Правосудие в Калиновке (СИ)

— Вот эти… они на нас напали.

— Как их зовут?

Я покачал головой:

— Они не представлялись…

— Как видите, Станислав Казимирович, он только те фамилии вызубрил, которые на документах прочел. Ханина и Репы, это и еже понятно! — Прапорщик, сжимая и разжимая кулаки, двинулся ко мне, полагаю, с самыми серьезными намерениями. — Давай, Журавлев, колись, где раздобыл удостоверение и права?!

— Я вам уже сказал! — машинально подавшись назад, воскликнул я. — И, даже написал чистосердечное признание. Я забрал их документы после того, как прикончил обоих подонков сегодня утром с интервалом в полчаса. Первому раскроил череп табуреткой, второго переехал грузовиком. Богом клянусь, не лгу! Кроме них, я убил Косого, оторвав ему в драке мошонку, и еще троих. Понятия не имею, как их звали. Не знаю, и знать не хочу. Документов при них не было. А, может, и были, я не искал, так какого рожна вам еще надо?!

— Мы ведь с тобой и по-плохому можем потолковать! — процедил прапор сквозь зубы.

— Я не понимаю! Я ведь и так признался в убийствах! Этого, что, мало?! — все больше распаляясь, я перешел на крик. — И, знаете, что, мне плевать, зачислите ли вы мои действия в пределы вашей драной необходимой обороны, или нет! Эти сволочи убили моего друга, изнасиловали его жену, а потом еще и перепродали мерзавцу Афяну, чтобы он вырезал у нее селезенку с почками! Так что я ни о чем не жалею! Представься мне такая возможность снова, я бы их всех опять убил! Дайте обратно листики, я это допишу!

— Все, достал! — прорычал прапор, замахиваясь.

— Отставить! — гаркнул Терещенко, и милиционер обмер в позе истощенного молотобойца, нечаянно обронившего из рук инструмент. — Стоп, — повторил Терещенко спокойнее. — Так не годится, прапорщик. Какой смысл лупить человека, которого надо лечить? В той самой больнице, которую он штурмовал, а лучше — в областной. В нашей — психиатрического стационара нет.

— Вы считаете меня сумасшедшим?

Станислав Терещенко вздохнул:

— Признаться, есть такие основания.

Этого я, конечно, тоже боялся, психушки, пожалуй, даже больше, чем милиции. Даже больше продажных правоохранителей, доложу я вам, потому как, если прапорщик был прав (а ведь его слова целиком соответствовали моим недавним и небеспочвенным опасениям), то Королевство Кривых Зеркал, в котором я очутился, автоматически перемещалось по единственному возможному адресу, туда, где, надо думать, в таком случае находился его генератор, первоисточник, первопричина, называйте, как хотите, — в мой воспаленный мозг. И это было по-настоящему страшно. Впрочем, быть может, я зря боялся подобного исхода, и смирительная рубашка, капельница и ванны были для меня не худшим путем. Они, по крайней мере, дали бы всему случившемуся вразумительное объяснение, расставили бы те самые точки над «I», которых я боялся, и, вероятно, не зря… Правда, тогда еще оставалось прояснить, а как давно я лишился рассудка? Минуточку — я буквально схватил себя за руку, естественно, борьба происходила внутри, высыпав наружу такой обильной испариной, что прапор с прокурором, обменявшись встревоженными взглядами, должно быть, заподозрили, уж не жар ли у меня. Я отметил это краем глаза, рассудок был поглощен другим. Минуточку, — повторил я про себя, с чего это им считать меня сумасшедшим, ведь ни о древних рунах, испещривших стены погребенной глубоко под поверхностью полой пирамиды, ни, тем более, о своем путешествии по загробному царству я не проронил ни звука. Даже инцидент со своими простреленными руками опустил, решив — себе дороже. Так почему же я представлялся им безумным, или хотя бы парнем с серьезными сдвигами? Чтобы засадить нежелательного свидетеля в психушку? В Северной Америке я бы, пожалуй, не удивился чему-то такому. Но, как для Украины — схема представлялась слишком сложной. К чему утруждать себя подобными дорогостоящими ухищрениями, когда человека можно просто убить, а потом просто закопать в придорожном кювете? И все, комар носу не подточит, нет у нас любопытствующих комаров. Тут было что-то совсем иное.

