Вы любите пиццу?

– Этой ночью я так молил Бога позволить мне снова вас увидеть…

Стараясь скрыть смущение, Одри нервно рассмеялась.

– Что ж, надо признаться, вы в хороших отношениях с небом, раз я здесь!

– Добрый Господь знает, что я люблю вас и умер бы, если бы вы не пришли…

Неаполитанцы лгут с такой естественностью, что убеждают не только других, но и сами ухитряются уверовать в собственные россказни и в конце концов начинают воспринимать их как истину. Мисс Фаррингтон не знала, что возразить на такое.

– Не говорите глупостей, или я тут же уйду!

– Я держу вас за руку… и знаю… вы красивее всех, и я никогда не смогу полюбить другую…

В Оксфорде никто не позволил бы себе такой наглости! Мисс Фаррингтон просто не понимала, что ее тут удерживает. Надо немедленно подняться и уйти. Но она осталась и покраснела до корней волос, когда Альдо поцеловал ей руку и приложил к своей щеке.

– У вас… все еще жар… – пробормотала она.

– Это из-за вас…

Можно представить себе самочувствие мисс Фаррингтон, если этот разговор внимательно слушали соседи молодого человека по палате, не только не пропускавшие ни единого звука, но еще и комментировавшие его. Вне себя от стыда и досады, Одри вскочила.

– Раз вы не желаете вести себя разумно, я ухожу!

И тут же у нее за спиной послышался чей-то голос:

– Это было бы очень дурным поступком, синьорина! Мальчик любит вас!

Одри ошарашенно обернулась и увидела улыбающегося мужчину лет сорока.

– Настоящая любовь – такая редкость, синьорина, и раз уж повезло ее встретить, то упускать никак нельзя.

Потом вмешался сосед слева, а за ним еще двое больных, лежавших напротив Альдо. Англичанка почувствовала – еще секунда и мозг откажется ей повиноваться. Ощущение было такое же, как если бы посреди Трафальгарской площади с ней вздумали флиртовать солдаты Королевской шотландской гвардии. Не решаясь далее выслушивать упреки незнакомых людей, в надежде избавиться от невыносимого их любопытства, Одри снова села. Ответом были заговорщические подмигивания и дружелюбный смех. Лицо мисс Фаррингтон горело от стыда, девушка не знала, куда деваться. Альдо не замедлил тут же этим воспользоваться.

– Вы англичанка, любовь моя? – быстро спросил он. Растерянная и оробевшая, Одри просто не знала, как себя повести, – такая простота нравов ей встретилась впервые. Сквозь глухой стук сердца и гул в ушах до девушки долетали замечания соседей Альдо. Один из них заявил, что уж если англичанка полюбит, то это серьезно и на нее вполне можно положиться. В подтверждение каждый счел своим долгом воспеть достоинства Одри, громко распространяясь о ее очаровании, грации, изяществе. Все это казалось девушке кошмарным сном. Чтобы избавиться от смущения, следовало бы, наверное, упасть в обморок, но это было бы не в ее стиле. Пришлось выслушивать все эти «канцопы»: один расхваливал цвет глаз, другой – пышность волос, третьего увлекла линия носа, четвертый осмелился заговорить даже о груди, но когда кто-то решился описать неотразимость ее бедер, Одри перехватила инициативу:

– Да, я англичанка, – быстро заговорила она, обращаясь к Альдо, – и приехала в этот город всего на несколько дней. Живу в гостинице «Генуя»… Я… я путешествую по Италии… и уже приезжала в эту страну несколько раз.

– Вы были в Неаполе?

– Нет.

– Вам надо туда поехать.

– Почему?

– Потому что я живу в Неаполе… и потому что я там буду вас ждать…

Неаполитанец! Это следовало ожидать! Хватит… пора кончать…

– Послушайте меня, Альдо… Получилось недоразумение. Я просто пришла справиться о вашем здоровье, вот и все. Остальное – плод вашего воображения. К тому же я обручена.

– Но вы должны сказать, что больше его не любите!

– С чего вы это взяли?

– Вы ведь не можете любить одновременно двух мужчин, дорогая… И раз вы любите меня…

Одри больше не могла этого выдержать. Она попыталась встать, решив покончить с этой гротескной сценой, но Альдо все еще держал ее за руку.

