Святотатство

— Приветствую тебя! — громко произнес я, оказавшись у юнца за спиной.

От неожиданности тот едва не выпрыгнул из своей тоги. Лицо его, когда он повернулся ко мне, было белым как мел. Он невольно бросил взгляд в сторону шатра вещуна, явно опасаясь, что я могу его изобличить. Я похлопал его по плечу, показывая тем самым, что не питаю враждебных намерений.

— Сегодня утром мы с тобой виделись в доме Целера, но не были друг другу представлены, — напомнил я.

Юноша с трудом сдержал вздох облегчения.

— Я — Аппий Клавдий Нерон, — произнес он. — И я знаю, кто ты такой, сенатор Метелл.

Мы пожали друг другу руки.

— Рад поприветствовать новоиспеченного гражданина, — заметил я. — Полагаю, ты впервые надел тогу римского мужа, когда я был в Галлии. Ты сын того Аппия Клавдия, который был легатом Лукулла в Азии?

— Нет, я его двоюродный племянник. Его отец и мой дед были братьями.

Значит, Клодию и Клодии этот щенок приходится троюродным братом, прикинул я про себя. Прежде Клодия звали Клавдием, он сменил имя, решив стать плебеем, а любящая сестра последовала его примеру.

— Приятно убедиться, что старинные патрицианские семьи порождают сильных и крепких отпрысков, — сияя улыбкой, сказал я.

По-моему, род Клавдиев был способен производить на свет лишь крыс, но, возможно, стоявший передо мной юнец представлял собой приятное исключение. Раз в столетие в роде Клавдиев появляется достойный муж. К числу таковых относился и старший Аппий. Впрочем, то обстоятельство, что молодой Аппий увивался вокруг Клодия, отнюдь не делало ему чести.

— Благодарю, — выдавил из себя юнец. — Не хочу быть неучтивым, господин, но я вынужден тебя покинуть. У меня назначена встреча и я должен спешить.

— Не смею тебя задерживать, — кивнул я. — Надеюсь в самом скором времени видеть тебя среди гостей в своем доме. Мы должны познакомиться поближе.

Я обеими руками сжал его руку и заметил, что она дрожит. А потом я заметил нечто весьма странное — на указательном пальце он носил массивный перстень, из тех, где хранят яд.

«Зачем этому мальчишке понадобился перстень с отравой?» — спрашивал я себя, глядя в его напряженную от страха спину. Я догадывался, что найти ответ на этот вопрос для меня очень важно. Подобные вещи были давно известны в Риме, но бытующее среди варваров убеждение, согласно которому римляне использовали кольца с отравой, дабы отправлять на тот свет своих врагов, не вполне соответствовало истине. Несведущие люди воображают, что перстни снабжены крохотной крышечкой, которая, отскакивая благодаря нажатию миниатюрной пружины, позволяет высыпать яд в еду или питье врага. На самом деле перстни с отравой являются средством мгновенного самоубийства. Как правило, такой перстень представляет собой золотой ободок, в который хитроумно впаяна капсула, наполненная ядом. Существует единственный способ вскрыть эту капсулу — раскусить ее зубами. В тревожные времена гражданских конфликтов, когда ошибка в выборе партийной фракции может означать смерть, перстни с отравой становятся излюбленным украшением римлян. В спокойные же времена они — большая редкость. Время, о котором идет здесь речь, можно было назвать относительно спокойным.

Я и сам иногда вынужден носить подобную убийственную безделушку. Когда знаешь, что в любую минуту дверь твоего дома может быть взломана бандой гнусных подонков, или ждешь, что враги набросятся на тебя в темном переулке, сознание того, что ты можешь ускользнуть из их рук, позволяет почувствовать себя увереннее. Надо только прокусить тонкую золотую оболочку, и ты избежишь пыток и позорной мучительной смерти. Никому уже не удастся сбросить тебя с Тарпейской скалы или, поддев на железный крюк, через весь город протащить к Тибру и утопить в его водах.

