Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Однако уверен ли ты, что Роллан не хвастает?

– Да.

– И его на самом деле любят?

– Конечно.

– Ты видел у него когда-нибудь графиню?

– Нет, но я видел ее в опере.

– С ним?

– Да.

– Она была без вуали?

– Нет, но она сняла ее потом в ресторане.

При этих последних словах у графа на лбу выступил холодный пот.

– К тому же, – продолжал Октав, – я наперсник Роллана; он показывает мне все ее письма. Я ведь первый узнал, что графиня принимала его в Пасси. Наконец, я был вчера утром у Роллана, и при мне принесли письмо…

– От графини?

– Разумеется. В этом письме графиня предупреждала его, что он получит другое, которое будет приглашением на чай.

Граф чуть не вскрикнул при этих словах.

– Только ты, конечно, понимаешь, – продолжал Октав, – что одно второе письмо было написано рукою графини.

– Первое, как и все остальные, рукою ее горничной. Баккара чересчур осторожна.

– Но ведь Роллан рискует в таком случае своей жизнью.

– Я говорил ему то же самое.

– Я никогда не видал графа Артова, но знаю достоверно, что он ужасный, неумолимый человек, владеющий великолепно оружием.

– Да, если у него достало духу жениться на Баккара, так надо же иметь такие качества, потому что…

Октав не успел договорить, ему послышался дикий вопль, и когда он поднялся со своего места, то… в дверях беседки, где он сидел, стоял сам граф Артов.

Он был бледнее мертвеца, губы его судорожно подергивались, а глаза горели каким-то особенным огнем.

Он подошел к испуганному Октаву и с необыкновенною силой поставил его на колени.

– Милостивый государь, – сказал он хриплым голосом, – вы, вероятно, узнали меня – я граф Артов – тот самый, над честью которого вы издевались целый час. Я мог бы тотчас же убить вас – даже без всякого оружия… но вы еще ребенок, у вас, может быть, есть мать, которая любит вас, и я оставляю вам жизнь… я прощаю вас, но только с одним условием.

В этот момент граф был положительно страшен и так величествен, что обоих юношей объял ужас. Октав, дрожа как осенний лист, пробормотал какое-то извинение.

Граф поднял его и сказал:

– Милостивый государь, вы должны поклясться мне, что воротитесь немедленно домой, не будете целые сутки никуда выходить и не увидитесь с Ролланом де Клэ.

– Клянусь!.. – прошептал Октав.

– Помните, что если вы не сдержите этой клятвы, то я убью вас… хотя мне нужна не ваша жизнь… но его…

И, сказав это, граф вышел.

– Роллан погиб! – пробормотал Октав.

Мы должны теперь вернуться несколько назад и познакомиться покороче с доктором-мулатом, занимавшимся специально излечением болезней, зарожденных под тропиками.

Доктору было уже сорок лет.

Он родился в Гваделупе и всю свою жизнь занимался токсикологией, то есть наукой о ядах.

Доктор Самуил Альбо занимал прекрасную квартиру в первом этаже отеля, в предместье Сент-Оноре, при его доме находился огромный тенистый сад.

В тот день, как граф Артов нечаянно услышал разговор Октава в Арменонвильском павильоне, – маркиз де Шамери приехал к доктору и застал его занятым в рабочем кабинете, который его многочисленные клиенты прозвали «палатою ядов».

По стенам этой комнаты тянулись огромные полки с книгами; на столах стояли химические реторты, склянки, кувшины, колбы. Здесь он проводил научные исследования.

Когда Рокамболь вошел к нему, то доктор сидел перед столом и тщательно рассматривал в увеличительное стекло ткань широкого, зеленоватого сухого листа, который по своей форме и объему не принадлежал к европейским растениям.

– Здравствуйте, доктор! – сказал ему Рокамболь, протягивая руку. – Извините, что я потревожил вас. Но я проезжал мимо и, вспомнив, что вы спасли моего бедного матроса и что я еще не успел поблагодарить вас, не мог не завернуть к вам и не загладить свою ошибку.

Произнося эти слова вежливым тоном вельможи, Рокамболь небрежно положил на камин банковский билет в тысячу франков.

Доктор предложил маркизу садиться и пододвинул ему стул.