— Обождите! — взмолился я. — Вы полагаете меня безумцем? — Настал мой черед впиться глазами в прокурора. — Я вас прошу, скажите, почему?!

Он отвернулся к окну, переглянулся с прапорщиком, как будто искал совета. Тот понял по-своему.

— Потому, твою мать, что хватит ваньку валять! Где взял документы и табельное оружие?! — заревел прапорщик.

Странно, он раньше не представлялся мне глухим, а теперь, похоже, еще и ослеп, вдобавок ко всему.

— Там все написано, как было, — устало сказал я, показывая на листики с показаниями.

— Ладно, — сказал заместитель районного прокурора, опираясь на стол обеими руками. — Будь, по-вашему, Журавлев. Было, так было. Место, где сбили мотоцикл капитана Репы, найдете?

Я заверил, что и его, и хутор, без проблем.

— Тогда поехали, — прокурор обернулся к прапорщику.

— Браслеты надевать? — осведомился тот.

Терещенко смерил меня испытующим взглядом.

— Да, пожалуй, будет не лишним, пока не выясним, бред это или что-то еще…

***

Мы ехали в серой служебной «Волге», 31-й модели. Калиновка, как не крути, не Киев, в провинции прокуроры пока на «Мазерати» не катаются, доходы у них не те. Терещенко устроился на переднем сидении, справа от водителя, мы с прапорщиком разместились позади. Когда рассаживались, прапор спросил прокурора, а не прихватить ли с собой автомат, на всякий пожарный случай. Терещенко, после коротенькой паузы, кивнул. Прапор сбегал за оружием, вернулся с обрезанной милицейской версией старого автомата Калашникова. Хлопнули дверцы, заработал мотор.

***

Не отъехали мы и сотни метров от здания, приютившего УВД, ОВД или прокуратуру, почем мне было знать, как Терещенко легонько хлопнул себя по лбу.

— Что, Станислав Казимирович? — спросил водитель, убирая ногу с акселератора. — Возвращаемся?

— Заглянем на минуту в больницу, Степа.

— Не рано ли, Станислав Казимирович? — подключился к разговору прапорщик, поправляя автомат Калашникова, который держал на коленях. — Что у нас на Афяна, кроме показаний этого психа?

Последнее, естественно, относилось ко мне. Почему они оба считали меня ненормальным, я так и не понял, объяснений не добился, но счел за лучшее промолчать. Тем более, что отдавал себе отчет — психов и мужей-рогоносцев объединяет одна особенность: и те, и другие узнают о своих проблемах одними из последних.

— Афяна пока не трогаем, — заверил прапорщика заместитель районного прокурора. — Я, для начала, хочу на «Газон» взглянуть, на котором Журавлев в больницу приехал. — Не поворачивая головы, Терещенко просто поймал мои глаза в амбразуре зеркала заднего вида. — Вы же утверждаете, будто в госпиталь на грузовике Ханина добрались? Вот и осмотрим для начала эту машину.

Вам это может показаться странным и даже невероятным, но до тех самых пор, пока Терещенко не заявил, что намеревается изучить грузовик, доставивший меня в больницу, мне не пришло на ум, отчего это он не заинтересовался происшествием в кабинете Афяна. А ведь я весьма подробно описал, и как взял в заложники обоих докторских дружков, и как одному из них размозжил затылок, а второго приказал крепко связать. Это было несколько странно, не правда ли? И прокурор, и прапорщик так насели на меня с вопросами, касавшимися Ханина и Репы, будто на них сошелся клином весь белый свет. А об уголовного вида субъектах, навещавших Афяна, напротив, не вымолвили ни слова. Может, и правда, Афян не блефовал, и его клиенты действительно были птицами столь высокого полета, что даже имена их воспрещалось упоминать в уголовном деле? При этом Терещенко дал понять, что копает против самого Дока. Афян под подозрением, кажется, он выразился вполне однозначно. С другой стороны, а с какой стати мне было доверять его болтовне. Все они могли быть заодно, а коли так… Коли так, в госпитале меня ждала расправа, утонченная, скажем, в операционной. Если Афяну ничего не стоило раскромсать на трепещущие части Ольгу, то почему бы им было не провернуть нечто подобное и со мной. Где одно тело, там и два, правильно?