Жизнь в стиле С (СИ)

Рощину Бондарев не обрадовался. Мало того, что мужик молчит как сыч, так еще день-деньской строчит какую-то чушь. Графоманов, особенно в погонах, Бондарев ненавидел. Когда-то он редактировал мемуары одного генерала и с тех пор любого военного, оседлавшего Пегаса, считал сволочью. Пишущего, а писал Рощин и тогда, и теперь, быстро, легко, словно под диктовку, столичный репортер воспринял как личное оскорбление. Для него процесс сочинительства давно превратился в привычную и скучную обязанность. Наблюдать азарт и вдохновение, с которым переводит бумагу никому не ведомый морячок, было сущей пыткой. Особенно досаждало Бондарева то, что Рощин ни разу не попросил почитать и оценить свое дерьмовые творения.

— Что ты там ваяешь? — не выдержал как-то Игорь.

— Да так…мелочи… — не поднимая глаз, буркнул Андрей.

Бондарев ругнулся про себя, вот нахал. И в следующий раз потребовал:

— Хватит скромничать. Давай свой шедевр, поглядим, что ты за фрукт.

Прочитав страниц пятьдесят, Игорь закрыл глаза и притворился спящим. Ситуация требовала осмысления. Блондинистый старший лейтенант с красивой фамилией Рощин создал шедевр. Остросюжетное повествование отличали стиль, слог, крепкая фабула, яркие характеры героев и умение обращаться с историей. Последнее обстоятельство и заставило Бондарева задуматься. То, что делал Рощин, вполне можно было выдать за патриотизм, который во времена развенчивания иллюзий и падения авторитетов превратился в редкий и дорогой товар. Книга могла стать бестселлером. И принести деньги. Бондарев даже прикинул, у кого и сколько он запросил бы за роман. За свой роман.

Обмануть Рощина труда не стоило.

— Неплохая вещица. Я бы взялся похлопотать за нее в издательстве, — сказал Бондарев. — Когда ты закончишь?

— Через месяц не раньше.

Игорь выписывался через неделю. Торчать в промозглой глухомани даже из-за хорошего романа не хотелось. Не хотелось, и возвращаться домой с пустыми руками.

— У тебя есть что-нибудь готовое? — спросил с безразличным видом.

— Есть десяток романов, — последовал ответ.

— Сколько?

— Если точно — дюжина.

Бондарев ахнул. Двенадцать сильных романов — не шутка.

— Ладно, возьму все. Буду твоим литературным агентом, — он старался говорить снисходительным тоном, чтобы Рощин, не дай Бог, не заметил волнения.

— Нет, — покачал головой Андрей. — Все романы не дам. А с одним можно попробовать.

Ночь перед отъездом Бондарев провел без сна. Он прочитал еще две рукописи и теперь страдал, делая выбор. Украсть можно было одну книгу. Максимум две. Все присвоить было невозможно. Потому предстояло определиться: стать ли самому «автором» новоявленного бестселлера или заняться продвижением плодовитого и талантливого морячка.

Окончательное решение Бондарев принял в Москве, потолковав с бывшим однокашником, ныне литературным редактором одного из крупных книжных издательств.

— Сильная вещь, — сказал он, прочитав рукопись Рощина. — Очень сильная. На миллионные тиражи тянет. Я бы посоветовал своему руководству подписать с автором контракт на все будущие романы. А тебе — эксклюзивный договор на право представлять авторские интересы. Большие деньги можно срубить.

С таким договором Бондарев и вернулся на север.

— Я буду представлять твои интересы, — заявил Рощину. — За 30 %.

Не представляя, о каких суммах идет речь, на всякий случай, Андрей затеял торг. На 15 % ударили по рукам, расстались, занялись каждым своим делом. Рощин служил, заканчивал очередной роман, дожидался ответа на рапорт об увольнении. Бондарев на деньги издательства создавал общественный резонанс, публикуя в газетах и журналах статейки о самородке-моряке-писателе. В свое время на книжных полках появилась первая книга, затем вторая, третья, очень скоро остросюжетные фантазии на исторические темы стали приносить автору, его литературному агенту и и издательству приличные деньги.

— Ты ведь меня обобрать хотел, правда? — спросил Рощин, когда они обмывали первый гонорар.

— Хотел. Но передумал, — раскололся Игорь.

