Досье Дракулы

Когда наконец леди Уайльд остановилась внизу у перил, она протянула свободную от веера руку, в которой держала носовой платок, пропитанный не сказать чтобы благоухающей, но весьма пахучейрозовой эссенцией. Я задержал дыхание, взял ее руку и поцеловал со словами:

— Я уверен, вы простите меня, мадам. Мне бы оченьхотелось быть шведским послом. Увы, судьба порой недобра.

Услышав это, леди позволила себе слегка улыбнуться.

— Хорошо сказано, мистер Брэм Стокер. Могу я надеяться, что вышла сюда не напрасно?

Потом она доверительно прошептала:

— Порой все это так ужасно утомляет, право же. Я с большим удовольствием проводила время в своем будуаре над современной обработкой «Прометея прикованного» и предпочла бы…

— Эсхила?

Услышав это, она качнула верхним из своих подбородков и хлопнула ресницами.

— Вот именно!

Мои познания в греческой трагедии склонили ее на мою сторону. Леди Уайльд положила свою руку на мою и попросила, чтобы я проводил ее в гостиную. Увидев, что ожидавшиеся гости еще не собрались, хозяйка пригласила меня сесть с ней рядом. Я так и поступил, будучи в восторге от того, что она соизволила ознакомить меня с тремя правилами, необходимыми, чтобы добиться успеха за ее столом. В этом она проявила ко мне весьма необычную любезность, ибо большей части ее гостей было предоставлено выкручиваться самим, и не преуспевшим, а такое случалось нередко, приходилось подолгу дожидаться следующего приглашения отобедать с леди Уайльд. Вышеупомянутые правила были таковы.

1. Эпиграммы всегда и в любое время гораздо предпочтительнее спора.

2. Парадокс есть суть остроумия.

3. Незначительные персоны должны избегать анекдотов.

— Вы незначительная персона, мистер Стокер?

— Только по сравнению с присутствующей компанией, мадам.

— О да, — одобрительно сказала она. — Сегодня Уилли меня порадовал. Вообще-то теми, кто способен украсить общество, как вы, меня чаще балует Ас-кар.

Именно так она всегда произносит имя своего младшего сына Оскара — Ас-кар.

Позднее, когда прозвучал колокольчик, леди Уайльд пригласила меня, а не Уилли — Оскар в тот вечер был «где-то в другом месте», как частенько бывает и теперь — проводить ее à table. Это я сделал неловко, запутавшись в ее юбках и заставив ее накрениться на правый борт. При этом она, словно извиняясь за нас обоих, произнесла:

— Избыточность, допускаемую порой в одежде, приходится восполнять постоянной и абсолютной избыточностью образования. [48]

Леди Уайльд усадила меня справа от себя. Шведский посол занял место слева от нее. Он предпринял энергичную, но не слишком удачную попытку занять хозяйку разговором на ее родном языке, а когда не преуспел, она перешла на его язык. [49]В силу неспособности принять участие в беседе, ведущейся по-шведски, я обратил свое внимание на дальний конец стола и там нашел второго друга на всю жизнь, с которым свел знакомство в тот вечер. Сэр Уильям Уайльд, хотя за столом собралось восемь человек гостей, а справа от него сидела супруга посла, держал при себе книгу, которую читал между переменами блюд.

Я сразу проникся симпатией к этому человеку и должен сказать, что, хотя наше близкое знакомство было оборвано его кончиной, за все последующие годы не встречал человека умнее. Признаю, впрочем, что его репутация немыслимого вольнодумца и распутника была им вполне заслужена, ибо он действительно отличался крайней небрежностью и в одежде, и в манерах, с виду же был весьма похож на обезьяну.

