Идолов не кантовать

Глава 10. В изгнании

Закончился апрель. Прошли май, июнь, июль. Закономерно наступил август. Август выдался влажным и душистым. В природе появилась еще едва заметная суета, свидетельствующая о приближении зимы. Медленно и низко в воздухе летали жирные шмели, нарезая круги и гудя, будто вертолеты. По ночам в поисках провизии табунами бегали ежики. Еще злее стали мухи. Птицы готовились на юг. Выженная солнцем, заметно побледнела зелень. Кое-где на землю легли первые сухие листья.

Много воды утекло за это время. Она текла в ручьях и реках, била ключом из-под земли и капала с неба, лилась из кранов и бежала по трубам. Свою скромную лепту в мировое водообращение внес и восстановленный водопровод, соединяющий роддом № 3 и общежитие консервного завода им. Баумана.

Один древний, давно скончавшийся мудрец как-то верно подметил, что все течет, все меняется. Сбылась его мудрость и на сей раз. Помимо большой утечки воды за четыре месяца в мире произошли и некоторые другие перемены: из космоса вернулись космонавты, на основной территории Европы созрела картошка, парламентарии всех стран отгуляли каникулы и взялись за работу, кофе на мировом pынкe подскочил в цене, Потап Мамай больше не искал клад.

Потап продавал пиво. Теперь местом работы чекиста был пивной ларек, расположенный на перроне маленькой железнодорожной станции. Станция не имела даже приличного названия и значилась как "Платформа 202 км".

Трудно сказать, каким ветром занесло сюда Потапа и где он скитался после бегства из Козяк. Во всяком случае, здесь он пребывал уже больше месяца и, должно быть, находил это место вполне удобным для того, чтобы зализать свои душевные раны и обрести временный покой. Несмотря на столь короткий срок трудовой деятельности, чекист успел зарекомендовать себя с положительной стороны и пользовался заслуженным авторитетом у товарищей. Клиенты уважали его за общительность и откровенный нрав.

Откровенность за кружкой пива иногда нужнее, чем вобла. Когда желудок полон пива, обычно тянет либо за угол, либо на откровение. Но чаще всего, справив одну нужду, клиент норовил справить и другую. Ему хотелось излить душу. В такие минуты, плача и периодически припадая к кружке, он склонялся к ближайшему соседу и начинал жаловаться на свою судьбу: мол, что бы из него вышло, если бы не вышло то, что вышло. Из таких признаний, доносящихся от разных стоек, Потап вскоре узнал, что большинство посетителей пивнушки — это несостоявшиеся генералы, директора, писатели и просто большие люди. Бывали здесь, конечно, и мелкие людишки, но реже, да и то до второй кружки. После второй они также находили в себе нечто выдающееся и вырастали прямо на глазах. Но один большой человек для другого большого человека — слушатель неблaгoдарный. Особенно когда оба пьяны. Столкнувшись с непониманием и тупостью собеседника, они расходились, и в конце концов их страстное мычание приходилось выслушивать Потапу, который охотно всему верил или, по крайней мере, терпеливо слушал, что в данном случае одно и то же.

Откровенность же Мамая имела иной характер. В частности, он никогда не скрывал, что разбавляет пиво водой. Но в отличие от барыг он, заботясь о здоровье клиентов, доливает воду исключительно кипяченную. И эту заботу клиенты ценили. К тому же некоторым завсегдатаям Потап отпускал в долг, чем окончательно покорил любителей пива.

Но, несмотря на свою общительность, чекист никогда и никому не говорил, кем бы он мог стать, если бы не продавал пиво. И потому сам собой напрашивался вывод, что он стал тем, кем и хотел.

Потап и в самом деле управлялся со своим хозяйством так умело, что можно было подумать, будто ничего другого в жизни он не делал. Принимая из его рук накрытyю пеной кружку, никто из любителей и помыслить не мог, что считанные месяцы назад эти руки едва не загребли глыбу золота.

Провалившаяся козякинская кампания и воздействие пивных паров оказали на Мамая неблаготворное влияние. Он стал много курить и ругаться; шутил мало и грустно. Щеки его впали и заросли щетиной. Под глазами появились тени, а сами глаза смотрели безразлично и даже философски. Такие взгляды бывают у лиц, только что освободившихся из мест заключения. Словом, козякинские подпольщики с трудом узнали бы в нем целеустремленного и энергичного председателя. От недавнего Потапа осталось лишь название. Неизвестно почему, но завсегдатаи пивнушки звали его бригадиром.

В редкие вечера, поддавшись уговорам, Потап делал технический перерыв, усаживался на прилавок и рассказывал истории о похождениях одного своего знакомого. Знакомый этот был негром и к тому же немного придурковатым, потому что хотел найти клад. Мужики, слышавшие на своем хмельном веку немало баек, сидели с разинутыми ртами, словно дети. Те, что потрезвее, перемигивались, точно зная, что такого быть не может, но из уважения к рассказчику все помалкивали. Тем более что и байки были уж слишком занимательными.

— Так что, бригадир, бабы от него в обморок падали? — не выдержав, хохотали посетители. — Вот чертяка, а! А расскажи, как он статуи с крыши бросал. Вот болван!..

— Да, — мрачнел Мамай, — болван был редкий…

Однажды на 202-м км притормозил товарный поезд. Из крытого вагона на перрон выкатился человек, огляделся по сторонам, забросил за спину котомку и потопал прямо к пивному ларьку.

Был знойный послеобеденный час, когда утренние посетители уже пропили все деньги, а вечерние еще не пришли. Бродяга покрутился возле стоек, собрал пять полупустых кружек и, слив остатки пива в одну, нетерпеливо выпил. Дождавшись, пока из кружки выползла последняя капля, старик облизнулся и с сожалением осмотрел столики. Больше допивать было нечего. Отметив сей печальный факт, он несмело стал приближаться к ларьку, слабо надеясь выклянчить еще пивка.

Несколько минут он приглядывлся к продавцу с разных боков, то подступая к нему, то нерешительно отходя. Потап не обращал на пришельца никакого внимания. Внезапно лицо бродяги просветлело. Шансы получить бесплатное пиво резко возросли.

— О, — молвил посетитель, — а ты чего тут делаешь?

— Гербарий собираю, — хмуро отозвался Мамай, не поднимая головы.

Осмелев, старик подошел еще ближе. — А ты меня не узнаешь?

— Узнаю. Как же, как же — султан Брунея, пробурчал Потап.

— Не-а, — радостно захихикал старик, — не султан!

— Ну, тогда сдаюсь, — равнодушно признался чекист, исчезнув где-то под прилавком.

— А я вот тебя сразу признал. Только как звать, не помню, — не отставал бродяга.

Потап нехотя поднял голову и присмотрелся к человеку повнимательее. Тyт пришла и его очередь удивиться.

— О! — воскликнул чекист. — Бомж Бруевич! Еще шевелишься, старый хрыч?

— Ага, шевелюся! — ликовал бомж, чуя, что кружка пива ему обеспечена.

— Какими пyтями?

— Так этими… товарняком я.

— Пива хочешь? Пей, за счет клиентов заведения.

Бродяга отхлебнул пену и блаженно прищурился.

Но настроение Потапа неожиданно изменилось.

— Уходи, дед, — насупившись, сказал он. — Допивай и уходи.

— Чeгo это?

— Ты приносишь мне несчастье.

— Я, сьнок, уже давно никому ничего не приношу. Я могу только унести.

— Первый раз, когда я тебя встретил в Козяках, ты мне все дело испортил.

— Никогда в Козяках не был, — начал отпираться бомж.

— Как это не был?

— Никогда.

— А где же мы виделись?

— В Синельникове, на вокзале, — невозмутимо солгал старик.

— В каком еще Синельникове!

— Да-да, в Синельникове.

— Да я там сроду не был!