Талисман из Ла Виллетт

— Летом вы станете отцом. Неужели вы хотите, чтобы ребенок осиротел, не научившись произносить слово «папа»? А моя дочь, о ней вы подумали? Мое терпение на исходе. Во время последнего расследования вы с Виктором вели себя как последние безумцы: гонялись за прохвостом, переодетым в священника, и угодили в лапы полиции, причем где вас взяли — в бандитском притоне! Отличная реклама для книжной лавки, одним из совладельцев которой вы вот-вот станете!

— Все это чудовищное недоразумение, я всего лишь собирался обследовать живописный квартал Монжоль, а… Что вы сказали?

— Мы станем компаньонами — вы, я и Виктор. Он на этом настаивает. Я долго колебался, но теперь мне совершенно ясно, что вразумить его не удастся. Остается надеяться на ваш здравый смысл. Следующей осенью мы наймем нового приказчика, и плевать, во сколько это нам обойдется.

— Клянусь, вы не пожалеете о таком решении! — вскричал Жозеф, задыхаясь от восторга.

Вечером он поцеловал жену в лоб и поведал ей:

— Я начну с дамочек: Салиньячка прочтет-таки наконец свою книгу о воспитании. А потом, дорогая, ты только представь, я заберу у издателя Фаскеля сборник статей о Риме и доставлю его Эмилю Золя лично в руки!

Когда имя знаменитого писателя слетело с его уст, Жозеф нахмурился. Как совместить литературное творчество с управлением книжным магазином? Айрис, конечно, поможет ему, но большую часть времени ей придется посвящать их наследнику.

— Тот, кто хочет, сможет, — пробурчал Жозеф себе под нос и направился в туалетную комнату.

Айрис что-то пробормотала во сне и перевернулась на другой бок.

Час спустя она проснулась, подняла руки над головой, ухватилась за прутья спинки кровати и сладко потянулась. Ребенок слабо шевельнулся, подавая знак, что тоже пробудился. Она проголодалась сильнее обычного. Дверь распахнулась, и на пороге появилась хмурая Эфросинья с тяжелым подносом в руках.

— Будете завтракать в постели? Тогда я подоткну вам подушки.

— Спасибо, не надо, я уже встаю. Вы чем-то расстроены?

— Разве может быть иначе, когда мой мальчик заставляет меня так волноваться?! В его возрасте и положении драться с бандитами в квартале, где живут одни только бродяжки, а потом — вот ведь ужас! — угодить в полицию. Его фотография наверняка появится во всех газетах!

— Зато скоро выйдет его новый роман «Кубок Туле». Вы можете гордиться своим сыном!

— Гордиться! Ну да, конечно, его романы издают, и многие именно поэтому покупают «Пасс-парту». Но что подумают читатели, если узнают, что автор побывал под арестом и у него был при себе пистолет?

— Я уверена, всем понравится его храбрость, и его сочинения будут пользоваться еще большим успехом.

— Какая же вы легкомысленная! А ведь могли стать вдовой! Я уже не говорю, что было бы со мной, потеряй я сына! — Щеки Эфросиньи раскраснелись, в глазах блестели слезы, она ломала руки, совсем как героиня «Сокровища раджей» в сцене, где ту связывают и ведут на костер.

— Но ведь Жозеф с нами, он жив и здоров. Он обещал мне угомониться и впредь заниматься только писательством.

— Его романы… Вздор! Пусть лучше займется вами и малышом!

— Или малышкой. Мне кажется, это будет девочка. И я уверена — Жозеф успокоится, как только она родится.

— Вы оптимистка. А я думаю, они с мсье Виктором неисправимы. Иисус-Мария-Иосиф, ох, как же тяжел мой крест! Хотите еще тостов?

Айрис покачала головой.

— Тогда я побегу, мне нужно успеть сходить за покупками, пока Зульма убирает у мсье Мори. Вернусь и проверю, как справилась эта недотепа!

— Ты выглядишь франтом! У тебя свидание? — спросила Айрис у завтракавшего на кухне Кэндзи. Он облачился в белую шелковую рубашку, шерстяные брюки, двубортный жилет и серый галстук. Кожаные ботинки были начищены до блеска, он надушился лавандовой водой.

Кэндзи поставил чайник и пиалу на соломенную подставку, торопливо надел замшевые перчатки и взял свою любимую нефритовую трость.

— Я назначил кое-какие встречи в кабинете на Правом берегу. А ты прелестно выглядишь.

На Айрис было просторное платье фиалкового цвета с ярко-лиловой отделкой.

