Убойная марка (Роковые марки)

И ни разу не пришло в голову встретить любимого мужчину улыбкой и жареной уткой, сесть с ним за стол, накрытый белой скатертью.

Свечи горят, красное вино искрится в бокалах. Эх… Хотя какая может быть жареная утка?

Она хороша лишь с пылу с жару, а я никогда не знала точного времени прихода любимого мужчины. Ну пусть не утка, может быть, цыплёнок под укропным соусом, его можно есть холодным.

А переодеться в красивый наряд можно и за две минуты, только никогда и в голову такое не приходило, встречала в чем попало.

С трудом оторвавшись от любимого мужчины — ведь он не был главным в Гражинкином письме, — я принялась опять копаться в её главных обвинениях. И чувствовала, как во мне нарастает бунт. Ну ладно, пусть я ужасная баба, коршуном налетаю на кого ни попадя и с криком требую немедленного исполнения… Вот именно, чего? Как правило, того, чего следует.

Другое дело, что пара часов особой роли не играет, и требовать, пардон, вежливо просить можно и не столь агрессивно. Ну не скажите, иногда бывает дорога каждая минута, опять же, я знаю, к кому можно обратиться с просьбой, кому легче всего её выполнить. А работу я всегда ценила. Минутку, что там Гражинка написала? Людям надо рано вставать, они каждый день работают от и до, а я могу себе позволить болтать хоть до утра, потому как на службу не хожу и за работу сажусь когда вздумается. И словечко побольнее подобрала, я сначала не обратила внимания, фанаберии у меня, видите ли, такие.

Интересно, это как понимать: моя вина, что ли, мои капризы или причуды, что работа у меня такая фанаберийная?

Нет, тут я решительно отметаю критику.

Намного труднее было отмахнуться от моих верно подмеченных черт характера. Проклятая память беспощадно подсовывала один за другим примеры омерзительного эгоизма. Гражинка права, как я смела совершенно не считаться с людьми, по несчастью оказавшимися в сфере моих интересов! Как смела лезть им в душу в грязных сапогах, поучать, наставлять, высказывать своё мнение о вещах, которых не понимала? Ведь на собственной шкуре пришлось самой испытать, что это такое, когда приходилось выслушивать не раз, не два, не три от людей, наверное очень похожих на меня.

И мне очень, очень захотелось исправиться.

Первым проявлением столь похвального намерения явилось сознание того, что Гражинка помрёт на месте, если узнает, что её письмо пришло ко мне. Значит, она не должна об этом узнать, ни за что на свете!

И я позвонила Аните.

— Мне надо сообщить тебе нечто очень важное и чрезвычайно конфиденциальное, с глазу на глаз, — торжественно начала я.

— Тайна, которая становится известной второму человеку, — поучающе начала было Анита, но я не дала ей докончить.

— И без тебя знаю, но ты просто обязана узнать эту тайну, иначе можешь нечаянно проговориться…

— Минутку, — тут уже Анита перебила меня. — Странно как-то получается. У меня может нечаянно вырваться? Значит, я эту тайну знаю?

— Знаешь только половину тайны. И не знаешь, что это тайна.

— Ну, подруга, ты меня заинтриговала. У нас как раз начинается коллегия, придётся мне опоздать на неё. Говори, только побыстрее.

— Ты получила от Гражинки письмо, посланное мне. И сохрани тебя бог проболтаться ей об этом!

Анита озадаченно молчала. Молчание угрожающе затягивалось.

— Ох, точно опоздаю, — наконец услышала я. — По всей вероятности, это означает, что ты получила от неё письмо, написанное мне?

— Именно. И Гражинка умрёт, если узнает об ошибке. Или сбежит на край света, что тоже нехорошо. А её письма я тебе не отдам.

— Почему? — изумилась Анита. — Раз оно писано мне.

— Но обо мне. И больше в нем ничего нет, только комплименты по моему адресу, которые я не намерена распространять. Для тебя, полагаю, ничего нового, ты меня знаешь с давних пор, причём с наихудшей стороны.

Анита явно заинтересовалась.

— Черте ней, коллегией. С наихудшей, говоришь? Неужели? Возможно, ты и права.

