Зеркало времени

Когда доктор Сэвидж узнал из анонимной записки о связи своего ученика со служанкой (чье имя, правда, не называлось), он почел своим долгом немедленно поставить в известность леди Тансор. Поскольку мистер Рандольф не стал ничего отрицать (хотя и отказался назвать имя возлюбленной), его мать, исполненная твердой решимости устранить всякую вероятность скандала, связанного со славным именем Дюпоров, тотчас попросила своего родственника, майора Хант-Грэхэма, проживавшего поблизости от школы доктора Сэвиджа, привезти заблудшего сына из Саффолка в Эвенвуд, где она обрушит на него всю силу своего гнева за опасное и безответственное поведение.

Таким образом был положен конец пребыванию мистера Рандольфа в школе доктора Сэвиджа, но не его любви к мисс Пейджет, которую со временем он полюбил еще сильнее и которая отвечала ему полной взаимностью.

Несколько месяцев влюбленные томились разлукой, но потом удача улыбнулась им.

Когда в Эвенвуде внезапно освободилось место домоправительницы после смерти пожилой дамы, на протяжении многих лет ведшей хозяйство, мистер Рандольф уговорил мать провести собеседование с некой Джейн Баттерсби, якобы настоятельно рекомендованной одним другом мистера Риса Пейджета. Другие претендентки на должность, к счастью, не подошли по разным причинам, а поскольку «миссис Баттерсби» произвела на леди Тансор благоприятное впечатление своим гордым нравом и незаурядными способностями, а вдобавок предъявила превосходные рекомендательные письма, она была взята на место и вскоре заняла высокое положение в домашней иерархии Эвенвуда.

Сразу после рождественских праздников влюбленные принялись планировать брак. Все сильнее тревожась, как бы их тайна не раскрылась, они решили совершить сей окончательный, необратимый шаг до совершеннолетия Рандольфа, а не после него, как собирались поначалу.

Церемония состоялась в Лондоне, вскоре после нашего отъезда в Италию. Это объясняло и отлучку из Эвенвуда домоправительницы, якобы навещавшей больную родственницу, и замеченные мной перемены в поведении мистера Рандольфа.

Все это проливало свет на многие обстоятельства, прежде вызывавшие непонимание и недоумение, но как же вышло, что я неверно истолковала намерения мистера Рандольфа в отношении меня?

Все очень просто. Он всего лишь хотел сделать меня сочувственной соучастницей своей тайны, надеясь использовать мои близкие отношения с леди Тансор, чтобы с моей помощью убедить последнюю отнестись благосклонно к его женитьбе. Он намеревался предложить мне не руку и сердце, а доверительную дружбу. Услышав это и вспомнив все прежние слова мистера Рандольфа, я с мучительной ясностью понимаю, что наделила их смыслом, какого он в них вовсе не вкладывал.

— Я очень хотел, чтобы вы стали нашим другом, — говорит мистер Рандольф, — нашим настоящим другом, достойным безоговорочного доверия. Вы не представляете, как нам было тяжело хранить нашу тайну от всех — кроме дорогого, преданного Пейджета, разумеется.

— Если дело обстоит так, — отвечаю я довольно раздраженно, — почему миссис… то есть ваша жена… с самого начала выказывала такую неприязнь ко мне?

— Милая, — обращается мистер Рандольф к женщине, которую я буду по-прежнему называть «миссис Баттерсби», — оставь нас наедине, пожалуйста.

Она не произнесла ни слова, пока Рандольф рассказывал вышеизложенную историю, но продолжала стоять рядом, время от времени ободряюще сжимая его руку.

— Хорошо, — кивает она, а потом поворачивается ко мне с обычной своей раздражающей улыбочкой: — Должно быть, вам очень неприятно, мисс Горст. Я сочувствую вам, поверьте. Надеюсь, однако, мы с Рандольфом можем рассчитывать на ваше молчание? Для всех нас будет лучше, если дело до поры останется втайне и не дойдет до сведения леди Тансор. Уверена, вы согласитесь, что нам не нужны лишние неприятности.

О, эта двусмысленная улыбка! «Видите, мы доверили вам нашу тайну, — словно говорит она. — Но если вы нас выдадите, худо придется не только нам, но и вам». Я явственно читаю угрозу в этой улыбке: при необходимости миссис Баттерсби без колебаний объявит меня пособницей в их тайных отношениях.

