Человек, который ненавидел Маринину

— Коня? — поразился Додик. — Какого еще коня?

Тофик пожал плечами.

— Ну-ка перекрути запись назад, — попросил Дацаев. — Посмотрим, что там у них за конь.

— Валерьянка, — сказал Игорь Филимонов. — От него же несет валерьянкой, как от целой фармацевтической фабрики.

— И еще водкой, — добавила Селена. — Неудивительно, что у нас в стране такой бардак. Даже в милиции сплошные алкоголики.

— Это ты виновата, — возразил Игорь. — До встречи с тобой Юра был праведником и трезвенником.

— Я? — притворно удивилась художница. — А я-то тут при чем?

— А то ты не знаешь. Сначала выставляешь напоказ свои прелести, а потом удивляешься, что парень голову потерял.

— Но ты-то не потерял голову.

— Я — другое дело.

— Это я давно заметила, и, честно говоря, меня мучает вопрос — почему? У тебя что, какие-то проблемы с женщинами?

— Нет у меня никаких проблем. И вообще я не об этом пришел поговорить. У меня с собой список фамилий людей, которые бывали на квартире у Тараса и имели возможность выкрасть у него чулок и образцы пастели. Крестиками Денисов отметил тех, кто был знаком с Егором, а те, кого теоретически мог шантажировать Буданов, помечены звездочками. Пожалуйста, просмотри список и подумай, не мог ли кто-то из них узнать о шантаже, и вообще, вдруг тебе придет в голову что-либо по этому поводу.

— По объему это больше напоминает не список, а докторскую диссертацию, — заметила Селена.

— Но ты ведь хочешь помочь Тарасу.

— Хочу, — вздохнула художница. — Мне самой интересно узнать, у кого хватило смелости прикончить Егора.

— Эти сволочи убили нашего генерала, — мрачно сказал Додик Дацаев. — И это после того, как я привык к мысли, что у нас будет собственный ручной генерал ФСБ. С его поддержкой все продовольственные рынки Москвы перешли бы под наш контроль.

— Вряд ли Елагин из-за какой-то фотографии стал бы сотрудничать с дагестанской мафией, — заметил Тофик Магомаев.

— А кто говорит о сотрудничестве? Он просто по нашей наводке любезно помог бы расправиться с конкурентами. Всем было бы хорошо — и нам, и ФСБ. Федералы могли бы с гордостью трубить на всех перекрестках, что наконец положили конец бесчинствам армянской, грузинской и чеченской мафий на продовольственных рынках. Впрочем, что об этом говорить. Все пропало.

— Да уж, для этих спецслужб ничего святого не существует, — возмущенно кивнул Тофик. — Своих уничтожают, словно это не люди, а какие-нибудь чебуреки. Для них жизнь человеческая — тьфу! Плюнь и разотри.

— Нехорошо это, — продолжал размышлять вслух Додик. — Мы, конечно, тоже не ангелы, но мы всего лишь следуем неумолимым законам рыночной экономики. Но до того, что эти гады сотворили с генералом, даже чеченцы бы не додумались. Заморочили человеку голову каким-то жеребцом, который предпочел умереть, но остаться мужчиной, а сами втихаря кокнули. Нет, так дела не делаются.

— Вот-вот. А еще мафию по телику ругают. Рыба-то, между прочим, гниет с головы. И, что самое обидное, эти паразиты, как всегда, выйдут сухими из воды, да еще с миллиардами долларов, перекачанных со счетов убитых бизнесменов. А мы тут вкалываем как бобики, выживая в суровых условиях дикого российского капитализма. Как подумаю об этом, прямо орать хочется: “Где закон? Где справедливость?”

— Правильный вопрос, — задумчиво кивнул Дацаев. — Нечестно, чтобы эти кровопийцы купались в баксах, в то время как народ, то есть мы с тобой тяжелым потом зарабатываем себе на хлеб. Надо восстановить справедливость.

Магомаев подозрительно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, словно ты что-то задумал.

— Элементарно, Ватсон. Как я понял из разговоров милиционеров, эти ворюги из спецслужб перекачали денежки на свои счета со счетов убитых бизнесменов. Теперь пришла пора вернуть награбленное народу, то есть нам с тобой.

— Нам с тобой? Миллиарды долларов? — Тофик нервно сглотнул слюну. — Да ты что! Нам с ними в жизни не справиться.

— Вдвоем, может быть, и нет, а с корешами из дагестанской мафии — запросто. Денег на всех хватит, а мы не жлобы — из-за лишней копейки убивать друг друга не станем.

— Ну, у тебя и мозг! Да тебе же цены нет! — восхитился Магомаев.

