Тайна Шампольона

— У нас тысячи союзников по всей Европе, — ответил рыцарь.

— Остатки Средневековья, — возразил Бонапарт. — Этот остров, заложником которого стал ваш Орден, стал алтарем авантюры, которая разбилась об ислам. На Востоке Мальтийский Орден не окажет мне никакой помощи.

— Как же вы собираетесь превзойти христианство? — спросил рыцарь.

И Бонапарт попал в его ловушку:

— Золото — более надежное средство завоевания, нежели армия иезуитов.

— Ваши амбиции, стало быть, заключаются в том, чтобы навязать Востоку республиканские идеи?

Бонапарт приблизился к рыцарю почти вплотную:

— А может быть, справедливее было бы обратить Запад в Восток.

— Только Бог простит вас… — ответил Гомпеш.

— Бог может дать императору то, что не смог дать Папа…

— О чем вы? — прошептал рыцарь.

Лицо Бонапарта посерьезнело.

— История уже дала союз Востока с Западом, когда армия двинулась на Индию…

— Уже поздно. Нужно идти спать…

Это вмешался я, Морган де Спаг. Я бы хотел, чтобы Бонапарт рассказал больше, но я также опасался, что он скажет слишком много перед человеком, который был его врагом.

Генерал понял мое замечание, встал и быстро вышел.

Бурьенн тенью последовал за ним. Остальные испарились (кажется, там был еще Бертье, [52] один из тех генералов, которым не исполнилось и тридцати, и ничто не могло встать на пути их энергии), и я остался наедине с рыцарем.

— Что делает ученый вашего уровня посреди всех этих варваров? — спросил меня Гомпеш.

— Не судите слишком скоро, рыцарь. Что можно выделить из стычки между двумя дуэлянтами? Ничего. Обмен словами, некоторая несдержанность на язык… Неужели вы ждали чего-то иного от этой атаки? Бонапарт — победоносец. Он обращается к побежденному, он имеет право вспылить. Его слова опережают мысли. Вот и все. Разве рыцарю Мальтийского Ордена так уж трудно простить грех гордости?

— Он говорит как солдат, он сравнивает себя с Александром Великим. Союз Востока и Запада — в этом заключается его великая мечта?

— Он только что захватил Мальту. Это не так просто.

Примите эти мои слова как комплимент. Этим можно гордиться. Но почему же он этого не делает? Его отношение, его слова… Молодость — вот в чем причина.

— Вы хороший дипломат, Морган де Спаг, и вы очень мудрый человек.

— Что вы об этом знаете?

— Ваш возраст, ваше прошлое. Я прочитал некоторые ваши работы по математике. Я знаю, кто вы. Мне говорили о вашем восхищении Бонапартом. За несколько дней до вашего прибытия, мы как раз беседовали об этом прямо здесь…

— Это невозможно!

— Вы даже не подозреваете, сколько я уже знаю о вашей экспедиции… И я понимаю, что вы не очень-то одобряете неосторожные речи вашего генерала.

— Я приобрел привычку мириться с его вспыльчивостью.

— А я вижу все совсем в другом свете. Он говорит то, что думает, а вы пытаетесь его защищать.

— Возраст сделал меня терпимым.

— Это недостаточное основание для того, чтобы смешивать науку с военной экспедицией, — настаивал на своем Гомпеш.

В свою очередь я совершил ошибку, ответив ему:

— Проект ученых — вполне мирный. Многие из нас находятся здесь, дабы предоставить свои знания там, на другом берегу Средиземного моря. Наши действия почетны. Это Просвещение. Оно вытащит Восток из тьмы.

— Тайны Египта… Похоже, Европа слишком этим увлеклась. Даже на Мальте, затерянной посреди морей, мы в курсе.

Тайны фараонов? Вы тоже, как и прочие осквернители Священной Земли, увлеклись идеей завоевания Востока?

— Речь идет об экспедиции, а не о завоевании.

— Полагаю, вы хотите меня в этом убедить. Убедить в том, что есть некие противоречия между вашими тайными предположениями и высокомерными речами Бонапарта. Я видел, как вы выглядели. Вы не знали, как заставить его умолкнуть. Его планы обширнее, и я спрашиваю себя, понимаете ли вы их размах. Египет? Нет, речь идет о Востоке и обо всех обещаниях, которые дает ему христианство. А вы служите ему, защищая его идеи или, что еще хуже, не понимая их.

Ибо я не уверен, что он посвятил вас в свою тайну. Я ошибаюсь?

— Вы не сумеете разговорить меня, рыцарь, — со смехом ответил я. — Да и зачем? Ваше мнение уже сформировано. Это и отличает ученого, наделенного разумом, от пленника собственных догм.

— В самом деле, продолжать нет необходимости. Я знаю то, что должен был узнать, и цена, которую мне пришлось за это заплатить, не представляется мне уж очень высокой.

— Вы теряете Мальту, свое состояние, вы приговорены к отъезду…

— Пути Господни неисповедимы…

— Глупости! Признайте, по крайней мере, свое поражение.

— Всему свое время. А мы верим в вечность. Бонапарт, похоже, не постигает понятия вечности. Но постигнет, когда окажется на Востоке. Его золото, его солдаты и его ученые-богохульники не будут стоить ничего… И это станет ясно и вам тоже, Морган де Спаг.

— Наука опирается на разум и мудро пользуется своей властью. Ее завоевания честны. Поэтому ученые всегда там, где грубая сила или догма терпят неудачу.

— Честность! Ваша, например, меняется каждый день в зависимости от обстоятельств, мой дорогой. Вы украли печатные прессы из Ватикана. Ничтожное предприятие. Но этого недостаточно, чтобы завоевать Восток, — он ускользнет от вас, как и от всех прочих.

— Как, черт возьми, вы узнали, что прессы находятся на борту?

— Ваши хитрости тут бесполезны, — ответил рыцарь. — Я вам сейчас говорю лишь немногое из того, что знаю о вас и вашей экспедиции, поскольку вы — один из немногих рассудительных людей, которых я встречал с тех пор, как вы тут высадились. Кроме того, я говорю, ничем не рискуя: все, что я скажу или сделаю, дабы предостеречь вас, все равно не усмирит чрезмерное честолюбие вашего генерала и ваше ослепление.

— Скажите мне, рыцарь, чего еще я не знаю или не вижу.

— Остановимся пока на этом. Я надеялся на искреннюю беседу между двумя людьми, чей возраст предполагает мудрость. Но я вижу, что вы защищаете своего генерала и что вы отвергаете доверие, которое я вам оказал. Посему мне нет никакого смысла продолжать. Однако знайте: вы идете навстречу неожиданностям, большим несчастьям и очень серьезным неудачам. И даже хуже.

Казалось, Гомпеш опечален. Но перед нашим расставанием он снова заговорил:

— Не забывайте также: Ватикан — а он очень плохо относится к Бонапарту — никогда не оставит вас в покое. А он, поверьте, располагает гораздо большими средствами, нежели вы думаете. Остерегайтесь.

Не приходилось сомневаться, что Гомпеш передаст слова Бонапарта в Ватикан и — это уж точно — в Англию: экспедиция была связана с проектом завоевания, которое не остановится на одном лишь Египте. И все же каковы намерения французского генерала? Иерусалим, Дамаск? А что потом?

Совсем как Гомпеш, все строили свои гипотезы. И не ожидали ничего хорошего. Неуверенность заставляла вражеских стратегов видеть в Бонапарте нового Александра Вели-, кого или человека, подобного Аттиле, и оттого лишь отчаяннее стремились разрушить его планы. Чего бы это ни стоило. Всеми возможными средствами, в том числе военными и тайными. Надо было исключить присутствие Франции на Востоке, и тут махинации ее многочисленных противников могли выходить за пределы чисто военной операции.

Если мне хватить времени, я это докажу, продемонстрировав их печальное и грозное воздействие на расшифровку письменности фараонов.

Я думаю, именно на Мальте, июньским вечером 1798 года, это научное предприятие превратилось в глазах наших врагов в нечто чрезмерно значительное с точки зрения дипломатической, политической и религиозной.

Сейчас, в 1818 году, когда иероглифы по-прежнему отказываются раскрыть свою тайну, война, что началась двадцать лет тому назад, бушует еще сильнее, чем прежде. И Ватикан не последний, кого это интересует. Какова же реальная роль его секретных эмиссаров, неизменно следивших за развитием нашего дела и пытавшихся ему воспрепятствовать? Боюсь, я не успею ответить на этот вопрос до своей смерти. Надеюсь, Орфей Форжюри и Фарос-Ж. Ле Жансем решат эту часть загадки.