Но у такого зеленого юнца, как Аппий Клавдий, не могло быть серьезных врагов. Возможно, он просто пытается внести в свою жизнь остроту, решил я. Мальчишки, едва начавшие бриться, любят заигрывать со смертью: носят перстни с отравой, прячут под тогой отравленные клинки или сочиняют стихи о тщете всего земного. Тем не менее все, что имело хотя бы отдаленное отношение к Публию Клодию, никак нельзя было счесть не стоящим внимания пустяком.

Я направился к шатру гадальщика, из которого вышел Аппий Клавдий. Подобно всем прочим палаткам такого рода, она представляла собой весьма ненадежное сооружение из обтянутых дешевой толстой тканью шестов. В тех, где располагаются торговцы, перед входом обычно стоит прилавок с товарами, а здесь он отсутствовал. Зато спереди грубая ткань была расшита магическими символами: изображениями полумесяцев, змей, сов и тому подобного. Я раздвинул занавески и, пригнувшись, вошел внутрь. Тесное пространство было сплошь заставлено корзинами, где хранились сушеные травы, сосудами, наполненными благовонным маслом, и какими-то диковинными предметами, о предназначении которых мог догадаться лишь человек, сведущий в магии. В одной из корзин я с содроганием увидал целый клубок извивающихся черных змей.

— Чем могу служить тебе, господин? — донесся до меня женский голос.

Вещун оказался вещуньей. Хозяйка шатра производила впечатление обычной сельской жительницы, заурядная наружность которой до смешного не соответствовала таинственной обстановке. Торговать репой на базаре ей подошло бы куда больше, чем заниматься колдовством и предсказывать будущее.

— Я — сенатор Деций Цецилий Метелл Младший, — важно представился я. — И я хочу знать, что понадобилось от тебя благородному юноше, который только что покинул твою палатку.

Ведьма окинула меня пристальным взглядом.

— Но почему я должна говорить с тобой о делах своего посетителя? — спросила она без всякого видимого трепета.

— Тебе прекрасно известно, что твой промысел относится к числу запрещенных, — процедил я.

— Я вижу пурпурную полосу лишь на твоей тунике, но не на твоей тоге, — заметила она.

Этим она хотела сказать, что лишь человек, облаченный в украшенную пурпурной полосой тогу-претексту, обладает в Риме юридической властью.

— Я не ношу претексту, это верно. Но мой отец — цензор Метелл.

— Вот как? — ухмыльнулась она. — Признаюсь, я не слишком интересуюсь политикой. Но если цензор — твой отец, а не ты сам, то говорить я буду с твоим отцом. Почему ты не привел его с собой? Может, с ним бы мне и понравилось поболтать.

— Женщина, ты испытываешь мое терпение. Ты что, не знаешь, что к сенатору следует относиться уважительно?

В устремленном на меня взгляде колдуньи мелькнуло нечто вроде сожаления.

— Эх, господин, сенатор такой же человек из плоти и крови, как и мы все, и если бы не полоса на тунике, его нипочем не отличишь от простых смертных. Знал бы ты, сколько сенаторов побывало в этом шатре. Одни хотели купить яду, чтобы избавиться от опостылевших жен, другие просили вытравить плод у молодой рабыни. В таких скверных делах я ничем не могла им помочь — я ведь честная женщина, скромная предсказательница судьбы и травница. Жены сенаторов тоже здесь не редкие гостьи. Почти у всех одна беда — муж уже год в отъезде, а жена собирается родить и при этом боится, что ребеночек будет похож на молодого галльского конюха, что служит у них в доме. Да, господин мой, порасскажи я тебе, на что способны твои благородные собратья, то у тебя волосы дыбом встанут от ужаса.

К несчастью, все, что рассказала прорицательница, не только не привело меня в ужас, но даже ни в малой степени не удивило.

— А ты, значит, не торгуешь ядами и не помогаешь женщинам избавиться от нежеланных детей? — осведомился я.

— В жизни не занималась подобными пакостями и надеюсь не заниматься ими впредь!

Она сделала жест, предохраняющий от сглаза и всякого рода несчастий.

— Я способна увидеть знаки, скрытые от остальных, и дать человеку добрый совет. Если ты схватишь простуду или будешь мучиться головной болью с похмелья, милости прошу ко мне. Я смешаю из трав снадобье, которое мигом тебя исцелит. Но подбить меня на незаконные дела еще никому не удалось и не удастся!