Не дожидаясь ответа, домоправительница одаряет меня очередной снисходительной улыбкой, от которой кровь вскипает в моих жилах, и покидает комнату.

— Я почел за лучшее ответить на ваш вопрос в отсутствие жены, — начинает мистер Рандольф, когда мы остаемся одни. — Тут дело деликатное.

— Деликатное? — презрительно переспрашиваю я. — В таком случае, сэр, подбирайте слова тщательнее. Я не желаю терпеть оскорбления, знаете ли.

— Вы сердитесь, — сокрушенно говорит он, — конечно сердитесь. Это стало для вас ударом, и я искренне сожалею, что по своему недоумию заставил вас подумать такое, чего вы ну никак не должны были подумать. Ну вот, видите? Я опять выражаюсь нескладно. Ну не умею я изъясняться ясным слогом, в отличие от моего дорогого брата, — а как хотелось бы! Будь я не таким косноязыким, ничего этого не случилось бы. Но это случилось, и теперь я…

— Довольно! — раздраженно перебиваю я. — Я выслушала слишком много объяснений для одного дня — не услышала только одного: почему ваша жена относилась ко мне с нескрываемой неприязнью, если вы оба, по вашему утверждению, хотели подружиться со мной и посвятить меня в свою тайну. Отвечайте же.

— Боюсь, все дело в обычной ревности, — вздыхает мистер Рандольф.

— В ревности?

— Да. Понимаете ли, с первого дня вашего пребывания здесь Джейн забрала себе в голову, что вы имеете… ну, виды на меня. Не спрашивайте, как такие мысли вообще возникают, но они возникают, ну и возникли у нее. Дело стало хуже, когда я встретил вас в «Дюпор-армз» и Джейн увидела, как мы возвращаемся вдвоем. Потом был мой день рождения и другие разы, когда она видела нас вместе. Она все не могла отделаться от беспочвенного подозрения, что вы… мы… ну, вы меня понимаете. Конечно, я полагал себя в полном праве уверять Джейн, что наши с вами отношения совершенно невинны и вы не обнаруживаете никакого предосудительного интереса, никаких намерений в отношении меня — ничего большего, чем допустимо между нами; но она не желала меня слушать и продолжала считать, что вы — извиняюсь за выражение — положили на меня глаз… Но она оказалась права, не так ли, дорогая Эсперанца? Можно мне по-прежнему называть вас Эсперанцей? Я ведь очень хочу, чтобы мы остались друзьями, если вы не против. Похоже, у вас и вправду сложилось ко мне особое отношение, из-за которого… ну, вы понимаете. Если бы я только знал о ваших подлинных чувствах! Но я полный болван в таких делах, да и во многих других тоже. Я говорил вам не то, что следовало, и не так, как следовало, — вот и все.

Я уже собираюсь вывести мистера Рандольфа из заблуждения и сказать, что в действительности он не ошибался, полагая, что я не питаю к нему никаких нежных чувств, но потом передумываю. Мной владеют усталость и отчаяние, и у меня нет ни малейшей охоты объяснять истинное положение вещей.

Он смотрит на меня жалобным взглядом, но мне больше нечего сказать, совершенно нечего. Я желаю доброго утра и напоследок выражаю радость, что головная боль у него прошла. Потом поворачиваюсь прочь и выхожу из комнаты под звонкое, мелодичное пение птиц, вплывающее на крыльях легкого ветра в открытое окно.

34

ВОЗМЕЗДИЕ

I

Второе заседание триумвирата

Вернувшись в свою комнату, я упала на кровать и долго лежала в оцепенении, не в силах ни о чем толком думать.

Великое Предприятие с треском провалилось. Персей не имеет права наследования, а мистер Рандольф, настоящий наследник, оказался уже женатым. Изобличение Эмили в причастности к убийству миссис Краус и своего отца послужит делу Справедливости, но никак не поспособствует ни собственным моим целям, ни возмещению утрат, понесенных моим отцом из-за коварного предательства. Мистер Рандольф с супругой в лице бывшей «миссис Баттерсби» наследует своей матери, а я останусь ни с чем. Как я скажу мадам, что ее грандиозный план потерпел крах?