Ложь напрокат

– Мамуль, ты как думаешь, если я оставлю Славке полторы конфеты, будет считаться, что я его угостила?

Алена уже открыла коробку, и меня неудержимо потянуло к ней поближе. Димка хорошо знает наш вкус. Так же как и то, что мой рассудок меркнет перед коробочным великолепием. Наверное, это болезнь. Считается же болезнью клептомания. Что интересно: стоит те же конфеты из коробки высыпать куда-нибудь, я пройду мимо, не испытывая никакого волнения. Наверное, это результат эстетического воспитания. Интересно, как чувствует себя клептоман? Я в своей жизни пошла на кражу только раз. Абсолютно спокойно и с предвкушением будущего удовольствия. Дело было зимой. Мы с Димкой приехали на Белорусский вокзал. Когда подошла наша очередь в кассу, я спокойненько отступила в сторону, ожидая, пока муж приобретет два билета во Франкфурт-на-Одере. Рассчитавшись, он отошел и стал аккуратно раскладывать все полученное в кассе по отделениям бумажника. Я мельком кинула взгляд на полочку перед кассой, и меня захлестнула мстительная радость: Димка – аккуратист и педант, постоянно читающий мне нотации за безалаберность, забыл свои кожаные перчатки. Осторожно, чтобы он не заметил, подмигнула гражданам в очереди, схватила перчатки и спрятала их в сумку. Всю дорогу прорабатывала варианты издевательства над мужем, но они казались недостаточно ядовитыми. Развязка наступила в тот момент, когда я уже окончательно отредактировала свою тираду. Мы шли из метро по направлению к дому. Димка сунул руку в карман за перчатками, и… гримаса мстительной радости на моем лице переросла в гримасу ужаса! Он достал перчатки и преспокойно натянул их на руки, а я раскрыла рот, намереваясь ахнуть, да так и осталась стоять на дорожке, ругаемая и толкаемая со всех сторон прохожими. Димка, к слову о его педантичности, довольно быстро заметил мое отсутствие. Я имею право ходить только с правой стороны от мужа. Он меня там не нашел, когда хотел взять под руку. Торопливо открыв сумку, я вытащила оттуда… то ли женские, то ли детские кожаные варежки. Ничего хорошего от содеянного при виде их я не испытала… Впоследствии мне приходилось не один раз отмалчиваться, слыша обвинения в том, что мне мало своих перчаток для закидывания в разные неподходящие места, включая его карманы, я для этих целей еще и чужие подворовываю…

– Иринка в ступор впала, – услышала я заискивающий голос мужа, и это отвлекло меня от воспоминаний.

«Ну что за человек? – подумала я. – Никогда прямо не попросит прощения, если виноват. Ну и ладно. Ему же хуже».

– Аленка, тащи свою коробку в комнату, – сказал Димка. – С мамой можешь не делиться. У меня с ней свои счеты. Ой, как вкусно пахнет! Вить, идем скорей за стол. Надо успеть отужинать до сына. Наш Вячеслав за столом всегда настроен решительно и по-боевому.

Мне стало обидно не только за себя, но и за сына. Я скупо заметила, что бедный почти двухметровый ребенок не приедет. Для него сон важнее, чем еда. От бабушки до института ему добираться пять минут. От нас – почти полтора часа. Поэтому в данный момент, когда его отец обнюхивает жареную курицу, сын пухнет от голода на бабушкиных пирожках. А про себя подумала, что курицу бедный ребенок наверняка уже съел. Наедине с самим собой. Бабушкин запас продовольствия регулярно пополняется нами с учетом вкусов сыночка.

За столом шел оживленный разговор о расчленении трупов. Я почувствовала настоятельную потребность покинуть помещение, но в дверях нарисовалась Алена и внесла в тему некоторое разнообразие:

– Ой, а наш патологоанатом – просто чудо!

