надо!

— Понял, что я сказал?! — заорал Спарк.

Их уха Лангера тоненькой струйкой текла кровь: «Какая она у него красная и быстрая; значит, я рассадил ему кость до сосудов; если бы я его просто расцарапал, кровь была бы капельной. Ничего, бог простит, этот бандит понимает тот язык, на котором говорил сам и его окружающие, с палачом смешно говорить языком Сервантеса, он решит, что я — обычная туфта, он поддастся только в том случае, если его напугать; или он властвует, или раздавлен и подмят, третьего для него не существует».

— Ты понял?! — снова закричал Спарк.

— Да, только не бейте, я понял...

Лангер спокойно поставил ноги на лицо своего телохранителя и тихо спросил:

— Можно я вытру кровь с уха? Я не терплю неопрятность.

— Нет.

— На какие вопросы я должен вам ответить?

— Кто сообщил, что Штирлиц был отправлен из Мадрида на испанском самолете за океан?

— Что? — Лангер, казалось, сделался еще меньше, вжался в сиденье.

— Не тяните время, Лангер! Лучше нам договориться сейчас, пока я вас не свел с Ригельтом.

— Что вас еще интересует?

— Сначала ответьте на этот вопрос.

— Я могу рассказать вам все, что вас интересует, если вы гарантируете мой отъезд из Лиссабона, новые документы, средства к существованию и единовременное пособие. Скажем, тысяч пятьдесят долларов.

— О деталях мы будем говорить после того, как вы ответите.

— Нет.

— Видите этот дом? — Спарк кивнул на особняк, окруженный парком.

— Да.

— Там в подвале сидит Ригельт. Будем разговаривать при нем? Или закончим наше собеседование здесь? Ну?!

— Я назвал вам свои условия. Я вам открою все. Мне есть что открыть. Но мне нужны гарантии. Если вы не можете их дать, пусть даст ваш шеф.

«Он думает, что в подвале сидит целая команда, — подумал Спарк. — Это плохо. Когда он увидит там одну лишь Кристу, я не знаю, что он подумает. Двое против троих... Ладно, кожаный не в счет; двое против двоих; что-то я теряю ориентиры, я плохо подготовлен к этому делу, и мы в цейтноте, отсюда надо улепетывать как можно скорее. Салазар не любит, когда незнакомые поднимают стрельбу в его городе, здесь знают цену порядку, такие же фашисты, как и лангеры, только говорят на португальском».

— Как знаете. Повторяю: я готов высадить вас из машины немедленно: напишите адреса ваших тайных явок, имена, телефоны, пароли, формы связи, больше мне ничего не надо.

— И вы мне поверите?

— Если вы солжете или предупредите свою цепь, я не поставлю и понюшки табаку за вашу жизнь и за жизнь членов вашей семьи. Неужели Гуарази не рассказывал вам, как это делается?

При упоминании этого имени Лангер еще больше съежился, как-то по-детски втянул голову в плечи, словно ожидая удара.

— Ну?!

— Тем более мне нужны гарантии... Если вы знаете Гуарази, я должен получить неопровержимые гарантии... Вы обязаны войти в мое положение...

— Вы теряете шанс, Лангер. Или вы начинаете говорить, или...

— Я сказал вам... Я не скажу ничего другого...

— Хорошо. Пеняйте на себя. Кладите правую руку на дверь, нет, выше, на стекло!

Спарк подкатил к дому, припарковал машину за разросшимся кустом жасмина, выключил двигатель, ощутил гулкую тишину и понял, что ему далеко не просто выйти: ноги были ватные, колени мелко дрожали. Еще десять минут назад, когда он был комком энергии, устремленным к спасению, тело было собранным, а сейчас была такая слабость, что он с тоской подумал, сможет ли связать Лангера, а ведь его надо вести в подвал связанным; как оставить в машине кожаного ? Что если он очухался, а сейчас лишь играет беспамятство? «Нет, — повторил он себе, — такого не должно быть, я помню, как я ударил его. Но что же мне сейчас делать? Господи, надоумь меня и помоги!»

— Левой рукой выньте ремень из брюк, — тихо сказал Спарк, позволив себе расслабиться еще больше («Лангер будет вытаскивать ремень секунд тридцать — целая вечность»), как можно мягче и тише . «Когда мышцы мягкие, в них происходит интенсивный обмен веществ, они наполняются кислородом и освобождаются от какой-то гадости, я всегда путал эти газы, то ли углекислый, то ли какой еще, но очень вредный... Интересно, я бы вытаскивал ремень так же покорно, как и он? А что можно сделать, если правая ладонь лежит на стекле, ноги стоят на голове телохранителя, в затылок упирается пистолет, а левой корячишься, расстегивая ремень? Ничего бы я не сделал, только, наверное, молил бы создателя, чтобы все это поскорее кончилось. Нет, я бы что-нибудь придумал, — возразил он себе, чувствуя, что веки сами собой закрываются, — если я позволю им закрыться, то, как ни странно, могу вырубиться, — усталость после дикого напряжения, организм отравлен вредными выбросами, производными страха, у меня так бывало, двухминутный сон, а Лангеру нужны секунды на то, чтобы выскочить».