Господин Малоссен

6

«Кое-что очень важное» находилось в подвале «Кутубии», заведении Амара, где как раз в это время Шестьсу потягивал свою анисовку и резался с хозяином в домино. («Здравствуй, Бенжамен, сынок, как поживаешь?» – «Хорошо, Амар, а как ты?» – «Хорошо, благодарение Господу; а как поживает твоя матушка? Ей лучше после вчерашнего?» – «Лучше, Амар, понемногу приходит в себя; а как Ясмина?» – «Хорошо, малыш, там в подвале для тебя кое-что есть…»)

Это «кое-что» лежало связанным среди ящиков со спиртным, и ему, пожалуй, было не слишком удобно. Молодой парень в костюме мышиносерого цвета, перетянутый бечевкой, как палка колбасы. Пай-мальчик, студент из хорошей семьи, попавшей в переплет. Вид у него был весьма помятый.

– Мы его взяли, когда он снимал на пленку Малыша.

– Вот этим.

Хадуш протягивает мне небольшую камеру, «супер-восьмерку».

Мое светлое чело прорезают морщины.

– И что, он плохо получился, наш Малыш?

Хадуш, Мосси и Симон перекидываются взглядом, который, очертив треугольник, возвращается к пасовавшему.

– Вчера вы заставили его разыграть театральное представление, у вас под дверью; почему бы сегодня ему не сняться на улице в кино!

(Пользуюсь случаем, чтобы напомнить им, что был не в восторге от этой затеи с распятием в красных тонах. Есть символы, которые негоже лапать грязными руками.)

– Смотря какой оператор попадется, Бен. Одним пальцем Симон поднимает студента и сует его мне под нос.

– Практикант у Ла-Эрса.

– Судейское семя…

(Сдается мне, если он выкарабкается из этой истории, данное прозвище пристанет к нему несмываемым родимым пятном.)

– Вчера утром он был там вместе со своим патроном.

– Он побежал за детьми, но мы ему отсоветовали.

– Стоп-кран и задний ход.

– Видно, не дошло.

– Упрямый попался.

«Упрямый» печально свисал с указательного пальца Симона, как половая тряпка. Он висел неподвижно, стараясь не шевелиться. Он бы и рад был что-нибудь сказать, но от страха будто язык проглотил.

– Теперь надо решить, что с ним делать.

– Да, это тебе не фунт изюма, за похищение судебного исполнителя такое можно схлопотать…

– Мне что-то не улыбается загреметь на двадцать лет из-за какого-то судейского семени.

Симон разжал согнутый палец, и «судейское семя» шлепнулось на пол, прямо на бутылки.

Мосси улыбнулся. Вспышка белозубого оскала.

– Интересно, знает ли он, какой вкусный готовят кускус в Бельвиле?

Симон наклонился и задал вопрос по-своему:

– Скажи-ка, Судейское Семя, ты в курсе, из чего арабы делают свои фирменные сардельки?

Со стороны все это, наверное, выглядит грубо; но здесь, в мрачном подвале, видя, как поблескивают в темноте клыки Мосси, как кровожадно сверкают глаза Симона, и наблюдая, как Хадуш, чуть поодаль, невозмутимо чистит ногти острием своего ножичка, представляете, каких ужасов может напридумывать себе этот маменькин сынок.

– В них кладут все подряд.

– Так что ничего не остается.

– А потом прохожий неверный с аппетитом уплетает вчерашнего неверного.

Знаю, знаю, я должен был вмешаться гораздо раньше, но мне любопытно было посмотреть, до чего они его запугают. Бенжамен Малоссен, землемер акров наивности, эхолот глубин страха… Как не стыдно… однако я тоже не питаю безграничной нежности к судебным исполнителям.

– Ты как думаешь, Бен?

– Вы достали пленку?

– Нет, мы хотели отдать ее Кларе, чтобы она ее проявила. Поди узнай, чего он там наснимал, поганец.

Я посмотрел на поганца.

И замолчал.

И все замолчали.

У меня мурашки побежали по спине. В конце концов, настоящие садисты начинают, наверное, тоже с невинных забав, играя в пытки понарошку.

– Хадуш, развяжи его.

Хадуш развязал его. Не разрубил разом путы, а аккуратно развязал веревочку.

– Как вас зовут?