Лет, примерно, за десять до того, как я познакомился с Уайльдами, а именно в 1864 году, доктор Уильям Уайльд, недавно ставший сэром Уильямом, столкнулся с пятнавшим его новый титул громким скандалом. Его бывшая пациентка, некая мисс Мэри Трэверс, обвинила его в непристойных поползновениях. Поскольку это дело получило широкую огласку и подробности, Кейн, безусловно, тебе известны, я не стану приводить их здесь. [50]

И хотя все обвинения по делу Трэверс были с него сняты, эта история не прошла бесследно, и сэр Уильям, которого я впервые увидел в тот вечер за столом, выглядел каким-то съежившимся. Видимо, сказывались и дурная репутация, и привычка слишком много работать. А после ужина, когда гости перешли из столовой в гостиную, стало заметно, что сэр Уильям не только значительно старше своей жены, но и гораздо ниже ростом, да и вообще меньше.

И когда сэр Уильям подошел к нам со Сперанцей, он заглянул в лицо жены в поисках знака — да или нет, — желая прочитать по нему, стоит ли тратить на меня свое время. Очевидно, ответ был утвердительный, ибо вскоре я был приглашен в святая святыхсэра Уильяма, в библиотеку, она же кабинет, рядом с фойе, где за закрытыми дверями мы взялись за сигары и быстро нашли интересующую обоих тему: Египет.

В первый раз сэр Уильям совершил путешествие в Землю Тайн в 1838 году. Именно он, увидев пролежавшую века рядом со Столпом Помпея Иглу Клеопатры, начал кампанию за водружение этого монолита на его нынешнее место, то есть на набережную Темзы. [51]В тот вечер, когда мы сидели в библиотеке сэра Уильяма в окружении такого количества книг, какого я в жизни не видел в частном владении, причем на корешках многих томов значилось имя Уайльд — или его, или супруги как авторов книг, — мой хозяин поведал о том, как в песках близ Саккары отыскал мумию. [52]

Я сидел, внимая с восторгом каждому слову, ибо семейству Уайльдов присущ удивительный дар рассказчика. И я бы покривил душой, сказав, что волоски на моих руках не поднялись дыбом, когда в конце истории, выдержав эффектную паузу, сэр Уильям кивком головы указал на саркофаг, лежавший на железном стенде в дальнем углу библиотеки.

— Нет, — сказал я. — Это невозможно!

— Да, — заявил сэр Уильям. — И это возможно.

— Но как вы… — воскликнул я, вскакивая с места.

— На самом деле в этом не было ничего особенного.

Сэр Уильям тоже поднялся и принялся бережно перекладывать книги, которые были свалены на этом многовековом саркофаге, что делало его похожим на грубо вырезанный и броско раскрашенный стол.

— Законы, регулирующие вывоз, гораздо менее строги, чем должны бы быть, а деньги довершают все остальное. Мне пришлось всего лишь заплатить пошлину, сопоставимую с той, какую с меня взяли бы за партию соленой рыбы соответствующего веса.

— Неужели?

— То-то и оно!

Сэр Уильям продолжал уверять меня, что, вывезя мумию, избавил ее от гораздо худшей участи: она попала бы в руки куда менее щепетильных контрабандистов.

— Наверно, мне действительно следовалооставить ее в Каире. Но я пообещал молодому Баджу, что завещаю мумию ему или, вернее, Британскому музею… потом. [53]

Перед тем как поднять крышку саркофага, сэр Уильям быстро прошелся по библиотеке, запирая двери и убавляя свет.

— Не годится, чтобы узнали слуги, — пояснил он. — Наверняка они потребовали бы прибавки к жалованью, ссылаясь на наличие еще одного члена семьи, за которым надо ухаживать.

Ребенком, прикованным болезнью к постели, я выработал привычку мечтать, бодрствуя, но как бы видя сны. В этих грезах мне представлялись пещеры близ Клонтарфа, полные виски, которое контрабандисты доставляли на лодках, и буйные сборища пиратов. Потом началось мое увлечение тайными языками и шифрами. Оно привело меня к легендарным иероглифам Египта, который и стал главным объектом моих видений. Но до сего дня я и не дерзал надеяться, что смогу узреть настоящую египетскую мумию наяву, да еще так близко!

Да, в непосредственной близости! Мумия была частично развернута, и когда я помогал сэру Уильяму поднять крышку саркофага, первым, что бросилось мне в глаза, оказался поблескивающий золотой наперсток, надетый на черный, иссохший, наводящий на мысль о детской лакричной палочке палец мумии.