— Ну вот видишь! — обрадовалась я. — На тебя можно положиться, не подведёшь. И всегда скажешь правду Значит, ты меня и без Гражинкиного письма знаешь как облупленную, так что тебе письмо ни к чему. Мне же оно очень пригодится. Познай самого себя.., или как там говорят? Осознание своих ошибок — первый шаг к их исправлению, не так ли?

— Очень воспитательное письмо, — похвалила Анита Гражинку. — Но ведь ты небось теперь будешь в претензии?

— Ни в малейшей степени, напротив! Ведь там написана чистая правда, причём все очень тонко подмечено, вот разве что написано в нервозном состоянии, так что выражения попадаются те ещё, но ведь это уже дело десятое. Если бы даже она собралась с духом и выложила мне правду-матку в лицо, наверняка сделала бы это культурно, интеллигентно вякала бы да мекала и не потрясла бы меня так, как вот эти простые суровые слова. Так что сама понимаешь. А кроме того, она меня любит, невзирая ни на что, и это весьма утешительно. Возможно, когда-нибудь я и дам тебе прочесть это письмо, надеюсь, к тому времени оно уже станет неактуальным.

Но чтоб она о нем не знала!

— Пожалуй, ты права, — поддержала меня Анита. — И ещё я усматриваю во всей этой истории некое предопределение свыше. Сразу после того, как я отправила тебе её письмо, я позвонила ей на сотовый, чтобы посмеяться вместе с ней над забавной ошибкой, но её сотовый был отключён. Потом мне что-то объясняли по-немецки, я не поняла и даже записывать не стала. Видимо, судьба нас хранила. Ну а теперь все, больше не могу говорить, обещаю тебе словечка не проронить, привет, я побежала!

Я облегчённо перевела дух, знала, на Аниту можно положиться. Теперь есть время как следует подумать и над тем, нельзя ли каким-то образом исправить причинённые мною неприятности кому-нибудь в прошлом. Увы, недостатка в таких несчастных не было. Да вот хоть бы тот нумизмат, у которого я совсем недавно увидела пресловутый брактеат Яксы из Копаницы. Отчётливо припомнился мой визит. У нумизмата был сильный насморк, не исключено, даже грипп, не исключено, я подняла его с постели и не оставила никаких шансов вернуться под одеяло, требуя немедленно предъявить мне знаменитый брактеат. Никаких «в другой раз»! Немедленно"! Вынь да положь!

Разыскала телефонный номер нумизмата, позвонила, представилась и покаянно пробормотала:

— Я бы очень хотела извиниться перед паном.

— Передо мной? — изумился тот. — За что?

— За нахальство. Вы показали мне свой брактеат Яксы из Копаницы, потому что я вцепилась в вас, как репей в…

И тут прикусила язык. Не очень-то вежливо будет закончить фразу словами «собачий хвост».

Других не находилось. Пришлось переключиться на здоровье хозяина.

— А вы, вы тогда были нездоровы, наверняка я подняла больного человека с постели, монета могла и подождать, а я, как последняя…

Опять рвутся наружу явно бестактные слова. Пришлось снова оборвать фразу, тем более что нумизмат сам горячо заговорил:

— Минутку, шановная пани, минутку! Это явное недоразумение. У меня никогда в жизни не было такой монеты! Нет, нет, как я могу ошибаться, разве брактеат можно с чем-то перепутать.

Я остолбенело замолчала. Через минуту неуверенно уточнила:

— Я говорю с паном Юзефом Петшаком?

— Да, это я, но…

— Ну тогда все правильно. Именно у пана я видела эту идиотскую жестянку.

— Да как пани смеет брактеат Яксы из Копаницы обзывать идиотской жестянкой?

— Я имела в виду размер, — срочно пришлось оправдываться. — Со всем моим почтением к нумизматике, а особенно к нумизматам.

Именно у вас…

— Это невозможно, дорогая пани. Кому, как не мне, знать, что есть в моей коллекции, а чего нет! Хотя уже давно мечтаю заполучить эту монету.

— Так, может, вы брали её временно…

— Да какой нумизмат в здравом уме выпустит из рук такую драгоценность, пусть даже и на короткое время?!

— Не знаю. Во всяком случае, я её видела…

— Но не у меня, — уже раздражённо рявкнул нумизмат. — И понятия не имею у кого. Если шановная пани припомнит, буду очень признателен за информацию. Я бы тоже охотно ещё раз взглянул на эту жемчужину.