Шрам на ладони

Одна из женщин вмешалась.

— Ну что вы, как можно? Он ведь такой ма-асенький, — сюсюкая, она приторно улыбнулась Ванечке и попыталась потрепать его по волосам. — Такой холё-сенький…

Мальчик отшатнулся.

— Я не масенький! Я Тараканище! Страшный великан! — заявил он.

Женщина отдернула руку, но по инерции продолжала:

— Утеньки-путеньки…

Вторая, ее спутница, не была столь чадолюбивой.

— Мы из исполкома. Муниципальная комиссия по делам детей, лишившихся родителей. Семенова Ивана Кирилловича распределили в детский дом номер…

— Детский дом — это как «Детский мир»? — влез в разговор заинтересованный Ваня.

— Еще лучше, — твердо сказала женщина.

— Та-ак… — растерянно произнес Сергей. — Знаете что, вы пройдите в комнату. Поговорите… вот с Полиной, она родственница ребенка. Дадите ей адрес этого детдома и все такое…

Пропустил гостей в комнату, прикрыл за ними дверь, шепнул Лине:

— Задержи их. Как можно дольше, поняла?

Лина поняла. Пошла к гостям.

Сергей засуетился.

— Одеваемся, Иван, быстро. Боты… Да не на ту ногу, глупый. Куртку.

— Конспирация? — спросил Ванюша. — Мы разведчики?

— Контрразведчики.

— Ага!

Неужели все возвращается на круги своя?

Снова Сергей с Ванечкой в бегах.

И опять телефон-автомат глотает жетончики.

— Городская прокуратура? Мне старшего следователя Дементьева, Геннадия Ивановича… Как это — больше не старший следователь? Уволили? Ах, вот как: следователь по особо важным делам… А у меня как раз особо важное дело. Да, срочно. Скажите — Грачев звонит. Он в курсе.

Когда Дементьев на юрфаке изучал психологию, педагог объяснял студентам, что такое эффект «дежа вю»: какое-то событие происходит с тобой впервые, а тебе кажется, что это уже случалось однажды.

Сейчас у Геннадия было ощущение, что он переживает этот психологический феномен.

Точно так же, как когда-то, звонит Грачев и просит о встрече — посоветоваться. И у него точно такой же встревоженный голос. Как будто случился некий возврат во времени и не было погонь, подозрений, признаний, следствия. Как будто все это еще только предстоит.

— Что ж, можно встретиться, — сказал следователь. — Где? Надеюсь, не в метро «Ботанический сад»?

— Могу подъехать к тебе в прокуратуру, — сказал Грачев. — Выпиши пропуск.

Дементьев вздохнул с облегчением. Нет, время движется не по кругу. Оно течет только в одну сторону.

Вот и знакомый особнячок возле Павелецкого вокзала. И эту проходную Сергей тоже помнил. Только теперь он показывает вахтеру свой собственный паспорт, а не какого-то Иванова-Петрова-Сидорова. И с ним вместо конвойных маленький рыжий мальчик в куртке с Микки Маусом на груди: Лина успела перешить.

Тот же кабинет, и следователь тот же. Но нет больше подозреваемого и подозревающего. Есть два друга.

А чаек из дементьевского термоса попивают не они, а Ванечка.

— Ну ты же сам понимаешь, Ген, его в детдом никак нельзя. А родственников — ноль. Помоги, а?

— Как я помогу? Я гражданскими делами не занимаюсь.

— А ты займись. Тебе пойдут навстречу, ты же теперь «шишка». Как это мне сказали — по особо важным делам!

— «Важняк», — согласился Геннадий, не сумев сдержать довольной, немного даже хвастливой улыбки.

— Во! Важняк! Ты походатайствуй от имени прокуратуры об усыновлении. Пусть он останется со мной. Будет не Кириллович, а Сергеевич. Я прокормить его смогу. И воспитать тоже уж как-нибудь. Чем я в отцы не гожусь? Высшее образование, работа неплохая и биография чиста — не судим.

Дементьев задумался.

— Там ведь скажут — холост, свободный образ жизни…

Сергей покраснел, но взгляда не отвел.

— Буду женат. И скоро.

— Что, Лина уже дала согласие?

Иван оторвался от чая и компетентно заявил:

— Пусть только попробует не согласиться.

Мужчины рассмеялись. А Ванечка сполз с кресла и смело взобрался к Геннадию на колени. Долго изучал его лицо и наконец заключил:

— Дядь, а ведь ты тоже Таракан.

Дементьев озадаченно крякнул.

— Нет, правда, — заверил мальчуган. — Только усы у тебя не под носом, а наверху.

И он провел пальчиком по кустистым, широким бровям следователя.

От этого у Геннадия внутри вдруг что-то растаяло и стало растекаться горячей нежной волной по всему телу. Так непривычно… Руки сами собой сомкнулись в кольцо вокруг ребенка, и этот вечный сухарь прижал Ванечку к себе.

«Надо будет сказать Анжелике, что роды омолаживают женский организм, — подумал он. — Может, клюнет? Вот такого бы мальчика… И еще девочку…»

— Ладно, Сережа, подумаем, — сказал он. — Усыновления не обещаю, но вот с оформлением опеки, наверное, будет полегче. До его совершеннолетия. Только учти, придется заполнить массу всяких бумажек.

— Хоть сто, хоть двести, хоть триста!

— Ну, это уж чересчур. А впрочем, лишние бумажки никогда не помешают.

— Лишь бы не детский дом… — заключил Сергей.

О Катиной смерти Ванечка скоро узнал. Но не от Сергея и Лины, а от Надежды Егоровны. Она взяла на себя эту трудную обязанность.

— Умерла — это как? — серьезно спросил мальчик, выслушав бабушку. — Она теперь где?

— На небесах. Высоко-высоко.

— Как космонавт?

— Нет, милый. Еще выше.

— А выше космоса что?

— Ангелы.

Ванечка задумался. Он видел ангелов совсем недавно в Троице-Сергиевой лавре на церковных фресках. Они были красивые, со светлыми лицами и золотыми волосами.

Действительно похожи на маму. Может, и она там была среди них, только он тогда не догадался приглядеться повнимательнее. Но она-то наверняка видела его сверху. Почему же не спустилась?

— Я никогда ее больше не увижу? — спросил он, заморгав, — вот-вот заплачет.

— Увидишь, милый. Закрой глаза — и сразу увидишь. А ну, попробуй.

Ванечка попробовал. Получилось.

— А когда-нибудь, — продолжала Надежда Егоровна, — мы все встретимся там. Обязательно.

— Да, — согласился мальчик. — И мы будем с крыльями.

Вот и все. Ни слез, ни истерики. Просто с этого дня Ванечка стал часто поглядывать на небо. Вглядывался ввысь, словно выискивая там кого-то.

А потом, не найдя, зажмуривался и стоял так, задрав подбородок. И тогда — видел. Мама была там, со светлым лицом и в сиянии золотых волос.

Надежда Егоровна настояла и на том, чтобы над Катиной могилой отслужили заупокойный молебен.

— Как это так — без отпевания? — возмутилась она.

— Мам, ты не забывай, где я в это время находился, — оправдывался Сергей.

— Ну, а этот Дементьев твой? Он-то куда смотрел? Видала я его: рассядется и пальцем не шевельнет.

— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.

— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.

Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.

На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли те, кто и на кладбище найдет чем поживиться. Ну и хорошо: не место здесь приношениям убийцы.

Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.

Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.

«Святой Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.

А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй…