Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

В следующую секунду я ощущаю, что на мне штаны и, слава Богу, изнутри меня в эти штаны кое-что упирается.

В подъезд влетает целое стадо девушек в красных жакетах. В руках девушек — омоновские «кипарисы».

— Парни, — орет одна, — девок тут двух не пробегало?

— Каких?

— Да таких же, как мы!

— Вот туда побежали, — показываю я. Стадо пробегает через подъезд и скрывается в неизвестном направлении. Я начинаю ругаться.

— Слушай, — говорю я, отругавшись, — Асмодей, почему я ксерокс с книжки снять не мог?

— Что такое ксерокс?

— Ну, копия.

— Но волшебная книга может существовать только в одном экземпляре, — разводит руками Асмодей. — Единственный способ снять с нее копию — это переписать ее собственноручно. В таком случае, по мере переписывания, переписанные слова будут пропадать с листов книги. Это очень хороший способ. Ведь если ты делаешь по невниманию ощибку, то переписанное слово не исчезает и ты можешь сразу заметить, что что-то не в порядке.

Это мне не нравится. Это значит, что я не могу отдать книгу Князю. Впрочем, вопрос с Князем, кажется, снят с повестки дня.

— Ладно, — говорю я Асмодею, — пошли пожрем чего-нибудь. Только без твоих фокусов, ясно? Мне тут остались командировочные в наследство от полушкинского мужика, на них и пожрем. Ясно?

Спустя три часа в маленькой забегаловке, выбранной мной потому, что я никогда там не бывал, я жрал облитые уксусом пельмени и обдумывал свое положение. Положение было фиговое. На меня охотились две банды — раз. На человека, за которым охотятся его же собственные коллеги, очень скоро начинает охотиться ментовка — два. Впрочем, ментовка ко мне и до того не раз приставала, и не далее как неделю назад некий капитан Душан содрал с шефа десять штук за одну мою промашку. Жить мне было негде. Хрустов снять лежку не было. Конечно, был Асмодей, который мог пошевелить пальцами и вынуть хрусты из воздуха, но опыт показал, что ненавязчивым сервисом Асмодея лучше не пользоваться.

Асмодей виноватился рядом, ковырял пельмени вилочкой. Видно было, что пельмени ему совсем не по душе. Уж не знаю, чего он там в аду предпочитал: печенку прелюбодея в сметане или яички продажного прокурора под соусом «семь смертных грехов», а только пельмени ему не по вкусу.

Хмурится мой Асмодейчик, длинными ресницами хлопает. И тут мне вдруг его, знаете ли, жалко стало. Ведь вот подумать тоже: я сижу тут без «капусты» и без бригады, и то мне тошно. А Асмодей? Он-то вообще ни ухом ни рылом в этом мире не смыслит. Вот подъехал к стекляшке красный, как стручок перца, «жигуль», а он и «жигуля» никогда не видал. Вот булькает справа от нас кофеварка — а он и кофеварки никогда не видал. И все-то его воспоминания об этом мире — широкомасштабная разборка под Никополисом аж в 1395 году…

— Вы что, господин, задумались? — спрашивает Асмодей.

— Так. За жизнь думаю. Асмодей удивляется:

— Так что же думать? У вас я есть.

— Ты молчи в мешочек. Ты ж меня все время кидаешь, лопух ты несчастный!

— Так что ж, — сказал Асмодей, — мы с тобой договора не заключали, тебе меня в аренду не сдали, все, что происходит, считай, из чистого альтруизма.

— Договор? — глаза у меня лезут на лоб. — Гм… ты мне сначала расскажи, на что ты способен. Я свою душу задарма не продам. С примерами давай рассказывай, наглядно.

— Ну, — произнес бес, — наша профессия — чары и морок. Мой дядюшка Мефистофель, например, творил для доктора Фауста всякие чудеса. Например, однажды он накормил его гостей фруктами, перенесенными из Южной Америки, самого диковинного вида.

— Тоже мне кидалово, — говорю я, — я лучше в супермаркет схожу.

— В тот же день на пире играли чудесные мелодии невидимые музыканты.

— Это твое волшебство на митинском радиорынке сто баксов стоит. Магнитофон называется.

Вижу, Асмодейчик мой приуныл, ручкой ротик закрывает. Классный у него ротик, кстати, девичий, и футболочка на грудках этак оттопыривается… Вот интересно, если гермафродита трахнуть — это я голубой или не голубой?

— Баб можно привораживать, — шепчет бес.

— Тьфу ты! Да чтоб деловой из-за бабы душу отдал!

И тут Асмодей меня потрясает.

— Дай сдачу, — говорит он, — ну, что ты с этих пельменей получил.

Я, пожавшись, отдаю ему двадцать тысяч. Асмодей подходит к книжному лотку, расположившемуся у входа в столовку, и покупает журнал «Автопилот». Он возвращается к столику и начинает его листать. На развороте журнала его внимание привлекает шикарный волоокий «вольво». У «вольво» блестящие бока и черные, украшенные стальной звездой колеса. Асмодей что-то шепчет — и в этот миг «вольво» пропадает со страницы. Здорово! Видал я, как тачку угоняют из закрытого гаража, но чтобы тачку угнали со страниц журнала, это я видел первый раз.

— Пойдем, — говорит Асмодей.

Я доедаю пельмень и выхожу из забегаловки. Близ тротуара стоит волоокий «вольво». Он не заперт. Какой-то пацан на той стороне улицы уже сделал стойку — ключи от «вольво» болтаются в замке зажигания.

В моем мозгу бродят самые потрясающие проекты. Я открываю точку. Я торгую техникой с рекламных проспектов. Тачками из «Автопилота». Драгоценностями из каталогов фирм. Интересно, могу ли я торговать оружием из фантастического фильма?

— Ну что? — спрашивает Асмодей. — Я не ошибся? Эти штучки, я гляжу, нынче нравятся больше женщин.

Вообще-то я потрясен. Но я стараюсь не показывать виду.

— У нее какой гарантийный срок? — говорю я. — Или у соседнего перекрестка превратится в одуванчик?

— Ни во что она не превратится, — обижается Асмодей, — она же настоящая. Так как насчет договора?

— Ну вот что, — говорю я, — ты меня на понт не бери. Договор — это штука серьезная, тут даже МВФ переговоры ведет по году. А мы с тобой подпишем протокол о намерениях.

После некоторого спора я убеждаю Асмодея согласиться со мной. Мы едем к нотариусу и подписываем поразительную цидулю. В документе говорится, что Шариф Ходжаев, тридцати четырех лет от роду, крещеный, сотрудник охранного агентства «Алмаз», выражает свое намерение продать душу дьяволу по истечении шести месяцев со дня подписания настоящего контракта. Нотариус явно хочет покрутить пальцем у виска, однако я говорю ему, что это шутка. Он уже совсем успокаивается, когда Асмодейчик, которому захотелось пить, залезает по локоть в работающий в кабинете нотариуса телевизор, по которому показывают какое-то собрание, забирает из-под носа ведущего стакан с минералкой, выпивает ее и ставит пустой стакан перед нотариусом.

Нотариус в легком обалдении оттискивает печать, я уплачиваю запрошенные им четыреста тысяч и отбываю, рассерженно щипая Асмодея.

— Вести надо себя прилично!

На обратном пути от нотариуса я покупаю целый ворох рекламных журналов.

Я сижу, развалившись, в снятой вчера квартире. Асмодей моет на кухне посуду. Я внимательно изучаю газету «Из рук в руки». Наконец нахожу то, что надобно. Я поднимаю трубку и набираю номер.

— Алло, — говорю я, — это вы даете уроки латыни?

Старческий голос крякает в том смысле, что да, уроки латыни имеются в ассортименте. Голос представляется как Виталий Сергеевич. Голос, кажется, удивлен, что кому-то понадобилась латынь.

— Как ваш адрес? — говорю я. — Я подъеду через полчаса.

— Вы заблудитесь, — кротко отвечает старик, — но через полчаса мы можем встретиться на углу Сретенки и бульвара.

На углу Сретенки, возле аптеки, стоит беленький старичок с палочкой. Он тщетно вглядывается в прохожих. Мой «вольво» тихо причаливает к тротуару.

— Виталь Сергеич? — говорю я.

Старичок оборачивается. Он обходит «вольво», видимо, ища заговорившего. Наверное, он думает, что «вольво» успел его задавить.

— Виталь Сергеич, садитесь, — повторяю я. — Так как насчет латыни?

Виталь Сергеич забирается в «вольво» с такой опаской, будто он Иона, которому предлагают пропутешествовать в брюхе кита.

Через пять минут, пробравшись немыслимой вязью дворов, мы причаливаем к трехэтажному облупившемуся дому. Дом выходит сразу на три двора и ни на одну улицу. Я бросаю «вольво» у подъезда, и мы поднимаемся на третий этаж.