— Почему?

— Совесть одолела.

— Врешь, гад. Жадность тебя одолела, а не совесть. Ты меня теперь в корову дойную превратишь и будешь доить.

— Зато ты, как сыр в масле будешь кататься. Все заботы и тревоги я беру на себя.

Идеальные условия, которые Бондарев создал для Андрея, портило только одно. Хотя Рощин аккуратно выдавал «на гора» роман за романом, не капризничал, не срывал сроки, Бондареву не давала покоя дюжина пухлых рукописей в старом потрепанном чемодане. Однако Андрей не желал возвращаться к прежним идеям, фантазии и вдохновения ему хватало. Время от времени разногласия перерастали в ссоры. Тогда Бондарев звонил Валентине, жаловался на упрямство Рощина.

— Господи, ну куда он вечно торопиться? — Скучным голосом повторил свои доводы Андрей. — Я привык отвечать за свою работу. Мало ли, что и как писалось в прежние времена. Сейчас стоит взяться за доводку и от текста останется пшик. То окажется не так, это — не эдак. Проще сочинить новую книгу.

— Нет, романы надо довести до ума. Зачем они лежат? — Валентина разделяла мнение Бондарева.

— Вы меня уже достали. Я и так пошел на поводу, Таню нанял, жду, пока она наберет текст. Дальше, видно будет. Так и передай Игореше.

Валентина кивнула.

— Будет сделано, ваш сиятельство.

— Таня, у вас есть старшая сестра? — Андрей повернулся к Тане.

— Нет.

— Вам повезло. Не то, что мне.

— Нахал, — возмутилась Валентина. — Я тебя от бабушки защищала и мороженым делилась. Неблагодарный тип.

Рощин поднялся.

— Раз дело дошло до мороженого, мне лучше исчезнуть. Валентина Петровна, жду вас в своем кабинете. Оривидерчи, милые дамы.

Валентина проводила брата взглядом и, едва закрылась дверь, приступила к расспросам:

— Как вам работается, Таня?

— Нормально. Первые дни я немного нервничала, сейчас освоилась. Не беспокойтесь, у нас, действительно, полный порядок.

— Поймите меня правильно, — Валентина вздохнула. — Я бы очень обрадовалась, если бы у вас с братом сложились хорошие отношения. И деловые, и личные.

— Как же так? — удивилась Таня. — На собеседовании вы говорили другое.

— Забудьте, — отмахнулась старшая Рощина. — Теперь прежние инструкции уже не актуальны.

— Почему? Что, собственно, произошло?

— Вы нравитесь Андрею. Возможно, больше чем нравитесь.

— С чего вы взяли? — изумилась Татьяна.

— Не слепая, вижу. Он к вам тянется. И, вы простите за откровенность, к нему не равнодушны. Возможно, у вас получится что-то серьезное. Хотите, я вам погадаю? — вдруг предложила Валентина и, не дожидаясь согласия, взяла Танину ладонь.

— Танечка, не верьте ей, — на кухне появился Рощин. — Мне Валя нагадала большую и светлую любовь с прелестной блондинкой и троих детей. Ни то, ни другое, ни сбылось.

— Неправда. Я сказала, что твоя жизнь изменится, когда блондинка объясниться тебе в любви.

— Простите, меня ждет работа, — Таня тряхнула темно каштановой гривой и оставила брата и сестру одних.

— Какова? — донеслось из-за дверей басовитое.

— Супер! — громче, чем следовало, ответила Валентина.

Таня вздохнула, покачала сокрушенно головой, ее поразил ответ Рощина:

— Да, с такой и в пир, и в мир не стыдно. И в разведку не страшно. Некрасовская женщина.

РОМАН

За неимением горящей избы и скачущего коня, некрасовская женщина набирала на компьютере текст. О прошедшем разговоре Таня не думала. Стоило прикоснуться к рукописи и, как обычно, реальность растворялась в выдумке, события 1906 года поглощали внимание полностью.

…Отправив Ольгу в свою комнату, Надин рухнула в кресло и разрыдалась.

— Надечка, ласточка, что случилось? — Испугался Павел Матвеев. На его памяти Надин плакала дважды. Первый раз, когда пятилетняя Оля едва не умерла от скоротечной ангины. Во второй, когда между ними случилась первая близость и Надин объяснилась ему в любви.