— Мне это часто говорят, — скромно потупился Додик.

— Этот список неполный, — сказала Селена Далилова через некоторое время. — Даже странно, что Тарас забыл упомянуть о Вадиме.

— О Вадиме? О каком еще Вадиме? — насторожился Игорь.

— О Вадиме Кругликове. Они были любовниками, но потом расстались по инициативе Тараса.

— А кто этот Кругликов?

— Как? Ты его не знаешь? Это же парикмахер из салона “Мадонна”. По-моему, у него и твоя сестра стриглась.

— Дамский парикмахер? — уточнил Филимонов.

— Конечно, дамский, — хихикнула художница. — Именно поэтому Тарас и делал у него химическую завивку. Это я ему порекомендовала Вадима.

— А Егора он тоже знал?

— Если не лично, то наверняка его видел. Егор ведь иногда заезжал за Мариной в парикмахерскую, да и на вернисажи Вадим ходил. Вполне вероятно, что Тарас показывал ему Егора и наверняка рассказывал о нем. Тарас ведь такой болтливый.

— Но почему тогда Денисов не указал Вадима в списке?

Селена пожала плечами.

— Не знаю. Может быть, забыл, может, не хотел, а может быть, у него произошло подсознательное вытеснение. Они ведь расстались очень бурно. Вадим влюбился в Тараса прямо как сумасшедший. По натуре он был собственником, а Тарас — человек общительный — сам знаешь, да и работа у нас такая, что хранить верность единственному возлюбленному несколько трудновато… Словом, начались бешеные сцены ревности со скандалами, угрозами то убийства, то самоубийства. Это тянулось около месяца, а потом Тарас решил поставить точку в их отношениях и твердо заявил Вадиму, что больше они встречаться не будут. Расстались они месяца полтора назад. С тех пор, насколько я знаю, Кругликов у Денисова не появлялся.

— Ладно, допустим, они поссорились, но откуда мог Кругликов узнать, что Буданов шантажирует Тараса? Как он заманил Егора в лес? Зачем ему понадобилось убивать Буданова? И, если он уже полтора месяца не появлялся у Тараса, как он мог украсть у него чулок, чтобы его подставить? Вадим ведь не имел возможности спланировать это заранее.

— Заранее нет, — покачала головой Селена. — Но он вполне мог знать о том, что Буданов шантажирует Тараса.

— Откуда?

— Мне это пришло в голову только сейчас, когда я просматривала список. В тот день, когда Тарас мне позвонил, Вадим позировал мне. Я делала наброски для картины “Анатомия мироздания”. Я вышла на кухню, чтобы поставить чайник, а Вадим остался в студии. В этот момент зазвонил телефон. Это был Денисов. Сейчас я понимаю, что Вадим, услышав, что я назвала Тараса по имени, мог не удержаться и снять трубку параллельного аппарата.

— Черт, а ведь это вариант. Но зачем ему понадобилось убивать Егора? И как он заполучил чулок Тараса?

— С чулком как раз все просто, — объяснила Селена. — Кругликов был не только гомиком, но и фетишистом. Он у всех своих любовников воровал нижнее белье и разные мелкие предметы туалета. Тарас мне как-то пожаловался, что Вадим спер у него уже три пары кружевных трусиков от Галаноса. Так что чулок Кругликов запросто мог прихватить вместе с трусиками.

— А пастель? По-моему, на образцы пастели фетишисты до сих пор не покушались.

— Денисов наверняка рисовал его. Может быть, у Вадима дома был портрет Тараса, выполненный пастелью?

— Ты мне позволишь позвонить?

— Разумеется, — пожала плечами художница. — Ты собираешься поговорить с Тарасом?

— Угадала, — усмехнулся Филимонов.

— Желто-розовый период, — сказал Игорь, опуская трубку на рычаг. — Ты была права.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно подняла брови Селена.

— Это Тарас так шутил. У Пикассо были голубой и розовый периоды, а Денисов смеялся, что у него желто-розовый период. Он сделал портрет Вадима в желто-розовых тонах и подарил ему. Кажется, я начинаю понимать, что произошло. Меня все время настораживал тот факт, что на кроссовках были следы пастели. Убийца использовал эти кроссовки, чтобы запутать следствие. Он выбросил их в мусорный бак и никак не мог предполагать, что милиция отыщет свидетеля — бомжа, вытащившего кроссовки из помойки. Но в таком случае, если представить, что убийца хотел подставить Тараса, зачем ему было оставлять следы пастели на кроссовках, раз он считал, что милиция их не найдет? Это обстоятельство смущало меня и заставляло сомневаться в невиновности Тараса. Если убийцей был он, его пастель могла случайно попасть на обувь.