Талисман из Ла Виллетт

— Тем лучше! Пусть хоть все разворотит, так ему и надо! Но к малышу я ее и близко не подпущу! — ворчала Эфросинья, нарезая говяжью печенку под аккомпанемент «Отче наш» и «Богородице Дево радуйся…».

Она записывала в дневник все прегрешения и недостатки окружающих и теперь вознамерилась дополнить характеристику Зульмы Тайру, а также описать смешного надоеду в берете, которого только что выпроводила вон.

Никто не вышел на звяканье колокольчика, когда Морис Ломье переступил порог книжного магазина. Он схватил со столика, где были выложены новинки, «Сказки из хижины» Октава Мирбо и спрятался за книгой, а потому не увидел раздраженного лица Жозефа Пиньо.

— Прошу вас, мсье Пиньо, продолжайте! — воскликнула похожая на козу дама.

И Жозеф продолжил чтение вслух:

— Этот человек — герой, ему нужно поставить памятник! — звенящим от волнения голосом объявила дама в репсовом платье цвета баклажан с меховой муфтой в руках, из которой свисали поводки шипперке [17] и мальтийской болонки.

— Вы слышали, Рафаэль, на вокзале, где я была несколько часов назад с мадемуазель Хельгой Беккер и моей кузиной Саломэ, произошло покушение! — простонала пухленькая дама.

— Анархисты, что тут скажешь! Счастье, что взрывное устройство, скорее всего — котелок, начиненный порохом и пулями, — угодило в люстру, изменило траекторию и упало на столы, иначе было бы не двадцать раненых, а Бог знает сколько убитых! — воскликнула Бланш де Камбрези, получившая от Жозефа Пиньо прозвище Коза.

— Продолжайте, мсье Пиньо, — приказала величественная дама с мучительно перекошенной половиной лица.

Морис Ломье потерял терпение и решил привлечь внимание Жозефа, но не успел — тот откашлялся и продолжил чтение:

— Наглец! Я бы не дожидался судебного процесса, а просто отрубил бы этому «жителю Пекина» голову! Или обвязал его динамитом и послал на передовую! Рано или поздно мы возьмем под контроль Мадагаскар! — проблеял старичок.

— Мадагаскар? — переспросила пухленькая дама. — Значит, вы разделяете убеждения полковника де Реовиля?

— Я никогда не бросаю слов на ветер, дорогая мадам де Флавиньоль. У меня есть связи в министерстве. Мадагаскар без труда офранцузится, как только мы станем там хозяевами.

— И непокорный Индокитай тоже будет нашим, если мы вырвем с корнем «желтую» культуру и заменим французским языком все аннамские диалекты. Таково мнение знаменитого исследователя Габриеля Бонвало, — важно заявила дама с перекошенным лицом.

— Весьма похвально, что вас так волнует продвижение нашей культуры по миру, дорогая мадам де Бри, — похвалил старичок.

— Конечно, заботит. Я пережила инсульт, сочеталась браком с полковником де Реовилем и теперь решила создать художественный салон в своем особняке на улице Барбе-де-Жуи. Я устраиваю ужины и принимаю членов Комитета Дюплекса, [20] а они весьма осведомлены в этом вопросе. Мой четвертый муж не устает повторять: «У Поднебесной Империи нет языка, значит, мы должны дать его этой стране!».

— Браво!

Жозеф, который был доведен до исступления болтовней «бабищ» (так он называл толпившихся вокруг него трещоток), и прекрасно видел Мориса Ломье (который год назад пытался соблазнить Айрис), решил укрыться за газетой и вдруг наткнулся взглядом на заметку внизу полосы.

У Жозефа перехватило дыхание, он сложил газету, положил ее рядом с бюстом Мольера, почесал в затылке и пробурчал себе под нос:

— Вот подлецы! А ведь я с октября жду от них ответа! Мы же даже договор не обсудили! Аванс в двести франков — пустяк! На сей раз я потребую тысячу! Клюзель упрется, это ясно. Я уступлю, соглашусь на восемьсот, иначе… — Он потер руки. — Меня ждут слава, почести и все такое прочее! Нет, ну что за негодяи! Задержали публикацию моего шедевра, чтобы потешить самолюбие этого жалкого писаки Пеллетье-Видаля! Стиль — ужасный, интрига — пошлая! Зато он обедает с Полем Бурже!

Морис Ломье направился к камину, но тут в магазин ворвалась дама в шляпе с перьями, оттолкнула его и ринулась к Жозефу.

— Олимп, какой приятный сюрприз! — прощебетали «бабищи».

— Мсье Пиньо, будьте так любезны принести мне «Несчастья Софи» графини де Сегюр, урожденной Ростопчиной, я собираюсь читать ее близнецам моей племянницы Валентины — Гектору и Ахиллу.

— Эта книга, должно быть, на складе.

— Так не медлите, молодой человек, сбегайте за ней, и поживее!

— А кто будет стеречь лавку?

— От кого, от нас? Неужели вы усомнитесь в нашей честности? — воскликнула Олимп де Салиньяк.

Рафаэль де Гувелин — дама с собачками — бросив на Жозефа заговорщический взгляд, проговорила:

— Чудесная история! Весьма поучительное чтение! Все мы плакали над главой, где Софи хочет вылечить свою куклу от ужасной мигрени, прописывает ей горячую ножную ванну, и восковая любимица остается без ножек. Так трогательно!

— Дорогая, а вы уверены, что пересказываете близко к тексту?

— Совершенно уверена, Олимп. Я до сих пор вздрагиваю, вспоминая то место, когда наивная Софи отрезает головы несчастным золотым рыбкам.

— Хм… Пожалуй, я лучше я куплю мальчикам оловянных солдатиков. Да, именно так, это поможет воспитать в них чувство долга и любовь к родине. Вы идете, мадам?

Зашелестели шелка, по залу пробежал сквознячок, и дамы, не попрощавшись с Жозефом, покинули магазин, прихватив с собой старичка, отиравшегося рядом с госпожой де Реовиль.

Взгляды Мориса Ломье и Жозефа схлестнулись, как у двух дуэлянтов, готовых драться насмерть, вот только поединок вышел словесный.

— Кого я вижу! Кабацкий Рубенс!

— Будь я проклят, если это не Дюма для бедных! Как поживает ваша Дульсинея?

— Не тешьте себя иллюзиями, Айрис теперь — госпожа Пиньо.

— Париж кишмя кишит одинокими музами. Передайте вашей супруге мои соболезнования.

— По какому поводу?

— Она променяла драгоценную свободу на суровые будни супружества. Сожалею, что побеспокоил вас…