Он был еще весь зажат, как будто его и не развязывали.

Тогда я сказал:

– Спокойно, все кончено. Расслабьтесь. Это была шутка. Как вас зовут?

– Клеман.

– Клеман – и всё? А фамилия?

– Клеман Клеман.

Скорее всего, это была правда. У него и в самом деле была физиономия папенькиного сынка, чей родитель в чрезмерной гордости за своего отпрыска, пошел на тавтологию, лишь бы присвоить его себе целиком.

– Зачем вы снимали моего брата?

– Потому что он перевернул мою жизнь.

И вот он, до сих пор молчавший как рыба и дрожавший от страха, пускается вдруг в пространный монолог, тарабаня скороговоркой, как он увидел Малыша, скатившегося по лестнице в чем мать родила, и как этот кадр развернул его собственное видение мира на сто восемьдесят градусов, что с этого момента, момента прозрения, он перестал быть тем, кем был, или, вернее, стал самим собой, это как посмотреть, короче, он вернул свой слюнявчик семье, рабочую робу – патрону, что с этих пор все, чего он хочет в жизни, это жить в Бельвиле и снимать кино, одно кино, сейчас и всегда…

На мгновение он остановился – перевести дух.

Бац! Хадуш ему под нос бутылку того, что покрепче.

– На, глотни немного, эти автобиографии, от них всегда в горле пересыхает.

Тот хлопнул залпом полбутылки и бровью не повел. Утерся тыльной стороной ладони и сказал:

– Ай! Хорошо.

– Где вы живете?

Он улыбнулся, в первый раз.

– С сегодняшнего утра – нигде.

Симон по-отечески покачал головой:

– Кино, кино… все это, конечно, замечательно, но на что ты будешь жить?

– Да, – подхватил Мосси, – выпивка тоже денег стоит!

И Хадуш туда же:

– Знаешь, сколько их мыкается без дела, в этом вашем кино?

За что я их люблю, моих друзей, так это за их умение заставить вас помечтать. Сначала всегда одно и то же: запугать человека до смерти, как полагается, только и ждешь, что они сейчас вытащат паяльник, а они вдруг устраивают семейный совет: «Вам, мой мальчик, стоило бы серьезно задуматься о своем будущем в этой профессии, уж поверьте нашему опыту, жизнь можно строить, только хорошенько все продумав заранее…»

К тому же аргументы у них убедительные. Судейское Семя задумчиво нахмурился:

– Не знаю. Может быть, вы подыщете мне что-нибудь на первое время?

Ну вот!

Ну вот!

Ну вот, племя Малоссенов еще с одним ребенком на руках! За что им моя моментальная и отчаянная благодарность:

– Вы что, не могли оставить его в покое? Пусть бы себе снял, что ему хочется, и убрался восвояси? Вы думаете, мне своих мало? Еще один лишний рот кормить? Или в нашей каморке вдруг стало слишком просторно? Так? Почему бы еще одного не подкинуть? Не считая Жюли, которая, может, нам еще тройню принесет!

Меня прорвало. Припустил вслед за Клеманом: прямо по колее его монолога. Тирада на целую главу, если бы Хадуш, как заведено, не прервал меня, вручив мне бутылку, со словами:

– Есть выход.

Потом добавил:

– Симон, иди за Шестьсу.

И, обращаясь ко мне:

– Шестьсу один уже не справляется. И нам не всегда удается ему подсобить. Ему нужен помощник.

Я подумал, что Судейское Семя загнется от страха при виде того, как слесарь огромной глыбой вваливается к нам в подвал. Скачок назад, в недавнее прошлое.

Опять пришлось приводить молокососа в чувство и заново распределять роли. Шестьсу приступил со своим дежурным вопросом:

– В столярном деле рубишь?

Судейское Семя беспомощно посмотрел на нас, но мы тоже ничем не могли ему помочь.

– Так, ладно. А в слесарном сечешь?

Грустное зрелище: смятение в глазах ребенка, которого с самого рождения готовили к устному экзамену в высшую административную школу!

– Отлично. В столярном деле – ноль, слесарь тоже никакой. Идем дальше. В электричестве разбираешься?

Как ни крути, а поле нашей неосведомленности всегда будет поражать своей необъятностью.

– Прекрасно…

Шестьсу взял у меня из рук бутылку и сказал:

– Я его беру.