Это мы знали давно. Все студенты, проходившие обучение у молодого специалиста Андрея Сергеевича, обожали своего преподавателя. Особенно девчонки. Андрей Сергеевич, хорошо помня, что сам родом из студенчества, совсем не мучил своих учеников строгими допросами. Справедливо полагая, что не сможет в должной степени оценить знания студентов, он предложил каждому из них заняться самоанализом. Экзамены, в конце концов, сдавать им, а не ему. В результате каждый из обучающихся, покопавшись в самом себе, выявлял слабые стороны знаний. Андрей Сергеевич, не щадя своего личного времени и не требуя за это никакой дополнительной платы, часами просиживал со своими учениками, разбирая не усвоенные вопросы. Он преподаватель от Бога и от него же – хороший человек. Несмотря на свой неиссякаемый юмор, в самый первый день занятий вынес серьезное предупреждение о необходимости забыть о веселье при вскрытии трупов. Ибо каждый из них немного раньше был человеком со своими горестями и радостями. Одним словом, со своим собственным неповторимым миром. И каждое вскрытие – встреча с трагедией…

– Сегодня жарко, – продолжила Алена. – Андрей Сергеевич явился в маечке. Вот, говорит, вчера проходил мимо палатки, не мог удержаться, чтобы не купить. Как вам? Распахивает халат – мы все так и попадали! На маечке – зверская юморная рожа с веселым оскалом. Волосенки дыборем, в кулачищах электропила, кровавые брызги в разные стороны… И под всем этим великолепием надпись: «Опытный патологоанатом ищет хорошо оплачиваемую работу». Кстати, я буду ходить к нему на дополнительные занятия. Так интересно! Я сегодня искала под микроскопом амилоид в микропрепарате почечного амилоидоза и не нашла. Андрей Сергеевич подошел, посмотрел и сказал, что сам его не видит. Оборачивается к Лерке и спрашивает: ты, мол, не брала?..

Поняв, что я в компании лишняя, я потихоньку направилась к двери и вышла. По-моему, этого никто и не заметил.

В спальне на моей стороне кровати лежала большая коробка конфет. С ликером. Она была так красива, что я, наверное, потеряла сознание: не помню, как происходило вскрытие… Уничтожив первые три ряда, я решила, что надо подумать о дочери. Потом пришла следующая мысль – Димке, пожалуй, ни к чему валяться у меня в ногах, вымаливая прощение за свое недостойное поведение. Достаточно и того, что в душе он все-таки считает себя виноватым. И если чувство вины в нем сознательно подогревать… Додумать я не успела. Муж вырос на пороге и укоризненно сделал легкое замечание – нехорошо оставлять гостей без присмотра. Кого он имел в виду в числе гостей, кроме Листратова, осталось неизвестным. На замечание решился не иначе, как увидев меня с конфетами в руках. «Много себе позволяет», – решила я и вслух произнесла:

– Ну, если вам расчленять больше некого…

Димка предусмотрительно увел Алену из кухни, намекнув, что мамочка забыла свой материнский долг. Пора подсуетиться, если дочь хочет попробовать хоть одну конфету из маминого запаса. Алена моментально скрылась с глаз долой.

Свой рассказ Виктору я начала с того самого выговора, незаслуженного, объявленного мне Татьяной за неявку на ее похороны. Листратов удовлетворенно кивнул, но было непонятно, с чем именно он согласился. То ли с тем, что выговор необоснованный, то ли еще с чем-то. На всякий случай я начала оправдываться. Он не перебивал. В дальнейшем я увлеклась и даже не заметила, как за спиной в проеме двери засел в засаде муж. Если бы знала, не рискнула подчеркивать его дилетантство в некоторых моментах. Получилось, будто лихо водила его за нос. На рассказе о свихнувшейся престарелой тете из Тамбова Димка окончательно взбесился. Минут пятнадцать я… Да что я! Сам Листратов его не мог утихомирить. Кончилось тем, что Виктор Васильевич, злоупотребляя своим служебным положением, вытолкал его в большую комнату, где долго уговаривал смириться со своей судьбой. Предвидя неприятные для себя последствия, я торопливо перезвонила дочери в комнату на мобильник – попросила от греха подальше убрать мои конфеты.

В дальнейшем нам с Листратовым никто не мешал. Я рассказала почти все. Оставила заначку для продолжения специально, как приманку, твердо пообещав досказать все, если Виктор честно поделится своей долей сведений. Он не спорил и сразу принялся рассказывать, что удалось почерпнуть из материалов дела. В том числе из акта судебно-психиатрической экспертизы. Рассказ был профессионально-сухой, но я видела все в своем собственном преломлении…