– Вы слишком добры и любезны, маркиз, – сказал он, – что обеспокоили себя из-за таких пустяков.

– А разве вы считаете ни во что удовольствие видеть вас, доктор?

Мулат молча поклонился.

– Вот, – продолжал Рокамболь, – вы опять за своими книгами, допрашивая постоянно науку и медленно убивая себя над изысканиями новых средств для скорейшего исцеления своих ближних…

– Маркиз! – ответил скромно доктор. – Чем больше изучаешь науку, тем яснее видишь, что в ней есть тайны, которые можно уразуметь только после больших затруднений.

Рокамболь завел тогда разговор о ядах и, узнав, от доктора, что у него есть яд, производящий почти мгновенное помешательство, незаметно, во время выхода доктора из кабинета, украл немного этого яда и, спрятав, простился с ним и уехал.

Ровно в час пополудни он приехал домой. На дворе отеля стоял наемный фиакр.

– Это еще что? – подумал удивленный маркиз де Шамери. – Кто это еще пожаловал ко мне?

И, обратившись к лакею, он спросил: – У кого гости?

– У господина виконта – граф Артов.

– Граф Артов?! – повторил с удивлением маркиз.

– Точно так-с…

– Ого, должно быть, случилось что-нибудь новенькое, – подумал Рокамболь, – бьюсь об заклад, что взрыв уже последовал… надо быть вполне осторожным!

И Рокамболь торопливо отправился к Фабьену, сидевшему в кабинете вдвоем с графом Артовым.

Лицо графа было бледно, а губы судорожно подергивались.

Фабьен обрадовался приходу своего шурина.

Рокамболь невольно приостановился на пороге и молча посмотрел на встревоженные лица собеседников, как бы спрашивая себя, что произошло между ними.

Граф Артов оставил Октава ошеломленным происшедшею сценой и опять помчался к заставе «Звезда».

Здесь он остановился, соскочил с лошади, отдал ее своему кучеру и сел в первый попавшийся ему наемный купе.

– Вернэльская улица! – крикнул он кучеру. – Отель де Шамери…

Граф желал видеть Фабьена, вспомнив про то, что накануне тот сжег записку Роллана де Клэ.

А если Фабьен поступил таким образом, то это ясно указывало на то, что он посвящен в тайны Роллана.

Поступок Роллана, конверт, рассказ Октава – все это сложилось так вместе, что могло убедить самого недоверчивого человека, а в душе графа все еще шевелилось сомнение, до такой степени он любил свою жену и веровал в нее… до такой степени чистою и благородною она казалась ему еще вчера… Но сомнение графа было непродолжительно. Он понял, что виконт Фабьен д'Асмолль скажет ему всю правду, если он вынудит его к тому, и поэтому-то и отправился к нему.

Фабьен спокойно писал письмо, когда граф явился к нему, как снег на голову.

– Любезный граф, вас ли я вижу? – проговорил Фабьен, догадавшись по его бледности, что случилось что-нибудь особенное.

– Я к вам по делу… – ответил ему граф.

Фабьен подвинул ему стул и не заметил даже, что граф не подал ему руки.

– Любезный виконт! – начал граф, не садясь на предложенный ему стул. – Вы, кажется, очень дружны с господином де Клэ?

– Пожалуй, да, а пожалуй, и нет, – ответил Фабьен, слегка вздрогнув, – собственно говоря, наши отцы были друзьями, а я обещал только его дяде-опекуну наблюдать за ним…

– Мы ведь с вами дружны уже семь лет… не так ли?

– Совершенно верно, любезный граф.

– Вы серьезно ведь были моим другом?

– Сколько мне кажется, я и теперь не переменился… Но, – добавил Фабьен, улыбаясь, – к чему этот церемонный тон, мой милый граф?

– То есть вы хотите сказать – торжественный?

– Пожалуй, хоть и так.

– Дело в том, что завтра в это же время один из ваших друзей – я или господин де Клэ – будет убит.

Фабьен вскочил со стула.

– Вы, кажется, сошли с ума? – сказал он.

– Любезный виконт, я задам вам теперь один серьезный и очень важный для меня вопрос и именем нашей дружбы попрошу вас ответить на него.

– Извольте, граф.