— Меня беспокоит, что ты слишком много работаешь, — заметила она.

— В этом доме хватает других причин для беспокойства!

Кэндзи перекинул через руку черный редингот и попытался проскользнуть мимо Айрис, но она ему не позволила:

— Папочка, тебе не стоит переутомляться. И, кстати говоря, не я одна беспокоюсь. Таша тоже переживает за свою мать.

— А я нахожу, что эта дама чудесно выглядит. Ей не дашь ее лет, она похожа на старшую сестру своей дочери! — пылко воскликнул Кэндзи.

— Вот как! Значит, вы недавно виделись?

— Да, на вернисаже на улице Лаффит.

Айрис была потрясена. Она уже некоторое время догадывалась, что между ее отцом и Джиной возникла симпатия, но считала, что в возрасте старше тридцати пяти лет любовь невозможна, тем более плотская. Разве мужчина с седеющими висками и лицом, на котором уже появились первые морщинки, способен внушить желание почтенной матери семейства? Неужели и он испытывает к Джине глубокое чувство? Айрис хотелось признаться отцу, что она в курсе их связи и не одобряет ее, но она сдержалась и только произнесла со значением:

— Не могу представить, что мне когда-нибудь тоже исполнится пятьдесят.

— Если это выпад в адрес мадам Херсон, то ей всего сорок восемь.

— Это начало старости.

— Спасибо, дорогая, ты, наверное, забыла, что мне вот-вот исполнится пятьдесят пять!

— Ты мой отец — это совсем другое дело.

— Открою тебе один секрет: твой отец — такой же человек, как и все остальные. И если внешне я изменился, то душой по-прежнему молод.

Айрис вдруг испугалась и прижалась к нему.

— Жизнь мчится во весь опор… Я не хочу стареть…

— Оставь свои страхи в гардеробной, — улыбнулся Кэндзи. — Когда Земля совершит сотню оборотов вокруг Солнца, ты, я и все, кто нам дорог, станут призраками в замке иллюзий, избавленными от забот и танцующими под музыку, недоступную слуху живущих. Вот почему бессмысленно думать о будущем. Я предпочитаю наслаждаться прекрасными мгновениями настоящего и никому не причинять боли. Тебя что-то смущает?

Кэндзи мягко отстранил дочь. На его лице читалась добрая насмешка, и он выглядел таким счастливым, что Айрис не решилась ответить.

— Спустись вниз, твой брат на посту до полудня, а потом отправится к жене, на улицу Фонтен. Надеюсь, к тому времени вернется Жозеф.

Кэндзи решил выйти через заднюю дверь, чтобы не встречаться с Виктором, чье поведение сурово осуждал. Однако ему не удалось избежать косого взгляда мадам Баллю, натиравшей ступени лестницы. После ссоры с Эфросиньей она ополчилась на всех родственников бывшей подруги. Кэндзи так торопился, что поскользнулся — к великой радости консьержки: она свято верила, что способна сглазить человека.

Джина спешила подняться по лестнице, пока ее не заметил кто-нибудь из жильцов. В тесной квартирке еще пахло свежей краской, поэтому, невзирая на холод, она распахнула окна. Прикосновение к шторам вызвало в ней чувственный отклик. Она повернулась и застыла, глядя на девственно-белую постель.

Наверное, она сошла с ума…

«Имей ты хоть каплю здравого смысла, унесла бы отсюда ноги, пока не поздно! Не снимай шляпку! Беги!»

Но Джина не стала слушать внутренний голос. Она бросила подаренную ей Таша шляпку с вишенками на тулье на столик и пригладила волосы. Интересно, что ею движет — любопытство или желание сблизиться наконец с внимательным и предупредительным мужчиной, пусть даже он может уделять ей всего один день в неделю? «Не выдумывай. Именно ты поставила условием вашей связи такое расписание свиданий. Правда, возражал он недолго и не слишком энергично…»

Джина вспомнила ключевой момент из своего прошлого, пережитый в Одессе. Она выходила из книжной лавки на Ришельевской, прижимая к груди папку с репродукциями Рембрандта. В дверях она столкнулась с Пинхасом и выронила папку. Он поднял папку, одобрил ее вкус и уговорил отправиться с ним в парк — выпить минеральной воды. Вечером они слушали концерт на открытом воздухе, а потом он взял экипаж и отвез Джину на Молдаванку, в дом тети Клары. Неделю спустя Пинхас сделал ей предложение. Она любила в нем художника, но характер у него был тяжелый — резкий и непредсказуемый.