– Отпустите… мне пора идти…

– Вы вернетесь?

– Да.

– Поклянитесь!

– Клянусь.

– Поцелуйте меня на прощание.

– Что?

– Поцелуйте меня.

В разговор снова вмешался сосед справа.

– Вы не можете отказать ему в поцелуе, синьорина, мальчик так вас любит!

В надежде вновь обрести свободу Одри склонилась над Альдо и хотела коснуться губами лба, но молодой человек обхватил ее голову и впился в губы долгим поцелуем. Несмотря на растерянность, удивление, гнев и унижение, мисс Фаррингтон все же уловила единодушное одобрительное бормотание, разнесшееся по палате.

Выйдя из больницы Сант-Андреа на виа Алессандра Вальда, Одри все еще не могла понять, бодрствует она или грезит. Возможно ли, чтобы она, мисс Одри Фаррингтон, бакалавр искусств, лучшая ученица Соммервиль колледжа, вела себя столь недостойным образом? Удивление и стыд не давали ей покоя. Просто Италия свела Одри с ума, вот и все! К счастью, Альдо возвращается в Неаполь, и она больше никогда о нем не услышит. Ах, насколько же, оказывается, милее сдержанный Алан! И миссис Рестон была совершенно права, когда говорила, что жители континента начисто лишены морали! Одри решила извиниться перед Эйлин за сцену, происшедшую на «Герцоге Ланкастерском», и больше не ходить по музеям, дабы снова не угодить в ловушку, подобную той, что преподнес ей случай во дворце Бьянко. У девушки не хватило мужества ехать на площадь Феррари, где, наверное, уже давно дожидается Алан, и она вернулась в гостиницу, мечтая поскорее нырнуть в ванну и смыть следы всех этих масляных взглядов, одно воспоминание о которых вызывало дрожь омерзения.

Удивленная и очарованная неожиданным смирением Одри, миссис Рестон с радостью приняла извинения, Алана это тоже утешило, и он забыл о долгой и напрасной прогулке по площади Феррари. Все решили отправиться пить чай на Портофино и отпраздновать таким образом примирение.

Все следующее утро Альдо напрасно прождал прихода Одри. Он искренне увлекся девушкой, поэтому горе его было так велико, что он не смог даже скрыть разочарования от соседей по палате. Все преисполнились сочувствия и постарались утешить молодого человека. Только один счел своим долгом заметить, что от этих иностранок всего можно ожидать. Но его лишь обругали и заставили умолкнуть, ибо, по общему мнению, сердечная склонность Одри была столь очевидна, что молодому человеку никак не следует опасаться жестокой и вероломной измены. Однако, когда и к полудню Одри не появилась, даже самые убежденные дрогнули. А вечером сиделка привела нового посетителя, Дино Гарофани. Альдо так удивился, что лишь пробормотал:

– Ты?

– Кому-то надо было тебя вызволить… Я разговаривал с врачом. Завтра утром уезжаем. Согласен?

Альдо не решился спорить. А дядюшка опустился на стул, где накануне сидела Одри.

– Раны болят?

– Уже почти нет.

– Вот видишь, малыш… вы хотели поиграть в гангстеров, а что выиграли?

– Дома знают про Рокко?

– Да… полиция нас известила…

– И что они делают?

– Кричат и плачут… Твой отец, естественно, кричит, что наложит на себя руки… Джельсомина тоже… А твоя мать замешивает пиццу на слезах… Короче, ты же сам их знаешь. В конце концов все успокоятся.

Не будь Альдо уверен в дядиной привязанности к родне, он обвинил бы его в равнодушии.

– Бедняга Рокко…

Рыбак пожал плечами.

– Да, бедняга Рокко… славный был малый… немножко пустоцвет, конечно, но не хуже прочих… в его компании. – Дино наклонился к племяннику и шепнул на ухо: – А как брильянты?

– Их украли!

Дино тихонько присвистнул.

– Кажется, наши неприятности только начинаются.

– Почему?

– Сдается мне, что те, кто доверил вам на пятьдесят миллионов брильянтов, не оставят дело без последствий только потому, что Рокко погиб. В хорошенькую историю втравил нас твой отец! Тело Рокко сегодня привезут в Неаполь и набальзамируют, чтобы похоронить позже…